Спустя девяносто лет - Милован Глишич Страница 30

Жена Смиля его отговаривает. Не след, мол, на осенние Кузьминки идти охотиться, а ещё говорит, какой-то нехороший сон видела…

Какое там! Разве его отговоришь! Взял Радош ружьё и отправился в поле.

Радош быстро обошёл поле в Трнаве. Там он на болоте выстрелил в каравайку[37], но промахнулся. Обидно ему немного. Давно уж не бывало, чтобы он пулю зря истратил.

Потом Радош пошёл под нижний Космай. Зашёл в лес – метнулся туда-сюда, смотрит, заяц перед ним; выстрелил – опять мимо! «Господи помилуй! Что ж такое сегодня!» – выругался Радош. Зарядил ружьё и дальше идёт. Перевалил Кошутицу[38], но нигде никого не видать. Да и Кошутица уже голая стоит, зверю негде укрыться. Решил он опять вернуться на Космай.

Перешёл речку у Касталяна, где старый монастырь, и на Космай. Ищет, смотрит – ничего! Он уже на вершину Малована зашёл, до Вилиного корыта. Посидел там маленько, смазал ружьё и отправился на Большой Космай, хоть орла какого подстрелить, раз другой добычи нет; как раз летало их несколько над Большим Космаем.

Значит, идёт Радош от бука к буку, от дуба к дубу, вдруг смотрит – под кустом что-то шевелится. Он тогда потихоньку-полегоньку подкрался поближе. Думал сначала, что заяц. А там – вот так штука!.. Голый, донага раздетый ребёнок, весь лохматый и хвостатый, шебуршится под кустом.

Радош вздрогнул и остановился. Ребёнок тоже вздрогнул, потом прищурился и смотрит прямо на него.

У Радоша от испуга мурашке по спине побежали, и он крикнул:

– Мальчик, ты чьих будешь?

А тот только щурится да губы кривит, а потом начал подбирать камушки и ветки и кидать в Радоша.

У Радоша мурашки сильней забегали. «Тут дело нечисто!» – подумал он про себя и снова крикнул:

– Да говори, ты чей?! Стрелять буду! – и направил на мелкого ружьё.

А тот отломил от куста веточку и нацелил её на Радоша.

Радош весь похолодел. Опустил ружьё и потихоньку назад пятится. А тот всё приближается к нему и кидается камушками.

Радан давай убегать во всю прыть, а ребёнок скачет за ним.

Свалился Радош в какой-то овраг, весь в синяках и ссадинах, но бежит что есть мочи. В панике он обернулся назад. А тот ребёнок над самым оврагом стоит и на него смотрит!

Радош поддал жару и, весь растрёпанный, исцарапанный и ошалелый, сбежал вниз в Тресие, остановившись перед корчмой…

– Ну дела! Что с тобой?.. На что похож-то!.. Где это ты так? – бросились люди расспрашивать его, и все столпились вокруг.

– Отвяжитесь! – еле выговорил запыхавшийся и перепуганный Радош.

– Ты часом не на волка напоролся?

– Не на гайдука?[39] – принялись спрашивать остальные.

– Нет, братцы! Другая напасть!..

– Что ещё!

– Рассказывай, брат!

Радош немного пришёл в себя и, как мог, рассказал им, что с ним сталось.

– И что, брат, прямо совсем как ребёнок? – воскликнул один в изумлении.

– Как ребёнок! Лохматый только!

– А ты хорошо рассмотрел?

– Как не рассмотреть, люди, он же мне хотел камнями глаза выбить!

– И прямо лохматый? – спросил другой.

– Весь лохматый, и щёки, и лоб, и нос!

– Боже сохрани! – сказал третий. – И, говоришь, хвост у него?

– Как у собачонки.

– А это не могла быть обезьяна? – спросил один.

– Какая там обезьяна! – сказал Радош. – Я обезьяну знаю, видел в Белграде на Марков день возле церкви в Палилуле. Обезьяна, брат, куда меньше, а эта огромная.

– Он прав, – сказал один, – значит, не обезьяна, а какое-то другое животное.

– Ох, Господи, спаси и помилуй! – воскликнули все в один голос.

Стали думать, что бы это могло быть. Кто-то говорил, что чёрт, кто-то, что призрак. Так или иначе, все сошлись на том, что дело нечистое и ничего хорошего от этого не жди.

А когда уж порешили, что дело нечистое и ничего хорошего не жди, тогда стали думать, что же делать.

Одни говорят, пусть его, может, само уйдёт; другие, мол, власти следует уведомить; третьи считают, что не надо волновать народ, а надо прямо сейчас пойти и как-нибудь поймать это чудище, а потом уж сообщить властям.

И потихоньку-полегоньку все согласились на последнее, то есть сейчас же пойти и как-нибудь поймать чудище.

Вызвались несколько самых смелых, кто взял кол, кто мотыгу, кто лопату, и отправились в лес.

Радош с ружьём впереди, чтобы показать им, где та тварь сидела.

Вдруг смотрят, сидит она возле пня над тем оврагом, на солнышке греется.

– Вон оно! Вон оно! – кричит Радош охотникам.

Все притихли, почти не дышат, и принялись шёпотом сговариваться, как им этого зверя изловить.

– Давайте поймаем! Чтобы живьём! – согласно зашушукались все.

– Бог ты мой, до чего чудной зверь!

– Ты, Радош, палец на курок и жди, на случай если станет совсем жарко.

– Только смотри, чтобы никого из нас не покалечить!

– Об этом не волнуйтесь! – сказал Радош и сел за куст с ружьём.

Затем они рассредоточились, обошли тварь со всех сторон и приблизились. Один куртку снял. Все в один голос закричали: «Держи! Хватай! Уйдёт!» Зверь, бедняга, испугался и прижался к пню.

Тут подбежал тот, что с курткой, накрыл его и держит. Крепко, чтобы не вырвался. Ещё один снял пояс и хорошенько связал им добычу поперёк талии, так на поясе они его вперёд и пустили. А он идёт с ними, почитай мирно.

– Боже милосердный, это же дикий человек! – говорит один.

– Тогда уж не дикий человек, а дикий ребёнок! – поправляет другой.

– Точно, ребёнок… Взрослый, небось, покрупней бы был.

– И что нам с ним теперь делать?

– Отведём в управу!

И вся толпа отправилась вниз в сельскую управу.

А Радош подустал и от страха, и от беготни этой и поскорей домой пошёл.

Внизу здание суда, а прямо рядом корчма. Там уже собрались несколько крестьян, в том числе староста и писарь из управы. Увидев, что сверху бежит толпа, все высыпали наружу узнать, в чём дело. Тут весь отряд спустился к корчме.

– Что это у вас? – спросил изумлённый староста.

– А вот погляди! – гордо ответил тот, что держал пояс. – Дикарь!

– Дикарь? Какой дикарь!

– Сам видишь! Дикий человек! Совсем маленький, ещё ребёнок.

– Да ну, брат!.. Не может быть! – закричали все и, наклонившись над зверьком, стали рассматривать его со всех сторон.

Весь день думали-гадали. Староста думает, что это другой какой-то зверь. Писарь думает, что дрекавац[40]. Крестьяне упёрлись – «дикий человек», и всё тут.

Значит, смотрели-смотрели, думали-думали и наконец решили запереть его в местной каталажке, а потом сообщить уездному начальству.

Нашли верёвку