Под крики сов - Дженет Фрейм Страница 38

– Привет, человечек, ты заблудился?

Затем наступило мертвое, сырое время блестящих улиц, когда киносеансы еще не закончились, и там был высокий мужчина в черном шелковом пальто, таком же мокром и блестящем, как улица, и шел он из ниоткуда в никуда. Он служил ночным портье в гостинице, шел на работу, чтобы расстелить газеты в кладовой отеля, достать крем для чистки обуви и вынуть щетки из коробки, и забрать ботинки из-под дверей, запоминая, где какие стояли, чтобы начистить их до блеска, и его бледная, натруженная рука прячется на две или три минуты в каждом выпуклом и пустом кожаном гнезде; затем забраться в лифт, ворота которого клацнут железными зубами; и сидеть в своем безопасном закрытом ящике, на деревянном табурете, ждать и отвечать на вызовы всю ночь, пока не сварится первое утреннее яйцо для раннего завтрака и не появится под дверью первая газета; и кухарка, пришедшая на дежурство, засучит рукав и скажет:

– У меня локоть красный. Смотри, у меня локоть красный.

Весь вечер Тоби ходил по улицам. И горожане, которых держали внутри театров и залов какими-то подвязками или корсетами, вылетали, разорванные и развязанные, на тротуар в десять или одиннадцать часов; они падали и тут же поднимались, так что их падение больше походило на сон; торопились к трамваям, автобусам и паромам, женщины, откормленные и укрытые мехами, с корзинами фруктов, вишен или винограда, свисающими из ушей; в сопровождении мужчин, богатых и зажиточных, но не всегда; да и не все женщины могли похвастать цветущим садом на лице.

Тоби посмотрел на высокую и бледную женщину, шагающую рядом с ним, и сказал:

– Цыпка.

Она остановилась.

– На вашем месте я бы выбрала имя получше.

– Значит, Тереза, – сказал Тоби. – Она мне просто сестра.

– Какая трогательная семейная идиллия. Вы ее ждете?

– Нет. Я нашел ее мертвой и не знаю, что делать.

– Вызовите полицию или врача и сотрите все отпечатки пальцев.

– Недавно умерла моя мать.

Девушка, Марджори, подумала: Ах, бедняжка, деревенский мальчик с чемоданом и плащом приехал в город с фермы, чтобы осмотреть достопримечательности и известные места, напуганный и тоскующий по матери и сестре. Она улыбнулась про себя. И я такая же. Одеваюсь как хочу, и говорю что думаю, так как работаю на фабрике.

Она решила.

– Пойдем-ка перекусим и поболтаем.

И повела Тоби в ресторан. Они сели за маленький столик, накрытый стеклом, а под стеклом две бумажные салфетки, испачканные в равных частях вустерским и томатным соусами. И они оба заказали рыбу с картофелем фри и кофе, и пунцовая официантка через двадцать минут принесла им два узких ломтика хлеба, два шарика масла с красивым узором и две тарелки с рыбой и картофелем; а также две чашки кофе, которые, по словам Марджори, напоминали реку Уаикато во время разлива.

А потом она сказала:

– Я работаю на фабрике, знаешь, делаю чулки. Начинала на шерстяной фабрике, а потом пошла на шоколадную, но располнела, так что теперь я на чулочной. Когда наберусь опыта в нейлоне, пойду работать в нижнее белье «Юдора».

Она наклонилась к Тоби, прикрывая рот ладонью, чтобы никто больше не услышал ее шепот:

– Я слепну. Ты заметил, что я подслеповата? Через год-два я буду стучать белой палочкой и плести корзины.

И Тоби, стоя в одиночестве или бродя по улицам, глядя в витринах на радиоприемники, и стиральные машины, и ковры, и драгоценности, и книги, и одежду, и игрушки, и на безмолвные одинокие тени людей, видел девушку, Марджори, или Фэй, или Цыпку, или как там ее зовут, идущую рука об руку с матросом; и подумал: Интересно, что, если бы я с ней заговорил? Что, если бы я с ней заговорил. Он видел, как они растворились в темноте.

И тут он вспомнил, очнувшись ото сна, что по возвращении из городского отпуска он не увидит мать на вокзале, она не встретит его, не спросит, случались ли у него припадки, не напомнит отдать билет кондуктору и не предостережет, чтобы он не вышел на другой станции, не высунул голову из окна, и не заговорил с незнакомцем; и он был рад, что не обратился к той бледной смуглой девушке, потому что его мать недолго покоилась в могиле, она заперта под землей, а она никогда не выносила быть запертой, даже в одежде или в дешевых бусах, обтягивающих шею, она расстегивала верхнюю пуговицу платья и расстегивала бусы, чтобы легче дышать и освободиться.

31

Какое-то августа

Похоже, я никогда не узнаю точную дату, когда я начала новый дневник после того, как потеряла старый. Не понимаю, что с ним произошло. Тим дразнит меня и говорит, что спрятал его, читает и наслаждается; но я знаю, что он просто надо мной подтрунивает. Я помню, что дневник пропал после того, как ушел Тоби, а Тоби ушел так внезапно, что дети могли бы сгореть заживо, и нас обличали бы в «Вечерней звезде» как пример родителей, которые оставляют малолетних детей одних на ночь. И я не знаю, что Тоби сделал с ковром в гостиной, но он безнадежно испорчен.

Мы уедем на юг в следующем месяце. Не могу скрыть свое волнение, как и дети, которые расспрашивают и расспрашивают о доме, а я отвечаю и отвечаю на их вопросы, пока не устану.

– А где это, мамочка?

– Там, где мама жила, когда была маленькой девочкой.

– Но где?

– На старой свалке.

(Я люблю на вопросы детей давать точные ответы.)

– Что такое свалка?

– Такое место, куда складывают всякие никому не нужные гадости.

– И детей тоже?

– Нет, милый. В любом случае свалку засыпали, вы ее даже не увидите.

– Ты имеешь в виду, что она не сможет появиться как привидение, потому что сверху наш дом, как пробка в бутылке, и он крепко ее держит?

Позже

Я прочитала эту страницу Тиму, и его позабавили детские вопросы. Мой милый Тим.

Кстати, Дафне сделают какую-то операцию, чтобы она стала нормальной.

А теперь мне нужно прочитать главу из книги «Плачь, любимая страна» [18], в которой описывается негритянский вопрос в Южной Африке.

32

Дафна

На юге есть место под названием Эрроутаун, где свет застыл бледным золотом на улице с тополями, чьи навеки бледно-золотые листья готовы упасть, но никогда не опадают; и деревья недвижны; и облака, от цвета гелиотропа до белоснежья, словно ягоды акмены обильноцветущей на небесной ветке. И дома там размыты, будто дымом от желтого и синего огня; и люди укутаны и укрыты желтыми и синими облаками. А если вы прислушаетесь, на