Антония Байетт - Детская книга Страница 129

– «Делать желаешь добро – его делай в мельчайших деталях».

Джулиан ответил, растягивая слова:

– Вы неконкретны, любезный. Что вы имеете в виду под мельчайшими деталями – конкретных людей или мельчайшие изменения в статистике?

– Вообще-то, Блейк был сумасшедший, – прокомментировала Флоренция, но оба притворились, что не слышат. Возможно, это было не слишком умное замечание.

По окончании лекции трое кембриджцев из Кингз-колледжа сошлись вместе: легко понимая друг друга, они стали разбирать лекцию, ее слабые и сильные места. Личные отношения – корень всех добродетелей, без них нельзя, сказал Джеральд. Нельзя безнаказанно всю жизнь заниматься сведением других людей к цифрам. Флоренция сказала, что не все мы – монады, но никто не ответил. Чарльз – Карл сказал, что общество существует, что оно не просто масса отдельных личностей. Классы существуют. И мужчины и женщины, строго сказала Флоренция. «Да, конечно», – вежливо отозвался Джулиан. Подошедший Герант сказал, что новые агитационные группы женщин очень интересны. Джеральд перевел разговор обратно на дружбу.

Джулиану было неловко – даже не потому, что Джеральд хамил его сестре, но потому, что Джулиан разлюбил его и не был готов это признать именно из-за незыблемой веры «апостолов» в высшую ценность дружбы. Джулиан больше не хотел целоваться с Джеральдом и даже трогать его не хотел, а Джеральда, как это часто бывает, все сильней тянуло целовать, обнимать, крепко держать отдаляющегося друга. Джулиан уже начал думать, что умник Джеральд – глуп, но не хотел в этом признаваться самому себе; это была неудобная истина – так уютен был их кружок, так удобны прогулки вдвоем, так прекрасны Кембридж и пейзажи Англии.

Герант обогнул беседующих и подошел к Флоренции. Он сказал:

– Мне бы хотелось, чтобы ты убедила Имогену вернуться домой на несколько дней.

– Мне бы тоже хотелось, – отрезала Флоренция.

Герант сказал Флоренции, что она сегодня очень красива. Сосредоточенную хмурость ее лица сменила слабая улыбка, и Герант приободрился. С теоретиками из Кингз-колледжа ему было не по себе. Кроме того, он отчасти презирал их за то, что они «не знают жизни», считая, что он знает ее лучше. Он спросил, как Флоренции понравилось выступление Хамфри, и она ответила, что он не предложил ничего конкретного и что страх среднего класса перед грязными и отчаявшимися ордами в клоаках городов кажется ей абсурдным.

В этот не слишком удачный момент подошла Элси Уоррен. Она кивнула Флоренции и не очень настойчиво спросила Геранта, не видал ли он своего отца. Герант сказал, что нет.

– Его нет дома. Во всяком случае, мне так кажется. Он не выходит к столу. Правда, с ним такое часто бывает.

– Он, наверно, приходит в себя после лекции, – сказал Герант. – Стоит ему побывать в обществе, и он на несколько дней превращается в отшельника.

– Вот и я то же подумала, – сказала Элси. – Ваша мама не беспокоится.

– Он нам понадобится в конце лагеря, когда будет обжиг.

– Я думаю, он придет. Он захочет руководить обжигом.

Герант рывком отвернулся от Элси и попросил у Флоренции разрешения проводить ее обратно в Рай. Он ожидал отказа, но она согласилась. Частично для того, чтобы утвердить свою независимость от Джулиана и Джеральда, частично потому, что Герант мог сказать что-нибудь полезное про Имогену. Но еще и потому, что чувства Геранта к ней – его упорство и терпение – успокаивали. Он был тоже из мужского мира, как и кембриджцы, но в его мужском мире женщины нравились мужчинам, мужчины интересовались женщинами.

– Мне надо с тобой поговорить, – сказала она. – Что-то происходит… что-то странное.

– Я всегда с удовольствием. О чем угодно.

– Я не знаю даже, как начать…

– Не стесняйся, – сказал Герант.

– С папой что-то не так, – произнесла Флоренция.

Они пошли прочь, по направлению к Раю.

Чарльза – Карла оставили наедине с Элси Уоррен.

– Вы меня не узнаете, да? – сказала она. – Я не на месте. Вы видели меня в Пэрчейз-хаузе, я подавала на стол и убирала тарелки. Нас, так сказать, друг другу не представили.

Карл не мог определить по выговору, откуда она – она говорила не как местные, – но ясно было, что она из низов. Он поглядел на нее. Видимо, она одета в свое лучшее, подумал он. На ней была бледно-серая блузка с высоким воротом и тугими манжетами и пышная темно-серая хлопковая юбка. Тонкую талию подчеркивал ярко-красный пояс, а на голове была соломенная шляпка с ярко-красной лентой и броским букетиком искусственных цветов – анемонов: красных, синих, фиолетовых. Карл не знал, что ей сказать и как вообще с ней говорить. Он также чувствовал, что она это видит и что ее такое положение забавляет. Он не ожидал, что окажется смешным.

– Так что, понравился вам доклад? – спросила она.

– Да, было чрезвычайно интересно. Я как раз пытаюсь решить, следует ли мне изучать эти темы – статистику, бедность – в Лондонской школе экономики.

– А если нет?

– Что значит «а если нет»?

– Если вы решите этого не делать, то чем займетесь?

Он не мог ответить «стану примерным анархистом и буду подстрекать народ к революции». Он покраснел:

– Может быть, поеду в Германию.

– В самом деле? Очень приятно, когда у человека есть такой выбор. Вот бы мне так.

Он посмотрел на нее, и она ответила пристальным взглядом. Они увидели друг друга. Она продолжала:

– Но как я есть женщина и из бедняков, мне особо выбирать не приходится. Я делаю что должна.

Чарльз – Карл хотел выразить ей свои соболезнования, но не смог.

– Надо полагать, вам не часто приходится с нами разговаривать, вы нас изучаете больше оптом. Опасные массы. Нас надо помещать в лагеря и направлять на выполнение разных проектов.

– Вы несправедливы, – выговорил Чарльз – Карл. – Вы надо мной издеваетесь.

– Хотя бы это мы еще можем… если смеем.

– Мисс Уоррен, – сказал Чарльз – Карл, – я попросил бы вас не говорить со мной так, как будто вы – группа, класс или комитет. Я хочу говорить с вами как с человеком.

– А сможете?

– Почему же нет?

– По тысяче причин. Во-первых, я бедна, во-вторых – нереспектабельна. Я – Падшая Женщина. У меня есть дочь. Вы не захотите разговаривать со мной как с человеком, мистер Уэллвуд.

Эта новость его не отпугнула, а привела в восторг. У Фанни цу Ревентлов, мюнхенской богини, было прелестное дитя, отец которого оставался неизвестным. В Швабинге говорили, что желание должно быть свободным, и Чарльз – Карл слушал и соглашался теоретически и желал – абстрактно. Он не мог… во всяком случае, сейчас не мог… рассказывать о Фанни цу Ревентлов этой грозной особе с тонкой талией в красном поясе.

– Мисс Уоррен, вы со всеми так разговариваете?

– Нет. Не со всеми. Только с доброхотами вроде вас.

– Я бы хотел… – произнес Чарльз – Карл. Он понял, что хотел бы расстегнуть красный пояс и пару пуговиц, отшлепать эту особу, а потом поцеловать ее. Он был поражен. Кроме того, он был счастлив тем, что оказался способен на такую спонтанную реакцию.

– Чего бы вы хотели? – спросила Элси таким тоном, что он почти поверил в ее способность читать мысли.

– Я бы хотел узнать вас поближе. Я бы хотел, чтобы вы разговаривали со мной не как с представителем класса, чтобы вы позволили мне говорить с вами. Я хотел бы попросить разрешения проводить вас домой, если вы собираетесь домой.

– Да, собираюсь. Можете меня проводить. На самом деле я должна искать мистера Фладда, но раз он не хочет, чтоб его нашли, так его не найдут. Он скрытный.

Они зашагали бок о бок. В движении им стало проще друг с другом. Он спросил:

– Мисс Уоррен, как вы думаете, мужчина и женщина могут быть друзьями?

– Зовите меня Элси. Вы же зовете Филипа Филипом.

– Карл.

– А я думала, Чарльз. Карл – это в честь Карла Маркса?

– Вы много знаете.

– У меня есть друзья… женщины… они меня учат. Я сама надеюсь стать учительницей. Я не собираюсь до конца жизни быть уборщицей и судомойкой. А что до вашего вопроса – да, мужчина и женщина могут быть друзьями. Но им придется нелегко, потому что никто не поверит, что они всего лишь друзья. А кроме того, есть еще одна проблема – мужчины и женщины, они разного пола. Не смейтесь. Это действительно проблема.

– Я знаю. Но я думаю…

– Что вы думаете?

– Я думаю, если они друзья, то все остальное между ними – что ни возьми – тоже станет лучше.

Они шли дальше. Он сказал:

– Вы будете смеяться, если я скажу, что в доме на Портман-сквер, и в частной школе, и в университете можно чувствовать себя в ловушке – не лучше, чем в кухне.

– Да, я буду смеяться. Животики надорву. Буду слушать и слушать и смеяться без умолку.

– Я еще никогда ни с кем так не разговаривал.

– Я вас многому научу, мистер Бедный Богач. Может быть, я даже представлю вас своей умненькой дочке.

Она заглянула ему в лицо – проверить, не зашла ли слишком далеко, не отпугнула ли его.