Дэни Бехард - Варварская любовь Страница 10

Тремя днями позже в клубе он поднял телефонную трубку. Человек с нью-джерсийским акцентом попросил его подтвердить участие в соревнованиях. Заметано, малыш? Порядок, ответил Джуд. Позднее Уотсон, все еще потея, предложил себя в качестве менеджера.

Эти бои в Гардене приносят хорошие бабки, да? – осведомился он. Казалось, оба забыли о вздувшейся руке, об уколах пенициллина. Луиза сообщила, что ничего не помогает. Дух веет повсюду, сказала она. Даже в порезах и царапинах.

В тот же вечер, когда Джуд повредил руку, она попросила соседского мальчишку вскарабкаться к стропилам амбара и принести птенцов. Три покрытых пушком комочка. Она накормила их личинками. Джуд, сидя на диване, прикинулся спящим. Попытка близости с Луизой после ранения, то, что уже стало необходимым по ночам, не удалась, он хотел ее, но рука затряслась, и он вынужден был остановиться.

Все эти недели перед матчем он не тренировался.

Тебе нельзя боксировать в таком состоянии еще два или три месяца, сказала ему Луиза. Он глядел на ее бежевые белки глаз, на губы. Écoute, послушай, Джуд, не сходи с ума, ты искалечишь руку.

Он глядел на свой толстый жилистый кулак и не понимал, как вообще что-то может разорвать кожу и мускулы? И решил не отвечать ей, надолго замолчав.

Я всегда чувствовала себя одинокой, говорила она ему. J’étais seule. Я не хотела, чтобы девочка, живущая во мне, выросла, и ты тоже казался мне испуганным и одиноким. Мне было неважно, что ты белый. Ce n’était pas important.

Она подождала, надеясь на ответ. Когда он не ответил, она положила его руку в тазик с настойкой и встала, чтобы уйти.

В моей жизни есть и другие, сказала она. C’est assez.

Он не замечал, чтобы рядом с ней кто-то был, но теперь, когда они все время находились вместе и время приближалось к родам, появились и другие: черная девушка и гибкие мужчины, проходившие мимо него, не глядя, словно, как и он сам, не понимали, зачем он здесь.

Во вторник по пути в аэропорт в сопровождении Уотсона Джуд глазел на пригороды. В глубоком синем небе висело несколько розовых облаков, похожих на груди цвета клубники, а на цементной дорожке в лучах солнца стояла девушка и махала кому-то, кого он не видел.

В Нью-Йорке он дрался с итальянцем. Противник атаковал неуклюже, ноги его прилипали к полу. Джуд не бил правой. Даже биение сердца отзывалось в ней болью. Он увертывался и бил по корпусу. Комментаторы удивлялись: Джуд обладал мощной левой, но не думает же он, утомив противника, победить одной рукой? Они говорили, что он выглядит, как человек, отрепетировавший удары на тренировках. Итальянцу удалось нанести несколько сильных ударов, но Джуд даже не покачнулся. Он и представить себе не мог, что кто-то может сбить его с ног или причинить боль. Когда подсчитали очки, оказалось, что Джуд победил. Итальянец выглядел плохо, и судьи решили, что Джуд сильнее. Репортеры писали, что использование одной левой отражало пренебрежение, но вот к чему – в этом мнения не совпали.

Но они не знали, что во время боя разошлись швы. В раздевалке Джуду стало плохо. Рана, упорно не желавшая заживать, открылась. Он решил притормозить. Карни правильно сделал, что умер.

Джуд сказал Уотсону, что на заработанном продержится с год. Уотсон потел и предлагал попытаться боксировать одной рукой. Джуд его почти не слышал, все заслоняла боль. На следующий день, когда он появился в клубе, на двери висела цепь и извещение о банкротстве. Он получил только письмо, где Уотсон сообщал, что они слишком обогнали время, люди еще не готовы для свершений. Уотсон исчез, прикарманив деньги, вырученные от матчей. Что касается наследства Карни, то через несколько дней после похорон появился его сын, Чамп, чью приплюснутую физиономию Джуд видел впервые, загрузил все, что было, в грузовик да и был таков. Джуд согласился провести еще один бой. Позднее в конторке, разложив на столе листки контракта, он пытался понять смысл написанных слов. Он вспомнил, как Иза-Мари учила его расписываться, и подписал там, где ему показали.

Соперника звали Леон Браун, большие бабки, еще один непобежденный на стремительном пути к званию чемпиона в тяжелом весе. Играть с ним, как с итальянцем, было невозможно. После первого раунда избитый Джуд попытался драться правой, но это ему был больнее, чем противнику. Он чувствовал, как расходятся швы, как перчатка наливается тяжестью. В шестом раунде судья чуть не прекратил поединок. Лицо Джуда опухло, губы были расквашены, один глаз полностью заплыл, а ведь он пропустил всего несколько сильных ударов. Только когда Леон нанес пять неистовых ударов, потеряв осторожность, уже уверенный в победе, Джуд ударил наверняка. Промокшая перчатка затвердела, как камень, голова Леона чуть не оторвалась от шеи. Кровь текла по руке Джуда, кровавые брызги долетали до зрителей, вскочивших с сиденьев, чтобы увериться в смерти одного из боксеров. Позднее пошли слухи, что удар был настолько сильный, что Джуд сломал руку, а Леон остался со сломанной челюстью. Газеты подхватили эти слухи. В раздевалке доктор срезал перчатку, словно она была живая, обнажив эмбрион кулака. Джуд подсчитал деньги. Их было более чем достаточно.

Он принимал болеутоляющее и сутками не ел. Луиза сообщила, что родилась девочка, но он не пошел посмотреть на дочь. Совята подрастали, испуганно таращась на проходящих мимо.

И что теперь? – спросила она. От пилюль болел живот. Каждый раз, когда его рвало, горело горло. Dormir, ответил он, спать.

Выражение ее лица смягчилось. Ее очень беспокоило то, что случилось с его лицом. Он не вставал с постели, рука лежала в лубке. Иногда Луиза ложилась рядом, но ненадолго: ей надо было кормить грудью, хлопотать по хозяйству или просто гулять под солнцем. Он не подходил к колыбельке, над которой висели всякие погремушки.

Мне казалось, что я должна лечить всех на свете, рассказывала она, не обращая внимания, бодрствует ли он, слушает ли. Когда я росла, все было плохо, но мы уже не были так бедны. В моем дедушке по материнской линии было много французской крови. Я думаю, он выбрал бабушку за ее красоту. Я чувствую вину за то, что меня растили не как цветную. Но я не чувствовала себя цветной.

Он просто лежал. Она подошла к колыбели и подняла ребенка чистого медового цвета. Он почувствовал нечто странное – искру из прошлого, летние дни, входящие с полей в прохладную тень дома, чтобы ему лучше было видно Иза-Мари, погруженную в Библию у себя в комнате. Он подождал, когда Луиза вышла в сад. У колыбели он попытался сдержать дрожь в здоровой руке. Он склонил к младенцу опухшее лицо. Он хотел коснуться дочери, прижаться щекой к мирно спящей малышке.

Ночью он встал. Оделся и вышел из дома. Кулак саднил. Он принял три таблетки. Летний мрак был жарок и равнодушен. Он задумался на секунду, куда бы пойти и стать другим человеком. Подумав о крошечной девочке, он испугался, что может остаться.

Благоухали скошенные луга. Он шел, а освещенные луной крыши и редкие огоньки ферм проплывали мимо во мраке. Постепенно дорога перешла в другую. Собака бросилась на ограду, сипя и подгавкивая, потом убралась обратно в тень. Вышла луна, звезды начали наполнять небо. Он углубился в шум леса.

Где он окажется, если продолжит жить так, как теперь? Вернется к своему дикому «я» в горах? Он вновь попытался вспомнить, что его соплеменники думали об этом месте. На пути к матчам он повидал десятки городов, но то были суматошные, спешащие, деловые улицы, и остановиться на них было невозможно.

Поверх цветущих звуков ночи запыхтел мотор. Слегка задранные вверх фары развернули сверкающий мрак. Он стоял, уже осознавая реальность, в неподвижной влажности воздуха и в нежности окружающего цветения, в растущей тени вдоль дороги. Грузовик подъехал ближе. Кто-то постучал в стекло изнутри кабины.

Подбросить? – спросил голос с округлыми гласными чернокожего. Джуд открыл дверь, но свет в машине не зажегся. Он вскарабкался на сиденье. Грузовик покатился, и через какое-то время глаза привыкли к тусклому свечению приборной доски. Лицо у коренастого водителя было чувственным и мальчишеским. Грузовик подскочил на ухабе, затарахтев всем содержимым. Крякнули пружины сиденья.

Куда это вы так поздно? – спросил водитель.

Не знаю, ответил Джуд, в Мобил. Это было первое, что ему пришло в голову, город, где он однажды боксировал. Все деньги и права с фотографией остались в багажнике его машины.

Это очень далеко. Мобил.

Джуд уставился на дорогу. Он подумывал что-нибудь сказать о дочери. Лунки света от фар простирались впереди.

Вы в порядке? Я заметил вашу руку.

Я… Джуд заколебался… я живу с черной женщиной.

Водитель наклонил голову. Да, это нелегкое дело.

Они ехали молча, пока на крутом повороте что-то не зашевелилось на обочине. Фары прыгнули и поймали изломанные тени рогов и темный глаз. Джуд ухватился за приборную доску.

Оба молчали. Водитель развернул грузовик; одна фара погасла, другая целилась в канаву. Шофер полез под сиденье и достал нож. Потом оба пошли по дороге, обрамленной травой. Дыхание оленя со скрежетом прорывалось через горло.