Под крики сов - Дженет Фрейм Страница 6

В общем, все проходит, словно наваждение, а директриса стискивает мантию на груди и говорит:

– Девочки, в конце прошлого семестра осталось несколько темно-синих пальто и панам. Если на них никто не претендует, их следует передать в Китайский фонд помощи.

– Девочки, некоторых из вас видели на улице без перчаток или за беседой с мальчиками из старшей школы. Ах, девочки, девочки.

Директриса очень строгая.

Потом звучит марш «Инверкаргилл», и вскоре зал пустеет.

А дома Фрэнси застало вечное утро, где каждый звук громкий и странный. Кухонные часы, старые, принадлежавшие ее дедушке, тикают с благородной громкостью, уставившись на всех пустым темным глазом, куда нужно вставлять ключ, чтобы их завести. Впереди у часов есть дверца, а внутри лежат для сохранности квитанции и счета, лотерейные билеты и другие вещи, которые ни в коем случае нельзя терять, иначе Уизерсы предстанут перед судом или обанкротятся. И все же часы – это время, а время потеряно, оно обанкротилось, не успев начаться.

Фрэнси на кухне. Огонь горит с шипением, затем с шумом, пока не закроешь заслонку. Иногда угольки трещат.

– Это газ, – объясняет миссис Уизерс. – В угле, который мы покупаем, его нет, только в угле, который твой отец приносит с работы.

– А он за это платит?

– Нет, Фрэнси, он просто несет домой то, что нам нужно.

В вечном утре за окном сидит птица на сливовом дереве, лает собака, голос пекаря зовет соседа и говорит: Вы получили в выходные свой хлеб? И слова сочатся сквозь остролистную изгородь, натыкаясь на несколько колючек, падают прямо в кухонное окно, слова твердые и красные, как ягоды остролиста, и пахнут хлебом, первоцветами и внутренностью чайника.

Да ведь время чаепития, утреннего чая, и миссис Уизерс сидит на ящике у огня и пьет чай с домашним печеньем, размоченным в блюдце; и прилив поднимается и топит печенье, и она спасает его, хотя размокшие кусочки падают на пол, и она макает остатки в чай. И волшебное кольцо крест-накрест, которое она сделала по краю старой спицей для украшения, рассыпается. Магический узор из крестиков, который она сделала по краю старой спицей, тоже рассыпается.

А время обеда все никак не наступит. Мир стоит на месте, как горящая, испорченная пластинка, и мир пуст,

бело-голубой мешок, пустой, в нем нет людей, кроме миссис Уизерс и Цыпки в дальнем углу,

и мешок наполняется птицей на сливовом дереве, и словами пекаря: Вы получили в выходные свой хлеб?

и часами, которые, удушливо тикая, прыгают в мешке по кругу, гудят пчелиным роем и никогда не выйдут на свободу.

7

– Фрэнси, – сказал мистер Уизерс, – пойдет работать на шерстяную фабрику.

Было время чаепития. Вареные яйца со светлыми желтками, купленные в магазине, где яйца отбирают у кур и кладут в темноту, а на скорлупе делают синие надписи, чтобы добавить им ценности. Куры Уизерсов перестали нестись, и хотя им давали зелень и позволяли бегать по саду, и мололи для них ракушки, куры больше не несли яйца. Превратились в кур-пенсионеров. Боб Уизерс сердился, ночью ходил их гонять, а они застывали перед ним с распростертыми крыльями и скрюченными ногами, в какой-то судороге, и не шевелились, а Боб Уизерс злился и обзывал куриц, хотя и не такими уж бранными словами, потому что по соседству жил миссионер, который бывал на островах, и он, конечно, странный, ведь он загорал голышом, хотя на него глазели дети.

Мать с отцом не знали, что дети глазели. А Фрэнси знала, но не глазела, потому что она окончила школу, стала взрослой и готова пробиваться в жизни; кроме того, ей и не нужно было глазеть на соседа.

– У меня столько возможностей, дорогая Дафна, к чему мне такие зрелища?

– Тим Харлоу, – сказала Дафна.

И Фрэнси ее ударила. На самом деле родители Фрэнси волновались насчет Тима Харлоу, потому что Фрэнси, по словам миссис Уизерс, была молодой женщиной, готовой занять свое место в мире, и ей опасно встречаться с Тимом Харлоу или с кем-то еще. Ведь Фрэнси могла попасть в беду и опозорить родителей, и ей пришлось бы уехать на север, пока ребенок не появится на свет и все не уладится. И если соседи спросят о ней, миссис Уизерс будет трудно найти ответ. Ей придется выпалить:

– На каникулах. – И быстро сменить тему, заговорив о том, сколько муки класть в бисквит.

– Значит, Фрэнси, – сказал мистер Уизерс, – пойдет работать на шерстяную фабрику.

Фрэнси даже не стала доедать яйцо и лакомиться хлебом с маслом. Она выбежала из-за стола, бросилась в спальню и заплакала, как только осталась в одиночестве.

Дафна последовала за ней, но, когда попыталась открыть дверь спальни, поняла, что Фрэнси подперла дверную ручку стулом.

– Пусти меня, Фрэнси, – попросила она.

Фрэнси не ответила. Она плакала.

– Фрэнси, впусти меня, ты должна впустить, потому что у меня есть план.

Фрэнси открыла дверь и впустила Дафну, затем придвинула стул к двери.

– Почему они не идут штурмовать нас?

– Видимо, они совещаются. Фрэнси, ты не пойдешь работать на фабрику?

Две девочки толком ничего не знали о фабрике, но слышали, что много лет назад маленькие дети работали на заводах, годами не видя солнечного света, и когда их спасли, они были слепыми, как шахтерские пони, и их приходилось водить повсюду на кожаном поводке, который оставил шрамы на всю жизнь. О фабрике Фрэнси девочки тоже знали мало. Они знали, что каждое утро в восемь часов фабрика завывала, как пожарная сирена, значит, работницы фабрики приступили к работе. Они ехали на велосипедах, иногда по шестеро в ряд, хотя это было запрещено, по главной дороге, на север, порой ветер дул прямо в их лица, они ехали все дальше и дальше против ветра, который трепал им локоны, если только они не повязывали на головы цыганские платки, и у них распахнутые пальто, а лица задумчивые и неулыбчивые; и они везли кожаные корзинки для еды, пристегнутые ремнями к багажникам велосипедов, или деньги в кошельке на пироги из соседнего магазина с засиженной мухами витриной и огромными, пыльными, пустыми пакетами; а на прилавке потрепанная ярко-розовая книга с лотерейными билетами, шанс изменить жизнь, первый приз – стиральная машина и второй, утешительный, пылесос; ехали все дальше и дальше девушки, на фабрику, которую даже не видно вдалеке, куда их гнала тайная сирена в головах, которая торжествующе звучала над всем городом, когда захватила каждый кусочек своей добычи. Казалось, фабричные девушки ехали в никуда против северного ветра или северо-западного, что душил их горячей