Гетманич Орлик - Иван Феодосеевич Корсак Страница 5

знает, сколько народу нашего погибло. Одни пишут 6 000, другие насчитывают

и 15 000. Один Бог ведает, сколько, приютит всех невинно убиенных в мире

праведных…»

Тихо плескалась речная волна в края плотов, покачивались в такт

повешенные батуринцы и медленно поворачивались на ветру, будто в

последний раз прощально озирались на поля, которые будут колоситься

урожаем уже без них, и тополя, которые без них будут шуметь. Страдающий

взгляд живых, из которых капля за каплей истекала последняя кровь… Из

водной Голгофы этот взгляд был преимущественно направлен в бездонное

небо, в ту синюю вечность, где царит незыблемый покой и нет чужацкой

несправедливости и боли, – страдающий взгляд поверх вымерших сел, от

ужаса присмиревших в поминальной молитве.

Эти села вдоль реки мертвыми были лишь на первый взгляд. Но завтра

им придется умирать на самом деле, так как действующей оставалась

инструкция Петра І своим войскам – все равно, то ли это повстанцы Булавина,

то ли украинский неспокойный люд: «Городки и деревни жечь без остатку, а

людей рубить, а заводчиков на колеса и колья, дабы тем удобнее оторвать

охоту к приставанью к воровству людей, ибо сия сарынь кроме жесточи, не

может унята быть».

Гетман тем временем по ухабистым дорогам одолевал версту за

верстой. Тяжело шли кони, и казалось Филиппу Орлику, что это не такая уж

большая кладь из его нехитрых пожитков, что это трудно им тянуть его

тяжелые думы, навеянные письмами из родных краев.

В покоях графа Щекина за пышным самоваром, который сверкал

тщательно начищенными боками, Григорий лишь улыбался – так живо хозяин

жестикулировал.

– Ваша Светлость, только соберемся – как сразу в спор.

15

– Хорошо хоть не ссоримся… А что касается упорного нежелания козаков

жить с Россией, то я не могу втемяшить себе в голову, почему. Соседи вокруг

только и высматривают, как бы кусок земли себе урвать, поэтому вместе легче

обороняться. А для купцов какая это благодать – одна страна… Пошлины не

платить, от разбойника всякого обезопаситься.

– Ваша Светлость, если бы купцы с Украины вас услышали, худо быам

пришлось. Ибо до сих пор они оживленно торговали с Европой зерном, солью,

скотиной, медом. До сих пор… А теперь ваш император такой пошлиной их

обложил, что впору волком выть.

– Но ведь торгуют. И здесь в Саксонии тоже – сам несколько дней назад

разговаривал с купцами из Белой Церкви.

Может быть, последнимми… Ибо теперь товар Из Украины можно везти

на Запад только через Архангельск. Ригу или Петербург. А русских купцов

специально переселяют на Украину, освобождают от налогов. Знаете, до чего

дошло? Чтобы продать товар, украинский купец вынужден брать «липового»

перевозчика-россиянина, платить ему немалый куш только за то, что он

россиянин. Не ведаю, как через много лет будут называть такую сделку, но

сегодня для нашего купца это погибель. После такого грабежа кто же вас будет

любить, граф?

– Перемелется – мука будет. Это лишь начало, а поначалу часто шишки

набивают. Зато со временем будем иметь объединенную купеческую силу.

– А со временем – еще грустнее… Товарный поток – это не кукла, которой

можно круть-верть. Развернутые в противоположном к общепринятому

направлению, восточнее, в татаро-монгольское болото, они могут барахтаться

там много веков. И Бог весть, когда выберутся.

Щекин так отрицательно покрутил головой, будто старался стряхнуть

капли воды с мокрого чуба.

– Ну и не любите русских купцов… А я вот уважаю ученых мужей из

Украины, – граф взялся перебирать одну за одной книжки на полке. – Вот

грамматика Смотрицкого, вот прекрасная книга по истории Гизеля…

– И слава Богу, что хоть это помните. А то кое-кто позабыл, что первую в

Москве Славяно-греко-латинскую академию основали почти в полном составе

выходцы из Украины, создали как прообраз нашей Киево-Могилянской

академии. А еще раньше тридцать наших хорошо просвещенных монахов

основали вообще первую в России школу.

– Позвольте же мне мысль закончить. Вы почему-то взъелись на наших

купцов, а мы ваших людей уважаем. Порою даже слишком. В просвещенных

кругах зреет уже недовольство. Дескать, малороссы заняли самые

влиятельные места – от иерархов до управляющих консисториями, от

воспитателей царской семьи до настоятелям монастырских, до ректоров и

даже дьячков… Нигде за малороссами места не захватишь.

– Нет здесь дива. После себя вы на моей земле оставили руину, вот и

спасается ученый люд, как может, ища в чужих краях зароботка и применения

Богом дарованному таланту.

16

– Вы редчайший собеседник: в момент перевернете все к верху дном.

– Ваша Светлость, да вы просто давно были на своей родине.

Украинский люд уже гонят с должностей, он костями ложится в болотах

Петербурга. Наших гетманов, даже таких наивных, как Полуботок, поверивший

вашему императору и не поддержавший Мазепы, гноят в петропавловских

казематах. Школы на Украине закрывают, духовную литературу печатают

только по-русски. Простите мне, но у меня больше нет сил говорить об этом…

***

17

В кабинет канцлера Саксонии Флеминга князь Долгоруков вошел так

стремительно, что тот, отложив перо, не сдержался, чтобы спросить:

– Что случилось, князь? Солнце не с той стороны всходит? Или турецкий

султан принял христианство?

– Я уже докладывал, что у вас на государственной службе находился

польский бунтовщик Мохрановский. Теперь другая новость. Под именем

французского лейтенанта де Лазиски в конном полку вашей гвардии служит

сын личного врага императора России, гетмана-беглеца Филиппа Орлика

Григорий.

– Князь, без документов вы и меня можете объявить внебрачным сыном

Папы Римского.

Долгоруков вынул какие-то бумаги и разложил их на столе перед

канцлером.

– Почему? Вот списано главное из прошения самого Филиппа Орлика.

Вот свидетельство того, как сын беглеца и государственного преступника

дружественной вам России чудесным образом становится французским

лейтенантом де Лазиски…

Князь перевел дыхание и уже не официальным тоном, а изумленно-

растерянным добавил:

– А я все удивлялся, откуда этот ловкач упал?

Канцлер взял бумаги и, смешно наклонив главу, будто под углом они

читаются легче, долго присматривался, скорее, принюхивался к ним.

– Так-так… Это и в самом деле чрезвычайно серьезно. Мы изучим все…

Если подозрение подтвердится, Лазиски-Орлика сразу же отдадат под

арест.Когда князь Долгоруков откланявся, канцлер позвонил в колокольчик

помощнику.

– Немедленно выяснить, каким образом русские ищейки роются в наших

государственных архивах, будто в собственном амбаре. Виновных отдать под

суд. Помощник вышел, и канцлер снова поднял колокольчик.

– Сегодня же вечером вызвать лейтенанта конного гвардейского полка де

Лазиски ко мне на тайную квартиру.

Без права даже на