Плоды земли - Кнут Гамсун Страница 29

Въехали в лес и сделали привал, все принялись за еду, лошади задали корму. Леопольдина бегала по вереску с куском хлеба в руке.

– Ты не очень изменился, – сказала Ингер, глядя на мужа.

Исаак отвернулся и ответил:

– Это тебе так кажется. А вот ты стала страх какая красивая!

– Ха-ха-ха, ну нет, я уж теперь старуха, – сказала она шутливо.

Что уж тут говорить, Исаак все еще чувствовал себя неуверенно, скованно, точно стыдился чего-то. Сколько лет его жене? Наверное, не меньше тридцати, – конечно, не может быть ей больше, никак не может. И хотя Исаак сидел, держа в руке кусок хлеба, он сорвал веточку вереска и стал его жевать.

– Чего это ты вереск ешь! – смеясь, воскликнула Ингер.

Исаак отбросил вереск, сунул в рот кусок хлеба, встал и, отойдя к лошади, поднял ей передние ноги с земли. Ингер с изумлением взирала на эту сцену – лошадь покорно стояла на задних ногах.

– Зачем ты это? – спросила она.

– Она такая смирная, – сказал он про лошадь и опустил ее ноги на землю. Для чего он это сделал? Должно быть, не смог с собой совладать. А может, хотел скрыть этим свое смущение.

Потом двинулись дальше, и некоторое время все трое шли пешком. Впереди показался новый хутор.

– Что это такое? – спросила Ингер.

– Это участок, который купил Бреде.

– Бреде?

– Называется Брейдаблик. Сплошь болота, леса почти совсем нет.

Они еще поговорили об этом, проходя мимо Брейдаблика. Исаак заметил, что телега Бреде так и стоит под открытым небом.

Но вот девочка захотела спать, и отец бережно поднял ее на руки. Они все шли и шли, Леопольдина скоро заснула, и тогда Ингер сказала:

– Давай завернем ее в одеяло и положим в телегу, пусть спит, сколько хочет.

– Ее там растрясет, – возражает отец и продолжает нести девочку дальше.

Пустошь кончается, они снова въезжают в лес, и Ингер говорит: «Тпру!» Она останавливает лошадь, берет ребенка у Исаака и просит его передвинуть сундук и швейную машинку, чтобы Леопольдину можно было положить на дно телеги.

– Ничего ее не растрясет, что за глупости!

Исаак устраивает все как надо, закутывает дочку в одеяло и подкладывает ей под голову свою куртку. И снова они едут дальше.

Муж и жена идут и говорят о том о сем. Солнце долго не садится, погода теплая.

– Олина – где она спит? – спрашивает Ингер.

– В клети.

– А! А мальчики?

– В горнице, в своих постелях. В горнице две кровати, как и тогда, когда ты уезжала.

– Я иду и все смотрю на тебя, ты точь-в-точь такой же, как был, – говорит Ингер. – А ведь небось столько всего перетаскал на этих своих плечах, и, гляди, не ослабели.

– Не-ет. А я вот хотел спросить: выходит, тебе сносно жилось все эти годы? – с волнением задал вопрос Исаак.

Ингер ответила, что да, жаловаться не приходится.

Разговор между ними пошел более доверительный, Исаак осведомился, не устала ли она, не лучше ли ей ехать в телеге.

– Нет, спасибо, – сказала она. – Не пойму только, что это со мной сделалось: после морской болезни я все время точно голодная.

– Хочешь поесть?

– Да. Если это не очень нас задержит.

Ох уж эта Ингер, она, верно, вовсе не была голодна, а просто хотела покормить Исаака, ведь он в последний привал так толком и не поел, принявшись жевать веточку вереска.

И так как вечер был светлый и теплый, а ехать им еще было с добрую милю, они опять принялись закусывать.

Ингер вынула из сундука сверток и сказала:

– Я тут привезла кое-чего мальчикам. Зайдем за кусты, а то солнце прямо в глаза.

Они зашли за кусты, и она показала ему подарки: красивые подтяжки с пряжками для мальчиков, тетрадки с прописями, обоим по карандашу, обоим по перочинному ножичку. Себе она везла замечательную книгу.

– Ты только посмотри, это молитвенник, и здесь написано мое имя. Подарок директора на память.

Исаак восхищался каждой вещью. Она показала несколько маленьких воротничков Леопольдины и протянула Исааку черный блестящий, как шелк, шарф.

– Это мне? – спросил он.

– Да, тебе.

Исаак осторожно взял шарф в руки и погладил.

– Красивый, правда?

– Очень! В таком можно объездить весь свет! – Пальцы у него стали какие-то чудные, так и прилипли к этому чудесному шелку.

Вот уже и показывать больше нечего, но, складывая подарки, Ингер села на землю, вытянув вперед ноги, так что стали видны ее чулки с красными каемками.

– Гм. Должно быть, это городские чулки? – спросил Исаак.

– Да. Они из городской пряжи, да только я сама их связала – на спицах. Они очень длинные, выше колена, вот посмотри…

Немного погодя она услышала свой собственный шепот:

– А ты… ты все такой же… как был!

Чуть позже они снова отправились в путь, Ингер сидит в телеге, держа в руках вожжи.

– Я привезла с собой пакетик кофе, – говорит она, – только нынче вечером тебе не придется его попробовать, он не жареный.

– Ничего! – отвечает он.

Через час солнце село, становится свежо, Ингер слезает с телеги и идет пешком. Они плотнее укутывают Леопольдину одеялом и улыбаются тому, что она так долго спит. Муж и жена тихонько переговариваются на ходу. Как приятно слушать Ингер, никто не говорит чище, чем она сейчас!

– Разве у нас теперь не четыре коровы? – спрашивает она.

– Что ты, больше, – гордо отвечает он, – у нас их восемь.

– Восемь коров!

– Да, вместе с быком.

– А масло продаете?

– Как же. И яйца.

– У нас и куры есть?

– Само собой. И свинья.

Порой удивление Ингер столь велико, что в растерянности она на минутку останавливает лошадь: «Тпру!» Гордость переполняет Исаака, и он старается изо всех сил еще больше ее огорошить.

– А Гейслер-то, – говорит он, – помнишь Гейслера? Он был у нас недавно.

– И что же?

– Купил у меня медную гору.

– Да ну? Что это за медная гора?

– Из меди. Она вон там, наверху, на северной стороне озера.

– А-а. Наверно, ты немного за нее получил?

– Как бы не так! Не такой он человек, чтобы не заплатить как следует.

– Сколько ж он тебе дал?

– Гм. Не поверишь – целых двести далеров.

– И ты их получил? – восклицает Ингер и опять останавливается на минутку. – Тпру!

– Получил. И за участок все выплатил давным-давно, – сказал Исаак.

– Нет, ты прямо как есть волшебник!

Поистине приятно было