Джон Голсуори - Сага о Форсайдах 2 Страница 39

Когда она проходила мимо комнаты Дианы, дверь открылась и Диана, которую девушка не видела со вчерашнего дня, шепнула:

- Зайдите ко мне, Динни.

Голос был такой настороженный, что у Динни по коже побежали мурашки. Они сели на кровать с пологом, и Диана тихо и торопливо заговорила:

- Ночью он вошел ко мне и пожелал остаться. Я не посмела отказать. Он изменился. Я чувствую, что это опять начало конца. Он теряет контроль над собой. По-моему, надо отправить куда-нибудь детей. Хилери не согласится их взять?

- Разумеется, согласится. И моя мама тоже.

- Пожалуй, лучше второе.

- А не уехать ли и вам?

Диана со вздохом покачала головой:

- Это только ускорит развязку. Можете вы отвезти детей без меня?

- Конечно. Но неужели вы действительно думаете, что он...

- Да. Он опять пришел в возбужденное состояние. Я ведь изучила симптомы. Вы заметили, Динни, каждый вечер он все больше пьет. А это тоже признак.

- Если бы он мог преодолеть свой страх и начал выходить!

- Вряд ли это поможет. Здесь, что бы ни произошло, - пусть даже самое худшее, - мы хоть знаем, как быть. А случись это при посторонних, мы сразу же лишимся свободы действий.

Динни пожала ей руку:

- Когда увезти детей?

- Поскорее. Я ему ничего не скажу, а вы постарайтесь уехать как можно незаметнее. Мадемуазель приедет потом, если ваша мама не будет возражать.

- Я, разумеется, сразу же обратно.

- Динни, это было бы нечестно по отношению к вам. У меня есть горничные. Утруждать вас моими горестями просто недостойно.

- Ну что вы! Я, разумеется, вернусь. Я попрошу у Флер ее машину. Он не будет возражать против того, что детей увозят?

- Только если догадается, что это связано с его состоянием. Я скажу, что вы давно уже приглашали их погостить.

- Диана, - внезапно спросила Динни, - вы его еще любите?

- Люблю? Нет.

- Значит, просто жалость?

Диана покачала головой:

- Не могу объяснить. Тут и прошлое, и сознание того, что покинуть Роналда - значит помочь враждебной ему судьбе. А это страшная мысль!

- Понимаю. Мне так жаль вас обоих и дядю Эдриена!

Диана провела руками по лицу, словно стирая с него следы тревог.

- Не знаю, что будет, только ничего хорошего не жду. А вы, дорогая, ни в коем случае не позволяйте мне портить вам жизнь.

- Вы напрасно тревожитесь. Встряска мне полезна. Старая дева - все равно что лекарство: перед употреблением взбалтывать.

- Когда же вы найдете себе употребление, Динни?

- Я только что отвергла широкие бескрайние просторы и чувствую себя изрядной скотиной.

- Слева - широкие бескрайние просторы, справа - глубокие моря, а вы на распутье. Так?

- И, по-видимому, останусь на нем. Любовь достойного человека и прочие подобающие случаю слова - все это словно замораживает меня.

- Подождите. Цвет ваших волос не подходит для монастыря.

- Я их перекрашу в свой истинный цвет - светло-зеленый, как морская вода. Это цвет айсбергов.

- Я уже сказала вам - подождите!

- Подожду! - согласилась Динни.

Два дня спустя Флер в своем автомобиле подъехала к дому Ферзов. Детей и кое-какую поклажу погрузили без инцидентов, и машина тронулась.

Эта несколько бурная поездка - дети еще не привыкли к машинам - принесла Динни подлинное облегчение. До сих пор она не отдавала себе отчета, как сильно трагическая атмосфера Оукли-стрит уже отразилась на ее нервах, хотя после ее приезда в город из Кондафорда прошло всего десять дней. Краски осенней листвы стали темнее. Погожий октябрьский день заливал землю ровным мягким светом. Чем дальше от Лондона, тем чище и звонче становился воздух; из труб коттеджей поднимался пахнущий лесом дымок; над нагими полями кружились грачи.

Машина прибыла как раз к завтраку. Оставив детей с мадемуазель, приехавшей поездом, Динни свистнула собак и пошла прогуляться. Осевшая дорога привела ее к старому коттеджу. Динни остановилась. Дверь открывалась прямо в жилую комнату. У камелька, где горел слабый огонь, сидела старая женщина.

- Ох, мисс Динни! - вскрикнула она. - Я уж так вам рада. Весь месяц ни разу вас не видела.

- Я уезжала, Бетти. Как вы себя чувствуете?

Маленькая, в полном смысле миниатюрная старушка торжественно сложила руки на животе:

- Опять с животом плохо. Все остальное - лучше не надо, доктор говорит - прямо замечательно. Только вот животом маюсь. Он говорит, надо есть побольше. Аппетит у меня, слава богу, хороший, мисс Динни, а проглотить ничего не могу - сразу тошно. Истинная правда!

- Как мне вас жаль, милая Бетти! Живот - очень больное место. Живот и зубы. Не понимаю, зачем они нам. Нет у нас зубов - желудок не варит, есть - тоже не варит.

Старушка хихикнула.

- Он говорит, мне надо выдернуть все зубы, какие остались, да мне с ними неохота расставаться, мисс Динни. Вот у хозяина моего их вовсе нет, а он все-таки может жевать яблоко, ей-богу, может. Но в мои годы десны уж так не затвердеют.

- Но ведь вам, Бетти, можно сделать красивые вставные зубы.

- Ох, не хочу я вставных - один обман. Вы бы и сами не стали носить фальшивые зубы, мисс Динни. Ведь не стали бы, а?

- Конечно, стала бы. Теперь их чуть ли не все носят.

- Все смеетесь над старухой? Нет, это не по мне. Все равно что парик надеть. А волосы-то у меня остались густые, как прежде. Я ведь для своих лет замечательно сохранилась, есть за что бога благодарить. Только животом маюсь. Похоже, там что-то есть.

Динни увидела в ее глазах испуг и страдание.

- Как поживает Бенджамен, Бетти?

Взгляд старухи изменился. Глаза повеселели, хотя остались такими же рассудительными, словно она смотрела на ребенка.

- Ну, с отцом-то все в порядке, мисс. С ним, кроме ревматизма, никогда ничего не бывает. Он сейчас в огороде - пошел в земле покопаться.

- А как Голди? - осведомилась Динни, с грустью глядя на сидевшего в клетке щегла. Ей было невыносимо видеть птиц в клетках, но у нее не хватало духу намекнуть старикам на их маленького любимца, веселого даже за решеткой. Кроме того, они утверждали, что, если ручного щегла выпустить на волю, его сейчас же заклюют до смерти.

- Ох! - воскликнула старушка. - До чего же он заважничал, с тех пор как вы подарили ему клетку побольше. - Глаза ее загорелись. - Подумать только, мисс Динни! Капитан женился, а тут против него такое ужасное дело затеяли. Что они там думают? За всю жизнь такого не слыхивала. Чтобы одного из Черрелов таким манером потащили на суд, - это уж слишком!

- И все же это так, Бетти.

- Говорят, она славная молодая леди. А жить-то они где будут?

- Пока неизвестно. Надо подождать, - пусть сначала дело кончится.

Может быть, здесь; может быть, он получит место в колониях. Конечно, им придется туговато.

- Страхи какие! В старое время этого не бывало. Как теперь насели на дворянство, боже милостивый! Я все вспоминаю вашего прадедушку, мисс Динни. До чего он ловко четверкой правил! Я тогда еще совсем пигалицей была. Такой славный старый джентльмен - обходительный, можно сказать!

Подобные замечания о дворянстве всегда вызывали у Динни чувство неловкости, тем более в устах старушки, которая, как знала девушка, была одной из восьми детей работника с фермы, чье жалованье равнялось одиннадцати шиллингам в неделю, и которая, вырастив семерых детей, существовала теперь вместе с мужем лишь на пособие по старости.

- Бетти, милая, что вам можно есть? Я скажу кухарке.

- Большое вам спасибо, мисс Динни. Кусочек постной свинины вроде иногда могу съесть.

Глаза старухи потемнели, в них снова мелькнула тревога.

- Так ужасно болит! Иногда прямо рада была бы богу душу отдать.

- Ну, что вы, Бетти, милая! Просто посидите немножко на подходящей пище и сразу начнете чувствовать себя лучше.

Старушка улыбнулась:

- Тревожиться-то нечего - я для своих лет замечательно сохранилась.

А когда для вас зазвонят колокола, мисс Динни?

- Не стоит об этом, Бетти. Я знаю одно: сами по себе они не зазвонят.

- Да, теперь люди женятся поздно. Семьи стали маленькие, не то что в мое время. Вот моя старая тетка - та родила восемнадцать детей и вырастила одиннадцать.

- В наши дни для них не нашлось бы ни жилья, ни работы.

- Эх, изменилась страна!

- Наша, слава богу, еще меньше, чем другие.

Взгляд Динни обежал комнату, где эти двое стариков провели лет пятьдесят жизни. Все - от кирпичного пола до потолочин - было тщательно выскоблено и дышало уютом.

- Ну, Бетти, мне пора. Я гощу у приятельницы в Лондоне и до ночи должна вернуться. Я велю кухарке прислать вам кое-какой еды. Это будет повкуснее, чем свинина. Не вставайте!

Но маленькая старушка была уже на ногах. Взгляд ее стал задушевно ласковым.

- Я так рада, что повидала вас, мисс Динни. Храни вас бог, и пусть у капитана больше не будет хлопот с этими ужасными людьми.

- До свидания, Бетти, милая. Передавайте привет Бенджамену.

Динни пожала руку старушке и вышла к собакам, ожидавшим ее на вымощенной плитами дорожке. Как всегда после таких визитов, она испытывала умиление, и ей хотелось поплакать. Вот они, корни! Их не хватало ей в Лондоне, их не хватало бы ей и на широких бескрайних просторах. Она добралась до узкой, вытянутой в длину буковой рощи, толкнула незапертую расшатанную калитку, вошла и влезла на сырой поваленный ствол, от которого сладко пахло корой. Слева - иссиня-серое небо, расколотое искривленными стволами деревьев; справа - вспаханное под пар поле. Заяц, сидевший там на задних лапах, повернулся и пустился наутек вдоль живой изгороди. Под носом у одной из собак с пронзительным криком поднялся фазан и взмыл над макушками. Динни вышла из леска и остановилась, глядя вниз на свой длинный серый дом, полускрытый кустами магнолий и купами деревьев. Над двумя трубами курился дымок, на коньке крыши пятнышками белели трубастые голуби. Девушка глубоко вздохнула и простояла там целых десять минут, вбирая в себя живительный воздух, словно политое растение влагу. Пахло листьями, свежей землей и близким дождем. Последний раз Динни была здесь в конце мая. Тогда она дышала летним ароматом, и каждый глоток его был воспоминанием и надеждой, болью и радостью...