Плоды земли - Кнут Гамсун Страница 50

другим людям, у которых больше возможностей разработать его, чем у них. В этом не было ничего несообразного. Еще они не скрывали, что не знают, сколько выручат за участок в нынешнем его состоянии: если начнется его разработка, то сорок тысяч, может, вовсе и не цена, если же все останется как есть – так это выброшенные деньги. Но как бы то ни было, они порешили совершить выгодную сделку и потому предлагали Исааку за его долю пятьсот крон.

– Я – уполномоченный Исаака, – сказал Гейслер, – и я продам его право не дешевле чем за десять процентов от покупной суммы.

– Четыре тысячи! – воскликнули господа.

– Четыре тысячи, – сказал Гейслер. – Скала была собственностью Исаака, он получает четыре тысячи. Моей собственностью она не была, я получаю сорок тысяч. Так что сделайте милость, обдумайте это!

– Да, но четыре тысячи!

Гейслер встал и сказал:

– В противном случае сделка не состоится!

Они подумали, пошептались, вышли на двор, явно стараясь оттянуть время.

– Седлайте лошадей! – крикнули они конюхам. Один из господ отправился к Ингер и по-княжески рассчитался за кофе, несколько штук яиц и кров. Гейслер похаживал по двору, внешне ко всему равнодушный, но явно не дремал.

– Ну а чем кончилась в прошлом году затея с орошением? – спросил он Сиверта.

– Весь урожай спасли.

– Вижу, вы распахали еще одну мочажину с тех пор, как я был здесь в последний раз?

– Да.

– Надо вам завести вторую лошадь, – сказал Гейслер. Все-то он видел!

– Иди-ка сюда, и давай покончим с делом! – позвал его фабрикант.

Все опять направились в пристройку, и Исааку выплатили его четыре тысячи крон. Гейслеру вручили бумагу, и он сунул ее в карман, словно она ничего не стоила.

– Спрячь ее как следует! – сказали ему господа. – А твоя жена через несколько дней получит банковскую книжку.

Гейслер нахмурился и сказал:

– Хорошо!

Но они еще не до конца развязались с Гейслером. Он и рта не раскрыл, не обратился к ним ни с какой просьбой, он просто стоял, и они видели, как он стоит; может быть, он выговорил сколько-нибудь деньжонок и для себя самого? Когда фабрикант протянул ему пачку кредиток, Гейслер только кивнул и опять сказал:

– Хорошо.

– А теперь давайте выпьем по стаканчику с Гейслером, – сказал фабрикант.

В эту минуту появился Бреде Ольсен. Чего ему тут понадобилось? Бреде, конечно, слышал вчера громоподобные взрывы и смекнул, что в горах что-то происходит. И вот явился и тоже пожелал продать гору. Он прошел мимо Гейслера и обратился к господам: он-де открыл замечательные породы камней, одни как кровь, другие как серебро; он знает каждый самый маленький закоулочек в окрестных горах и ходит по ним, как по собственному дому, он знает, где залегают жилы с тяжелым металлом, – что это может быть за металл?

– Есть у тебя образцы? – спросил горняк.

Да. Только не лучше ли вам самим пойти в горы? Это недалеко. А образцы-то? Как же, много мешков, много ящиков, Бреде не захватил их с собой, но они у него дома, он может сбегать за образцами. Но куда скорее сбегать в горы, если господа согласятся подождать.

Господа покачали головой и уехали. Бреде обиженно посмотрел им вслед. Если надежда на минуту и вспыхнула в нем, то теперь она погасла, он родился под несчастливой звездой, ничто ему не удавалось. Хорошо еще характер у него легкий, помогает ему выносить такую жизнь; проводив всадников взглядом, он наконец сказал:

– Скатертью дорожка!

Теперь он опять стал вежлив с Гейслером, прежним своим ленсманом, уже не тыкал его, а поздоровался и заговорил на «вы». Гейслер под каким-то предлогом вытащил из кармана и продемонстрировал туго набитый бумажник.

– Не можете ли вы помочь мне, ленсман? – сказал Бреде.

– Ступай домой и осуши свое болото! – ответил Гейслер, не дав ему ни гроша.

– Мне ничего не стоило притащить с собой целый мешок образцов, но разве не лучше было им самим осмотреть горы, раз уж они приехали сюда?

Гейслер пропустил его слова мимо ушей.

– Ты не видел, куда я девал тот документ? – спросил он Исаака. – Он очень важный, стоит много тысяч крон. Ага, вот он, в пачке кредиток!

– Что это были за люди? Просто приехали покататься верхом? – спросил Бреде.

Гейслер, должно быть, очень переволновался, и теперь, видно, наступила реакция. Но все-таки у него еще достало сил и охоты на кое-какие дела: позвав с собой Сиверта, он отправился в горы, а там разостлал на земле большой лист бумаги и начертил карту местности с южной стороны озера – зачем-то она ему понадобилась. Когда через несколько часов они вернулись на хутор, Бреде еще сидел там, но Гейслер не стал отвечать на его расспросы, он устал и только махнул рукой.

Он проспал без просыпу до раннего утра и встал вместе с солнцем, свежий и бодрый.

– Селланро! – сказал он, вышел на двор и огляделся по сторонам.

– Все эти деньги, что я получил, – сказал Исаак, – неужто они мои?

– Э, сущая безделица! – ответил Гейслер. – Разве ты не понимаешь, что должен был получить еще больше? Собственно, согласно нашему договору, тебе следовало получить их от меня, но, как видишь, все вышло иначе. Сколько тебе дали? Всего тысячу далеров по старому счету. Я вот стою и думаю, что надо бы тебе завести вторую лошадь.

– Хорошо бы.

– У меня есть одна на примете. Теперешний пристав у ленсмана Хейердала совсем забросил свою усадьбу: ему, кажется, больше нравится разъезжать по торгам. Он уже распродал всю скотину, сейчас собирается продать и лошадь.

– Я с ним потолкую, – сказал Исаак.

Гейслер широким жестом обвел рукой лежащую перед ними местность и сказал:

– Все это принадлежит маркграфу! У тебя есть дом, и скот, и обработанная земля, тебе не грозит голод!

– Да, – отвечал Исаак, – у нас есть все, что создал Господь!

Гейслер побродил по двору, потом вдруг отправился к Ингер.

– Не дашь ли ты мне и на этот раз немножко провизии? – спросил он. – Несколько вафель, без масла и сыра, в них и так много сдобы. Нет, нет, поступай, как я говорю, ничего другого я не возьму.

И он опять вышел. Похоже, его одолевали тревожные мысли, он пошел в пристройку и сел писать. Верно, он все продумал заранее, потому что писал очень недолго.

– Это заявление в казну, – важно сказал он Исааку. – В министерство внутренних дел, – добавил он. – У меня ведь столько всяких забот.

Взяв узелок с провизией и простившись со всеми, он как будто вдруг что-то вспомнил:

– Да, вот что,