Тайна Святого Арсения - Иван Феодосеевич Корсак Страница 32

   Платон Александрович сидел перед зеркалом, забросив ногу на край стола, он даже не пошевелился, потому что как раз завивали парик и присыпали пудрой. Посетители, поклонившись в ноги, учтиво занимали очередь, а долговязый адъютант их строил, как детей в приходской школе:

   · -Вы, граф, первые, генерал, вы за графом, а вы за генералом…

   Зубов никого не замечал, он, пока зачесывали, распечатывал письма и давал их адъютанту читать – все видели, что он озабочен государственными делами. Если же Зубов обращался, наконец, к кому-то в очереди, тот, после пяти-шести поклонов, только тогда имел право приблизиться, а получив ответ, должен на цыпочках вернуться на свое место; кому не повезло, мог года три каждый раз занимать место в очереди.

   Зато обезьянке в кружевных панталонах наступала настоящая потеха. Небольшая, размером со значительного кота, чрезвычайно ловкая, она носилась по карнизам, люстрам, гардинам, едва глаза посетителей за ней успевали. Из люстры она прыгнуть могла просто на шляпку просительницы, безошибочно попасть и остаться там, если понравиться, особенно когда там была греческая тупея. Такой осчастливленный проситель учтиво наклонялся и учтиво ожидал, пока обезьянка не полакомится частицей головного убора.

   · -Что банкирам нужно? – прищурил один глаз, как будто попала туда пудра, Зубов. – "Чтоб тебе пусто было, – выругался в уме Судерланд. – Это мне нужно?!"

   · -Ваша светлость, прошу Вашего внимания: нужны большие средства на заселение малорусских земель чужестранцами…

   · -А для чего ты на белом свете? – смотрел так же прищуренным глазом князь, будто целился из мушкета.

   · -Да, конечно, мои хлопоты, но условия, проценты… Его светлость князь Григорий Потемкин требует скорее.

   · -Потёмкин?! – окрысился Зубов и крутнул головой так, что даже пудра вспорхнула – парикмахеры отпрянули испуганно, а обезьянка бросилась опрометью за гардину. – Если требует, пусть и дает!

   Судерланд еще постоял около Зубова, что больше и словом не обмолвился, подождал изрядно, и, в конце концов, убрался прочь. Он понял, что только императрица может освободить его от напасти, в которую он попал между двумя фаворитами.

   Когда все-таки пробился Судерланд к императрице, то, к его счастью, застал ее в хорошем настроении – как раз кормила своего попугая. Птица, увидев незнакомца, недовольно залопотала крыльями и заорала, словно на помощь: "Пла-а-то-о-ша!"

   · -Не волнуйтесь, милый банкир, – успокоила Судерланда императрица. – Названные вами условия будут соблюдены, только бы князь Потемкин своевременно получил средства – делает он большое дело, заселяя малорусские земли греками, армянами или волохами. Князь на века утверждает эти земли русскими, потому что отныне пришлые из любых краев навсегда уже подданные императорского трона, и даже если что-то изменится: история передвинула, допустим, границы,– то Россия будет иметь право защищать своих подданных дипломатически или, в случае надобности, вооруженно.

   Попугай опять залопотал крыльями и, наклонив голову, подозрительным взглядом впялилась в Судерланда.

   · -Это самый искренний мой фаворит, – улыбнулась императрица, кивая на попугая. – Все предыдущие предавали, а этот, мой самый верный любовник, меня будет любить всегда.

   Попугай, как будто понимая что-то в сказанном, гордо вытянул шею и закричал:

   · -Славься сим Екатерина!

   То ли учитель его сам не произносил "р", или такое естество птичье, только выходило у него "Екатегина".

   Исполнятся со временем слова императрицы, что птичка эта является самым верным и надёжным любимцем. Пролетит более века, после октябрьского переворота красногвардейцы будут конфисковывать поместья старинных родов. В доме князей Салтыковых почистят все, до последней иголочки, а когда уже на пороге будут стоять, то крикнет вслед бабушка:

   · -Если отобрали все, то нате и птицу – она тоже историческая ценность.

   · -Революция не нуждается в таком добре, – скалил зубы из потехи красногвардеец.

   · -Нечего зубы скалить, это, к вашему сведению, попугай самой Екатерины Великой.

   Словно в подтверждение сказанного престарелой хозяйкой, птица взметнула облезлыми от старости крыльями и закричала:

   · -Славься сим Екате-г-г-гина!

   Улыбнувшись, вояки забрали всё-таки клетку с плюгавым, облезлым, с бельмом в глазу попугаем. Правда, птица вскоре то ли не пожелала ожидать мировую революцию, то ли от красногвардейской пищи, но недели через три околела.

   Так закончилась история последнего любовника императрицы.

   36

   Еще в начале заседания Государственного совета при императрице у князя Потемкина внезапно зачесался выбитый глаз, – так сильно зачесался, словно какая пылинка попала в него. Это было невозможно, потому что оно всегда перевязано вкось плотно тесьмою, невзирая на это, зуд усиливался и перерастал в боль. Он потер ладонью глаз поверх тесьмы и на время немного приглушил зуд.

   "Плохой признак, – подумал князь. – Поговаривают в народе, если зачесался глаз – на слезы. Но это все старушечьи выдумки".

   Потемкину сегодня предстояло докладывать о положении в Малороссии.

   – Победоносная война заканчивается, запорожские казаки свое дело сделали, – князь имел хорошую память и безошибочно называл количество войск, города и даже урочища, где вязались самые тяжелые бои. – Наступил наконец момент ликвидировать Запорожскую Сечь. Она для нас является смутой, – не успеет где-то дворянин наказать своего крестьянина, как он уже в сторону запорожских степей поглядывает. Часто распоряжения из Петербурга не выполняются, или выполняются со свойственной хохлам хитростью – и крайнего найти не удается. Особенно тревожит заселение иностранцами юга Малороссии, потому что только прибытия одних немецких семей ожидаем до ста тысяч. А Калнишевский, угодливо кивая головой в нашу сторону, на самом деле, усиленно колонизирует юг края запорожским людом – только за последнее время благодаря его хлопотам возникло сорок пять таких сел и больше пяти тысяч хуторов. Поэтому раз и навсегда следует разрубить запорожский узел.

   Он говорил убедительно, потому что никто столько не исколесил пыльными южными дорогами и никто лучше не знал, что происходит в том крае. Вдруг Потемкин среди собравшихся усмотрел старенького архиерея, весьма изумившись этому, потому что Государственный совет не душпастырское дело, не приходская сходка; у него даже в голове зашумело, когда этот архиерей осмелился даже перебить его:

   – Князь, не причиняй несправедливости людям, не ступай на дорогу зла… Ты же в кош кошевым Грицком Нечесой записался, а Калнишевского звал "милостивым отцом", – говорил укоризненно архиерей. – А поклонишься несправедливости – то