Великий Гэтсби. Ночь нежна - Фрэнсис Скотт Фицджеральд Страница 24

И рано утром,

И поздно ночью

Мы развлекаемся, порою слишком…

За окном завывал ветер, и над проливом глухо перекатывались раскаты грома. В Уэст-Эгге зажглись все огни, переполненные электрички прорывались сквозь дождь, везя пассажиров из Нью-Йорка домой. Настал час очередного витка в круговороте людского мира, и в воздухе скапливалось какое-то нетерпеливое ожидание.

При этом их становится все больше:

У богачей – деньжат, у бедных – ребятишек.

Всем ясно это,

Понятно очень…

Когда я подошел проститься, я заметил, что лицо Гэтсби вновь обрело смущенное выражение, словно он сомневался, наяву ли свалившееся на него счастье. Почти пять лет! Вероятно, даже в тот день бывали мгновения, когда Дейзи не соответствовала женщине его мечты – и не по своей вине, а из-за колоссальной силы созданной им иллюзии, которая была идеальнее ее самой, идеальнее всего на свете. Он погрузился в свою иллюзию со всей страстью творца, неустанно совершенствуя ее и связывая ее со всеми радостными событиями своей жизни. Никакое пламя или шквальный ветер не в силах разрушить то, что человек хранит в потаенных уголках своей души.

И все же мне показалось, что он немного совладал с собой. Он взял ее за руку и, когда она что-то прошептала ему на ухо, резко повернулся к ней, явно переполняемый чувствами. Мне кажется, что он тянулся к ее голосу с его лихорадочно-вибрирующим жаром, который не оставлял никаких сомнений – в нем звучала бессмертная песнь.

Обо мне они забыли, хотя Дейзи посмотрела на меня и протянула на прощание руку; для Гэтсби я на время вообще перестал существовать. Я еще раз взглянул на них, и они ответили мне какими-то отрешенными взорами, погруженными внутрь себя. Я вышел из комнаты, спустился по мраморным ступеням и нырнул под дождь, оставив их наедине.

Глава 6

Примерно в ту же пору некий молодой амбициозный репортер из Нью-Йорка как-то утром появился у дверей Гэтсби и спросил, может ли тот что-либо сказать.

– О чем именно? – учтиво поинтересовался Гэтсби.

– Ну… сделайте какое-нибудь заявление.

После пятиминутного замешательства и наводящих вопросов выяснилось, что репортер услышал имя Гэтсби где-то у себя в редакции в связи с чем-то таким, о чем он или не хотел распространяться, или сам до конца не понял. И вот в свой выходной он с достойным похвалы любопытством поспешил разузнать, что к чему.

Это был своего рода выстрел наудачу, однако журналистское чутье не подвело молодого человека. Сомнительная известность Гэтсби росла в течение всего лета, пока он чуть было не попал на первые полосы газет. Росту его скандальной славы способствовали сотни людей, пользовавшихся его гостеприимством и на этом основании считавших себя знатоками его прошлого. Его имя постоянно обрастало свежими небылицами вроде «подземного трубопровода в Канаду»; ходили упорные слухи о том, что он живет вовсе не в особняке, а на огромной яхте размером с дом, тайно курсирующей вдоль берегов Лонг-Айленда. Трудно сказать, почему подобные домыслы тешили самолюбие Джеймса Гетца из Северной Дакоты.

Его звали Джеймс Гетц – по крайней мере, это имя значилось в его метрике. Он поменял его в семнадцать лет, в судьбоносный момент, ставший началом его карьеры – когда он увидел, что яхта Дэна Коуди бросила якорь на самой коварной отмели озера Верхнее. Именно Джеймс Гетц в тот день слонялся по берегу, одетый в рваную зеленую фуфайку и парусиновые штаны, но уже Джей Гэтсби у кого-то попросил или украл гребную шлюпку, подошел на ней к борту «Туоломеи» и сообщил Коуди, что через полчаса налетит ветер и в щепки разнесет его посудину.

Мне кажется, что это имя он заготовил себе давным-давно, задолго до того памятного случая. Его родители были заурядными и неудачливыми фермерами – в глубине души он никогда не воспринимал их как отца и мать. По сути дела, Джей Гэтсби из Уэст-Эгга, Лонг-Айленд, являлся порождением идеального представления Джеймса Гетца о самом себе. Он был своего рода Сыном Божьим – в самом прямом смысле слова – с предназначением исполнять волю Отца Своего, выражавшуюся в служении безграничной, тривиальной и нарочито безвкусной красоте. Поэтому он придумал Джея Гэтсби, который полностью соответствовал фантазиям семнадцатилетнего юнца, и этому образу остался верен до конца.

Больше года он скитался по южному побережью озера Верхнее, добывал моллюсков, ловил лосося, не брезгуя никакой работой, чтобы добыть себе пищу и кров. Его смуглое тело естественным образом закалялось то в изнуряющих, то в неторопливых трудах тех дней, когда он получал бесценные жизненные уроки. Он рано познал женщин и, поскольку они его избаловали, стал презирать их: юных девственниц – за их неопытность, всех остальных – за истерики и визг по поводу того, что он, в своем неуемном самолюбовании, считал чем-то само собой разумеющимся.

Но дух его пребывал в постоянном и необузданном смятении. По ночам его преследовали затейливые и причудливые видения. На умывальнике тикали часы, лунный свет лил бледно-молочную влагу на ворох его одежды, брошенной на пол. А в это время его внутреннему взору открывалась ослепительно яркая и красочная вселенная. Каждую ночь он добавлял к своим фантазиям витиеватые узоры, пока сон не окутывал его забвением, прервав очередную тщеславную мечту. Некоторое время эти видения служили своего рода отдушиной для его воображения, убеждая в иллюзорности его тогдашнего бытия и утверждая в мысли о том, что весь мир незыблемо покоится на крыльях феи.

За несколько месяцев до того инстинктивное стремление к славе привело его в небольшой лютеранский колледж Святого Олафа на юге Миннесоты. Там он продержался две недели, возмущенный нестерпимым равнодушием к барабанам его судьбы, к судьбе вообще и унизительной работой дворника, за которую пришлось взяться, чтобы платить за обучение. После этого он снова подался на озеро Верхнее и все еще подыскивал себе хоть какую-то работу, когда на отмели бросила якорь яхта Дэна Коуди.

В ту пору Коуди было пятьдесят лет. Он прошел серебряные прииски Невады, Юкон, все «золотые» и прочие лихорадки начиная с 1875 года. Операции с монтанской медью, сделавшие его мультимиллионером, благотворно повлияли на его физическую форму, но поставили на грань психического расстройства, чем не преминули воспользоваться во множестве увивавшиеся вокруг него женщины, пытавшиеся разлучить его с капиталом. В 1902 году вся бульварная пресса смаковала пикантные подробности ухищрений, с помощью которых журналистка Элла Кей утвердилась в статусе фаворитки и опекунши при слабоумном миллионере и отправила его путешествовать на яхте. Коуди