Гейвин Максвелл - Кольцо светлой воды Страница 23

Глава 8

В то время я жил в однокомнатной квартире неподалёку от выставочного комплекса "Олимпия". Это была большая комната с антресолями, где можно было спать. На антресолях была дверь, выходившая на плоскую крышу гаража. Сзади же была кухонка, ванная и чулан. Всё это было миниатюрных размеров и больше походило на разделённый перегородками коридор. Хотя рядом не было никакого садика, для выдры в этом необычном помещении были определённые преимущества, так как крыша гаража компенсировала обычные трудности содержания ручного животного в лондонской квартире, а окошечко из чулана в ванную создавало условия, в которых её можно было в любое время ненадолго оставлять одну со всем для неё необходимым. Но я и не думал, что эти периоды окажутся столь непродолжительны, всего каких-нибудь четыре-пять часов. Я понял это лишь тогда, когда Мидж уже стал точкой, вокруг которой весьма эксцентрично кружилась моя жизнь. Выдры, взращенные человеком, требуют человеческого общения, много ласки и продолжительной совместной игры.

Без этого они очень быстро становятся несчастными и большей частью утомительны прямо пропорционально своему безрадостному положению. Они могут надоедать чисто из любопытства или от избытка чувств, но не преднамеренно, как это часто бывает в результате лишений.

Просторная спальня с кафельным полом в генеральном консульстве в Басре, минимально и безыскусно меблированная, не очень-то подготовила меня к решению тех проблем, которые возникли в моей загромождённой и уязвимой квартире при появлении там Миджбила. Несмотря на всю усталость в тот первый вечер не прошло и пяти минут после освобождения Миджа из ящика, как он начал со страшным воодушевлением исследовать своё новое жилище. Я было направился на кухню за рыбой для него, которую должна была приготовить моя домработница, но не успел даже дойти туда, как услышал в комнате позади себя звон разбитого фарфора. Рыба и ванна на время решали эту проблему, так как, поев, он стал с ума сходить от радости, очутившись в воде, и самозабвенно кувыркался там целых полчаса, но стало ясно, что квартиру придётся изрядно переоборудовать, чтобы жить в ней вместе с ним. Тем временем мне давно уже пора было спать, и я не нашёл никакого другого решения, кроме как положить спальный мешок на диван и привязать Миджа к ножке дивана за поводок.

У меня так и не сложилось определённого мнения относительно того, случайно ли некоторые аспекты поведения выдр похожи на человеческие или же такие молодые животные, как Мидж, просто копируют действия человека, как приёмного родителя.

По крайней мере, Мидж, мне кажется, внимательно следил за тем, как я укладываюсь спать и кладу голову на подушку, затем, с таким видом, что ему доподлинно известно, что нужно делать, он забирался на диван, извиваясь, залезал в спальный мешок и ложился на спину положив голову на подушку рядом с моей, а передние лапы при этом торчали вверх. В таком положении, как дети обычно укладывают спать своих кукол-медвежат, Мидж издавал глубочайший вздох и моментально засыпал.

И в самом деле у выдр есть множество черт, которые наводят на мысль об их человекоподобии. Играющая сухая выдра как бы специально создана для того, чтобы радовать ребёнка. Они очень похожи на "нарошечных" животных и больше всего на "Макса" Джиованнети; такое сравнение очень часто высказывалось теми, кто видел моих выдр впервые: те же коротенькие ножки, такое же толстенькое пушистое тело, пышные усы и клоунское добродушие. В воде же они ведут себя совсем по другому, становятся гибкими, как угорь, быстрыми, как молния и изящными, как балерина.

Однако, очень немногим приходилось наблюдать за ними в воде достаточно долго, и я не знаю ни одного зоопарка, где бы выдр держали в стеклянном аквариуме; мне кажется что такое зрелище затмило бы все остальное.

Мы пробыли с Миджем в Лондоне чуть ли не целый месяц. За это время квартира, по словам её хозяина, стала походить на нечто среднее между обезьянником и складом мебели. Крыша гаража была обнесена сеткой, к лестнице на антресоли была приделана калитка, так что временами его можно было удалять из комнаты. Телефон на антресолях упрятали в ящик (запор которого он вскоре научился открывать), платяной шкаф отгородили проволочной сеткой, свисавшей с самого потолка, а электропроводку убрали в деревянные короба, после чего помещение стало походить на электростанцию.

Все эти меры предосторожности были совершенно необходимы, ибо, если Мидж считал, что его устранили слишком надолго и в особенности от тех гостей, с которыми ему хотелось познакомиться, то он с чрезвычайной изобретательностью начинал крушить всё вокруг. Никакие мои ухищрения не могли устоять перед его гением, всегда оказывалось что-то, чего я недоучёл, всегда находилось какое-то средство для выражения треском или звоном его настроения или разочарования, и очень скоро я понял, что профилактика - гораздо более удобное средство, чем лечение.

В спектаклях, которые он задумывал, не было ничего случайного, он вкладывал в них всё упорство и изобретательность своего замечательного ума и проворство мускулистого тельца. Однажды вечером, к примеру, уже после третьего или четвёртого визита строителей, которые, как мне казалось, оставили после себя совершенно выдронепроницаемую обстановку, я, учитывая пожелание одной своей гостьи, боявшейся за сохранность своих нейлоновых чулок, выставил Миджа на часок на антресоли. Несколько минут спустя он появился на перилах антресолей, бесстрашно балансируя на узком поручне, и не обращал никакого внимания ни на нас, ни на высоту, на которой находился, ибо план его, очевидно, уже созрел. Над перилами по всей длине антресолей на бечевке висели различные декоративные вещицы: сумка пастуха с Крита, кинжал и ещё кое-какие предметы, которые я теперь уж и не могу припомнить. Целенаправленно и с видом величайшего самодовольства Мидж начал перегрызать верёвочки, с которых свисали эти поделки и сувениры.

Перегрызя одну из них, он останавливался, чтобы посмотреть, как она шлёпнется на паркет внизу, затем осторожно продолжал продвижение по перилам и подбирался к следующей. Мы с гостьей стояли внизу, стараясь поймать наиболее хрупкие вещи, и, мне помнится, когда последний, так сказать, фрукт, упал с ветки, она повернулась ко мне и со вздохом сказала: "Ну разве ты не видишь, что это просто не может так продолжаться дальше?"

Гораздо чаще, однако, когда его предоставляли самому себе в квартире, он обычно часами играл со вскоре установившимся набором игрушек: шариков для настольного тенниса, стеклянных шариков, гуттаперчевых мячиков и панцирем водяной черепахи, который я привёз из его родных болот. Те вещицы, которые были поменьше, он вскоре очень ловко стал бросать рывком головы через всю комнату, а с шариком от настольного тенниса он изобрёл свою собственную игру, которая занимала его по получасу кряду. Раздвижной чемодан, который я брал с собой в Ирак, по пути домой испортился так, что в закрытом виде крышка оказывалась под наклоном от одного края к другому. Мидж обнаружил, что, если положить шарик на верхний край, то он скатывается на другую сторону без посторонней помощи. Он бросался к другому краю, чтобы успеть туда раньше шарика, прятался от него, потом, пригнувшись, подпрыгивал и хватал его в тот момент, как тот касался пола, и затем снова трусил к высокому краю.

Эти игры занимали у него половину того времени, что он находился дома и не спал, но несколько раз в день ему нужно было как психологически, так, думается и физически довольно продолжительное время побаловаться с человеком. Ползая под ковром и считая себя таким образом невидимым, он вдруг выскакивал оттуда с триумфальным визгом, если чья-то нога оказывалась поблизости, или же, забравшись в чехол дивана, он начинал изображать тигра, или устраивал засаду на кого-нибудь, как это делает щенок, прыгая вокруг человека, захлёбываясь от визга и урчанья, а то просто прыгал взад и вперёд, делая вид, что пытается укусить.

Вот эти-то "укусы" и представляли собой самую большую беду, так как зубы у него были острые, как иголки, и как бы тихонько он не пытался ими пользоваться, эти игры, должен признаться, нередко кончались тем, что на руках игравшего с ним оставались видимые следы его успеха в такой тактике. Было не больно, но у гостей складывалось дурное впечатление, и многие из них относились к нему так же недоверчиво, как к какому-либо незнакомому задире.

Но вскоре я нашёл безотказное средство отвлекать его внимание, если он становился слишком возбуждённым. Успех этого средства заключается, думаю, в том, что тут проявляется характерная черта выдр: не останавливаться ни перед какими препятствиями. Я брал черепаховый панцирь, заворачивал его в полотенце и туго завязывал концы узлами. Вскоре он стал узнавать эти приготовления и следил за ними, не шелохнувшись, до тех пор, пока я не отдавал ему сверток. Затем он обхватывал его передними лапами, вонзал зубы в узлы и начинал возить свёрток по комнате как будто бы совершенно безо всякой цели. Но это было обманчивое впечатление, потому что, как бы сложны ни были узлы, он развязывал их минут за пять - десять. В конце этого представления он любил похвалу, и, казалось, ожидая её, снова приносил полотенце и панцирь, чтобы ему их завязали. Сначала он притаскивал полотенце, волоча его по полу, а потом отправлялся за панцирем и толкал его перед собой как футбольный мяч.