Джером Сэлинджер - Рассказы Страница 14

Так и не закурив, она неожиданно встала, выпрямилась во весь рост, сомкнула кольцом большой и указательный пальцы правой руки и, поднеся их к губам, точно игрушечную трубу, продудела что-то вроде сигнала. Лайонел вскинул голову. Вероятно, он знал, что сигнал не настоящий, и все-таки весь встрепенулся, даже рот приоткрыл. Три раза кряду без перерыва Бу-Бу протрубила сигнал - нечто среднее между утренней и вечерней зорей. Потом торжественно отдала честь дальнему берегу. И когда наконец опять с сожалением присела на корточки на краю мостков, по лицу ее видно было, что ее до глубины души взволновал благородный обычай, недоступный простым смертным и маленьким мальчикам. Она задумчиво созерцала воображаемую даль озера, потом словно бы вспомнила,что она здесь не одна. И важно поглядела вниз, на Лайонела, который все еще сидел, раскрыв рот.

- Это тайный сигнал, слышать его разрешается одним только адмиралам. - Она закурила и, выпустив длинную тонкую струю дыма, задула спичку. Если бы кто-нибудь узнал, что я дала этот сигнал при тебе... - Она покачала головой. И снова зорким глазом морского волка окинула горизонт.

- Потруби еще.

- Неположено.

- Почему?

Бу-Бу пожала плечами.

- Тут вертится слишком много всяких мичманов, это раз. - Она переменила позу и уселась,скрестив ноги,как индеец. Подтянула носки. И продолжала деловито: - Ну, вот что. Скажи, почему ты убегаешь из дому, и я протрублю тебе все тайные сигналы,какие мне известны. Ладно?

Лайонел тотчас опустил глаза.

- Нет, - сказал он.

- Почему?

- Потому.

- Почему "потому"?

- Потому что не хочу, - сказал Лайонел и решительно перевел руль.

Бу-Бу заслонилась правой рукой от солнца, ее слепило.

- Ты мне говорил, что больше не будешь удирать из дому, - сказала она. - Мы ведь об этом говорили, и ты сказал, что не будешь. Ты мне обещал.

Лайонел что-то сказал в ответ, но слишком тихо.

- Что? - переспросила Бу-Бу.

- Я не обещал.

- Нет,обещал. Ты дал слово.

Лайонел опять принялся работать рулем.

- Если ты адмирал, - сказал он, - где же твой флот?

- Мой флот? Вот хорошо, что ты об этом спросил, - сказала Бу-Бу и хотела спуститься в лодку.

- Назад! - приказал Лайонел, но голос его звучал не очень уверенно и глаз он не поднял. - Сюда никому нельзя.

- Нельзя? - Бу-Бу, которая уже ступила нанос лодки, послушно отдернула ногу. - Совсем никому нельзя? - Она снова уселась на мостках по-индейски. - А почему?

Лайонел что-то ответил, но опять слишком тихо.

- Что? - переспросила Бу-Бу.

- Потому что не разрешается.

Долгую минуту Бу-Бу молча смотрела на мальчика.

- Мне очень грустно это слышать, - сказала она наконец. - Мне так хотелось к тебе в лодку. Я по тебе соскучилась. Очень сильно соскучилась. Целый день я сидела в доме совсем одна, не с кем было поговорить.

Лайонел не повернул руль. Он разглядывал какую-то щербинку на рукоятке.

- Поговорила бы с Сандрой, - сказал он.

- Сандра занята, - сказала Бу-Бу. - И не хочу я разговаривать с Сандрой, хочу с тобой. Хочу сесть к тебе в лодку и разговаривать с тобой.

- Говори с мостков.

- Что?

- Говори с мост-ков!

- Не могу. Очень далеко. Мне надо подойти поближе.

Лайонел рванул румпель.

- На борт никому нельзя, - сказал он.

- Что?

- На борт никому нель-зя!

- Ладно, тогда, может,скажешь, почему ты сбежал из дому? - спросила Бу-Бу. - Ты ведь мне обещал больше не бегать.

На корме лежала маска аквалангиста. Вместо ответа Лайонел подцепил ее пальцами правой ноги и ловким, быстрым движением щвырнул за борт. Маска тотчас ушла под воду.

- Мило, - сказала Бу-Бу. - Дельно. Это маска дяди Уэбба. Он будет в восторге. - Она затянулась сигаретой. - Раньше в ней нырял дядя Симор.

- Ну и пусть.

- Ясно. Я так и поняла, - сказала Бу-Бу.

Сигарета торчала у нее в пальцах как-то вкривь. Внезапно почувствовав ожог, Бу-Бу уронила ее в воду. Потом вытащила что-то из кармана. Это был белый пакетик величиной с колоду карт, перевязанный зеленой ленточкой.

- Цепочка для ключей, - сказала Бу-Бу, чувствуя на себе взгляд Лайонела. - Точь-в-точь такая же, как у папы. Только на ней куда больше ключей,чем у папы. Целых десять штук.

Лайонел подался вперед, выпустив руль. Подставил ладони чашкой.

- Кинь! - попросил он, - Пожалуйста!

- Одну минуту, милый. Мне надо немножко подумать. Следовало бы кинуть эту цепочку в воду.

Сын смотрел на нее, раскрыв рот. Потом закрыл рот.

- Это моя цепочка, - сказал он не слишком уверенно.

Бу-Бу, глядя на него, пожала плечами:

- Ну и пусть.

Не спуская глаз с матери, Лайонел медленно отодвинулся на прежнее место и стал нащупывать за спиной румпель. По глазам его видно было: он все понял. Мать так и знала, что он поймет.

- Держи! - Она бросила пакетик ему на колени. И не промахнулась.

Лайонел поглядел на пакетик, взял в руку, еще поглядел - и внезапно швырнул его в воду. И сейчас же поднял глаза на Бу-Бу - в глазах был не вызов, но слезы. Еще мгновение - и губы его искривились опрокинутой восьмеркой, и он отчаянно заревел.

Бу-Бу встала - осторожно, будто в театре отсидела ногу - и спустилась в лодку. Через минуту она уже сидела на корме, держа рулевого на коленях, и укачивала его, и целовала в затылок, и сообщала кое-какие полезные сведения:

- Моряки не плачут, дружок. Моряки никогда не плачут. Только если их корабль пошел ко дну. Или если они потерпели крушение, и их носит на плоту, и им нечего пить, и...

- Сандра... сказала миссис Снелл... что наш папа... большой... грязный... июда...

Ее передернуло. Она спустила мальчика с колен, поставила перед собой и откинула волосы у него со лба.

- Сандра так и сказала, да?

Лайонел изо всех сил закивал головой. Он придвинулся ближе, все не переставая плакать, и встал у нее между колен.

- Ну, это еще не так страшно, - сказала Бу-Бу, стиснула сына коленями и крепко обняла. - Это еще не самая большая беда. - Она легонько куснула его ухо. - А ты знаешь, что такое иуда, малыш?

Лайонел ответил не сразу - то ли не мог говорить, то ли не хотел. Он молчал, вздрагивая и всхлипывая, пока слезы не утихли немного. И только тогда, уткнувшись в теплую шею Бу-Бу, выговорил глухо, но внятно:

- Чуда-юда... это в сказке... такая рыба-ки т...

Бу-Бу легонько оттолкнула сына, чтобы поглядеть на него. И вдруг сунула руку сзади ему за пояс - он даже испугался, - но не шлепнула его, не ущипнула, а только старательно заправила ему рубашку.

- Вот что, - сказала она. - Сейчас мы поедем в город, и купим пикулей и хлеба,и перекусим прямо в машине, а потом поедем на станцию встречать папу, и привезем его домой, и пускай он покатает нас на лодке. И ты поможешь ему отнести паруса. Ладно?

- Ладно, - сказал Лайонел.

К дому они не шли, а бежали на перегонки. Лайонел прибежал первым.

ДОРОГОЙ ЭСМ С ЛЮБОВЬЮ - И ВСЯКОЙ МЕРЗОСТЬЮ

Совсем недавно я получил авиапочтой приглашение на свадьбу, которая состоится в Англии восемнадцатого апреля. Я бы дорого дал, чтобы попасть именно на эту свадьбу, и потому, когда пришло приглашение,в первый момент подумал, что, может быть, все-таки мне удастся полететь в Англию, а расходы черт с ними. Но потом я очень тщательно обсудил это со своей женой, женщиной на диво рассудительной, и мы решили, что я не поеду: так, например, я совсем упустил из виду, что во второй половине апреля у нас собирается гостить теща. По правде сказать, я вижу матушку Гренчер не так уж часто, а она не становится моложе. Ей уже пятьдесят восемь. (Она и сама этого не скрывает.)

И все-таки, где я ни буду в тот день, мне кажется, я не из тех, кто хладнокровно допустит, чтобы чьянибудь свадьба вышла донельзя пресной. И я стал действовать соответственно: набросал заметки, где содержаться кое-какие подробности о невесте, какою она была почти шесть лет тому назад, когда я ее знал. Если заметки мои доставят жениху, которого я в глаза не видел, несколько неприятных минут, - что ж, тем лучше. Никто и не собирается делать приятное, отнюдь. Скорее проинформировать и наставить.

Я был одним из шестидесяти американских военнослужащих, которые в апреле 1944 года под руководством английской разведки проходили в Девошире (Англия) весьма специальную подготовку в связи с предстоящей высадкой на континент. Сейчас, когда я оглядываюсь назад, мне кажется, что народ у нас тогда подобрался довольно своеобразный - из всех шестидесяти не нашлось ни одного общительного человека. Мы всё больше писали письма, а если и обращались друг к другу по неслужебным делам, то обычно за тем, чтобы спросить, нет ли у кого чернил, которые сейчас ему нужны.

В те часы, когда мы не писали и не сидели на занятиях, каждый был предоставлен самому себе. Я, например, в ясные дни обычно бродил по живописным окрестностям, а в дождливые забирался куда-нибудь в сухое место и читал, зачастую как раз на таком расстоянии от стола для пинг-понга, откуда можно было бы хватить его топором.