Рут Альмог - Бойкое местечко Страница 3

- Он уехал в Австралию,- сказала Циля Танцману, хотя он ни о чем не спрашивал.

- Я не удивлен, - ответил он, - Австралия, да будет тебе известно, место ссылки преступников.

- Вот увидишь, он еще станет миллионером,- произнесла она безжизненным голосом.

Циля похудела, ее эскимосские щеки теперь были похожи на песчаные склоны, на которых ветер чертит свои узоры. Письма приходили редко. И тогда соседи говорили: "Послушайте, как поет Циля. Какой у нее голос! Как колокольчик!"

В первом письме из Австралии было написано: "Мне повезло. Я женился на миллионерше. Теперь я богат. Я работаю у ее отца, работаю очень много. Но я счастлив".

В письме, которое пришло через год, было написано: "Мне повезло, у меня родился сын. Мы назвали его Арье. Я богат. Я много работаю, но я счастлив".

- Он пишет слишком скупо,- сказал Танцман.

- Ну да, а что? - сказала Циля. - А ты много слышал о преступниках, которые пишут романы?

Танцман посмотрел на нее узкими щелочками. Его лицо со впалыми щеками сделалось неподвижным, а спина уже начала сгибаться в маленький бугорок.

Прошел еще год, и вновь пришло письмо:

"Мне повезло. У меня родилась дочь. Мы назвали ее Ализа. Я богат. Работаю больше, чем прежде, поскольку отец моей жены умер и я всем управляю сам. Но я счастлив".

В этот раз Танцман уже не говорил, что Уринька пишет слишком скупо. Он встал с кресла, пошел на кухню, вытащил бутыль с холодной водой из холодильника и налил себе. Пока он пил, его щеки не казались такими уж впалыми. Циля пошла вслед за ним и сказала: "Что с тобой? Выпрямись!"

Танцман закричал: "Ты вечно даешь советы!" В общем Циля получила от Уриньки три письма, хотя сама она писала в Мельбурн каждые три недели. Иногда вечером она сидела напротив Танцмана и вязала свитер для Арье или Ализы, каждый год большего размера. Ей приходила в голову смутная мысль о том, что в Мельбурне, несомненно, есть множество "бойких местечек". Но когда она подымала глаза и смотрела на Танцмана, чья спина уже согнулась в маленький бугорок, ее мысли становились мелодией какой-то песни. Тогда она бралась за балалайку и играла до тех пор, пока Танцман не закричит: "На сегодня хватит!"

Так проходили годы, и Циля, которая некогда была кругленьким шариком, теперь стала спичкой с головкой из серебра. Волосы ее все еще были длинными, вьющимися, перевитыми ленточками, но она уже больше не подравнивала их ножницами. Танцман продал свою мастерскую и перестал работать. Дома у него хранились выделанные кожи; время от времени он шил из них кошелек или сумочку; их вместе со связанным Цилей очередным свитером отправляли в Мельбурн. Иногда Танцман что-нибудь чинил. Он любил собирать и разбирать приборы и, если находил на улице испорченный радиоприемник, приносил его домой. Как-то он даже нанял носильщика, чтобы принести во двор старый холодильник.

Циля сказала:

- Это опасно. Я прочла в газете о детях, которые захлопывались в холодильниках и погибали.

На что Танцман сказал:

- В округе больше нет детей.

Когда он был занят разборкой приборов, Циля играла, но соседи уже с трудом могли ее слышать, поскольку их улица сделалась шумной: по ней ездили автобусы и грузовики. И хотя Циля уже не боялась петь во весь голос, никто не говорил ей, что она поет бесподобно.

Однажды Циля получила письмо от Ализы. Циля сразу же заметила, что это не Уринькин почерк. Еще не распечатав письма, она уже знала, кто его написал. Ализа писала ей: "Дорогая бабушка, хочу сообщить тебе, что папа исчез. Однажды он сказал, что едет по делам в Америку, и уехал. С тех пор мы ничего о нем не слышали. Это было примерно год назад. Может быть, ты случайно знаешь, где он. Я очень по нему скучаю. Если тебе что-нибудь известно, напиши мне, пожалуйста. Твоя Ализа".

Танцман сказал:

- Говорил я тебе! Я всегда был уверен, что он преступник, не человек слова.

Циля ответила сразу: "Дорогая Ализа, я ничего не знаю. Каждые две недели, вот уже столько лет подряд, я пишу вам письма, а вы на них не отвечаете. Но прошу тебя, если ты что-нибудь услышишь об Уриэле, тотчас же сообщи".

Теперь Ализа время от времени писала ей письма, где говорилось одно: "Уринька не вернулся, никто не знает, где он".

Циля стала печальной старухой, а Танцман согнулся в три погибели. Зимой они мерзли. Танцман сказал: "Мы можем позволить себе небольшую роскошь, Цецилия", - и купил электрическую простыню.

Говорят, что все произошло из-за простыни. Кто знает? Они были старые и, как все, чья совесть чиста, спали глубоким сном. Они ничего не почувствовали.

Соседи, учуяв запах дыма, вызвали пожарную команду. Но пока пожарники тушили огонь, тела Танцмана и Цили успели окончательно обуглиться. От балалайки, которую Циля сжимала обгоревшими пальцами, остались одни струны.

Соседи обратились в австралийское посольство, связались с семьей и получили ответ, что Уринька так и не появился. Чиновник сказал соседям со слов внучки, что его обнаружили в одном из поселков на западном побережье Штатов. Детектив, нанятый ее матерью, написал в отчете, что ничего нельзя сделать, так как Уринька никогда не вернется. Кроме прочего, он писал: "Я обнаружил разыскиваемого в Сан-Франциско. Он играл на перекрестке на губной гармошке и собирал милостыню. Судя по всему, он является членом какой-то секты. Но достаточных доказательств тому нет, такого рода секты закрыты для чужих и относятся к ним подозрительно".

Так осуществилась мечта Цили, но она уже не могла узнать об этом.

Соседи собрали деньги и похоронили стариков, положив в могилу и струны от балалайки. И даже поставили им памятник с надписью: "Циля (Цецилия, в девичестве Кестен), певица и музыкантша, и Арнольд (Лисенок) Танцман, специалист по выделке кож, человек слова".