К востоку от Эдема - Джон Эрнст Стейнбек Страница 73

Акафист брел по дороге, тяжело выстукивая копытами неравномерную дробь, которая распугивала ночных обитателей и заставляла затаиться, в ожидании пока лошадь пройдет мимо. Борода Сэмюэла серебрилась в лунном свете, а седеющие волосы вздымались высоко над непокрытой головой. Черную шляпу он повесил на рожок седла. Под ложечкой противно сосало от мрачных предчувствий, повергающих в уныние. У немцев это чувство известно под названием «Weltschmerz», мировая скорбь. Поднимаясь в душе, подобно парам ядовитого газа, она растекается безысходным отчаянием, и человек пытается отыскать причину, но так и не находит ответа.

Сэмюэл снова мысленно перенесся на поразившее его воображение ранчо, вспомнил, как нашел там воду. Нет, причин для мировой скорби там явно нет, если только в его сердце не скрывается червячок зависти. Он заглянул к себе в душу, пытаясь найти признаки зависти, но ничего подобного не обнаружил. Тогда он задумался над мечтой Адама превратить ранчо в библейский райский сад, вспомнил, с каким обожанием он относится к Кэти. Нет, опять не то. Разве что в душе открылась старая рана, напомнив Сэмюэлу о собственной утрате. Но с тех пор прошло столько времени, и боль давно притупилась. Воспоминания юности обволакивали сладостным теплом, совсем не похожим на ненасытную страсть, некогда терзавшую плоть.

Он проезжал сквозь тьму от теней деревьев и открытую равнину, озаренную лунным светом, а навязчивые мысли не давали покоя. Когда же «мировая скорбь» заползла змеей в сердце? Внезапно его осенило: все дело в Кэти, хрупкой, изысканной, полной утонченной прелести. Вот только почему? Да, она все время молчала, но на свете много неразговорчивых женщин. Тогда что же? Сэмюэл вспомнил, что испытал чувство надвигающейся неизбежности, сродни тому, что обрушивается, когда держишь в руках лозу. Вспомнил, как от дурного предчувствия по телу пробежал холодок. Теперь все встало на свои места. Предчувствие беды нахлынуло во время ужина, и опасность исходила от Кэти.

Сэмюэл представил ее лицо с широко посаженными глазами, изящно вырезанными ноздрями, маленьким ротиком… такие не в его вкусе, но все равно выглядят прелестно. Миниатюрный, четко очерченный упрямый подбородок… И снова глаза… Пожалуй, в них застыл холод. Значит, причина кроется в глазах. Шаг за шагом он приближался к истине. Глаза Кэти ничего не выражали, в них нельзя прочесть ни одного присущего людям чувства. В них скрывается пустота. У человека таких глаз не бывает. Глаза миссис Траск воскресили смутные воспоминания, расплывчатую картину времен детства. Сэмюэл лихорадочно рылся в памяти, и вдруг все прояснилось само собой.

Образы прошлого обрели яркие краски, вновь зазвучали громкие голоса возбужденной толпы, и Сэмюэл увидел себя маленьким мальчиком, которому приходится вставать на цыпочки, чтобы дотянуться до отцовской руки. Вот он идет по булыжной мостовой Лондондерри, увлекаемый веселым круговоротом большого города, единственного, который довелось увидеть за короткую жизнь. В Лондондерри устроили ярмарку с кукольными балаганами и лотками со всевозможной снедью. Прямо на улицах смастерили загоны для коров и овец, которых продавали, обменивали и выставляли на аукционы. Среди всеобщей суеты бросались в глаза и манили красотой палатки с яркими безделушками и игрушками, которые маленький Сэмюэл уже считал своими, поскольку отец его был человеком веселым и щедрым.

Вдруг толпа всколыхнулась подобно бурной реке, и мощный поток подхватил отца и сына и понес по узкой улочке, словно две щепки. Со всех сторон напирала людская лавина, и малыш едва за ней поспевал, отчаянно перебирая ногами. Улочка вывела на площадь, где у серой стены какого-то здания возвышалось бревенчатое сооружение, с которого свисала толстая веревка с петлей на конце.

Увлекаемые толпой, они неумолимо приближались к серой стене, а в памяти звучали слова отца: «Такое зрелище не для детей, да и взрослым смотреть непотребно». Отец тщетно пытался проложить дорогу локтями и выбраться из людского потока. «Ради всех святых, выпустите нас! Ведь со мной ребенок!» – в отчаянии бормотал он.

Но мощная волна с упорным безразличием толкала их вперед. Сэмюэл поднял голову, чтобы рассмотреть непонятное сооружение. На помост взобралось несколько человек в темных одеждах и такого же цвета шляпах. Среди них стоял золотоволосый мужчина в темных штанах и голубой рубашке с расстегнутым воротом. Сэмюэл с отцом оказались так близко к помосту, что мальчику пришлось поднять голову, чтобы следить за происходящим.

Создавалось впечатление, что у Золотоволосого нет рук. Он обвел глазами толпу, а потом посмотрел вниз, встретившись взглядом с Сэмюэлом. Глаза Золотоволосого ничего не выражали, зияя пустотой. У людей таких глаз не бывает.

Вдруг на помосте началось движение, и отец, обхватив голову Сэмюэла обеими руками, закрыл мальчику уши. Сильные руки крепко прижали лицо к черному парадному отцовскому сюртуку. Теперь, несмотря на все усилия, Сэмюэл не мог пошевелить головой и видел краешком глаза лишь узкую полоску света, а до слуха доносился приглушенный рев толпы. А еще мальчик слышал, как гулко стучит сердце в груди отца. Руки и плечи у него напряглись, дыхание стало частым, потом, сделав глубокий вдох, он на мгновение замер, и Сэмюэл почувствовал, как сильно дрожат отцовские руки.

Сэмюэл вспомнил, что было дальше, и перед глазами возникла еще одна яркая картина, повисшая в воздухе, прямо перед мордой Акафиста. Обшарпанный стол в пивной, громкие голоса и смех. Перед отцом стоит оловянная кружка с пивом, а перед Сэмюэлом – чашка горячего ароматного молока с сахаром и корицей. Губы у отца почему-то синие, а в глазах застыли слезы.

– Знал бы, ни за что бы тебя туда не повел. Неподходящее зрелище для нормальных людей, а уж для ребенка и подавно.

– Но я ничего не видел, – пискнул Сэмюэл. – Ты же пригнул мне голову.

– Вот и хорошо, что не видел.

– А что там происходило?

– Что ж, придется тебе объяснить. Там казнили мерзкого человека.

– Золотоволосого?

– Да. И не стоит о нем жалеть. Его следовало убить. Он совершил столько страшных преступлений, на которые способен разве что