Башир Керруми - Красная пелена Страница 17

– А когда я снова смогу видеть?

– Ну, я не врач и точно не знаю, какой у вас диагноз, но я могу спросить у доктора. Обычно зрение возвращается к больному дня через три-четыре, но все зависит от диагноза. Например, если у вас глаукома, то и месяц может пройти. А теперь мне пора – другие пациенты ждут.

– Мадам, прошу вас, поговорите со мной еще немножко!

– Молодой человек, мне правда некогда. Может быть, постараюсь заглянуть к вам в конце дня. Если выдастся минутка, обещаю, что приду вас проведать.

Была еще одна неприятность, отравлявшая мне существование: на протяжении десяти дней мне пришлось лежать на спине, без подушки, не имея права поворачиваться на бок и даже просто поворачивать голову. Кормили меня исключительно жидкой пищей, естественные надобности я отправлял с помощью санитарок, а вместо душа довольствовался обтираниями.

На следующий день в дверь палаты постучали. Санитарка впустила ко мне женщину, которая представилась социальным работником. Та первым делом поинтересовалась, как я себя чувствую. Вопрос показался мне настолько бестактным, что я не удержался и сказал:

– Я в больнице. Только что перенес операцию. Я ничего не вижу и не знаю, вернется ко мне зрение или нет. Я даже не знаю, что врачи делают с моими глазами! Если постараться ответить на ваш вопрос о моем самочувствии, – съязвил я, – то приходится признать, что оно далеко от идеального!

На самом деле я понятия не имел, кто такие социальные работники и в чем заключается их работа, а потому спросил:

– Что вы собираетесь предпринять? От процедур, уколов и перевязок меня уже тошнит. К тому же должен вам заявить: начиная с этой минуты я намерен требовать объяснений! Пусть мне расскажут, что со мной делают! И какой смысл в моем так называемом лечении!

Несмотря на грубость моего тона, социальный работник не обиделась:

– Не волнуйтесь, пожалуйста! Я не врач и не медсестра, моя задача – помогать людям вернуться к жизни после больницы. Например, получить карточку социального страхования, подать заявление на предоставление социального жилья или путевки в дом отдыха. – Она чуть помолчала, а потом добавила веселым тоном: – И, поверьте, я никогда никого и пальцем не тронула!

Ее ответ меня немного успокоил и даже отчасти развеял мой страх перед врачами. Все тот же инстинкт выживания заставил меня задать ей еще один вопрос:

– Как вы думаете, какие профессии доступны слепому?

– Я обязательно найду для вас эту информацию, – пообещала она, – но не надо отчаиваться раньше времени. Я уверена, что вы поправитесь.

– Поймите меня, я не пессимист, но и не оптимист. Я просто реально смотрю на вещи. И хочу заранее быть готовым к любому повороту событий, даже самому печальному.

– Такая предусмотрительность в вашем возрасте! Удивительно. И все-таки не теряйте надежды. Жизнь вам еще улыбнется.

Наверное, следовало поблагодарить ее за отзывчивость, но вместо этого я сказал:

– Я надеюсь не только вернуть себе зрение. Я надеюсь получить профессию, которая позволит мне ни от кого не зависеть.

Она ничего не ответила. Улыбнулась мне дежурной улыбкой и ушла.

В те мгновения я впервые осознал, что наделен способностью понимать чувства и эмоции других людей на слух, не видя их лиц. Так, я сразу распознал лицемерный характер оперировавшего меня профессора – когда он обращался к своим помощникам, в его голосе прорывались с трудом скрываемые ноты недовольства. Очевидно, больные его здорово раздражали. Зачем он только взялся лечить людей, недоумевал я. Стал бы механиком и ремонтировал машины – им по крайней мере все равно, что с ними делают!

По нескольку раз в день я приподнимал с глаз повязку и пытался открыть глаза. К сожалению, меня окружала сплошная тьма. Неужели профессор лишил меня остатков зрения, сохранявшихся до операции? Во мне постепенно зрела настоящая ненависть к этому человеку. Когда она охватывала меня особенно сильно, я всерьез размышлял о самоубийстве.

Мне казалось, я с каждым днем все глубже проваливаюсь в пропасть. Я падал и падал вниз, не зная, за что зацепиться, чтобы остановить падение.

На следующее утро ожидался обход великого профессора. Я решил, что должен задать ему пару вопросов. Когда он вошел ко мне в палату, я выпалил:

– Доктор, вернется ко мне зрение или нет? И не могли бы вы объяснить, что именно проделали с моими глазами?

Он продолжал вещать что-то своим студентам. На меня он не обратил ни малейшего внимания.

Тут уж я не выдержал:

– Никогда не думал, что в этой больнице работают глухие врачи!

В палате повисла ледяная тишина. Спустя несколько секунд вся компания покинула палату.

Я чувствовал себя полным ничтожеством. Именно тогда я уверился, что ослеп навсегда.

Не знаю, что было тому причиной, возможно моя выходка, но вскоре меня перевели в Париж, в клинику Кошена. Впрочем, не исключено, что врачи городской больницы Ренна просто избавились от меня, потому что не знали, что со мной дальше делать. Как бы там ни было, они объяснили, что теперь мной займется настоящее медицинское светило. Мой случай был объявлен исключительным, но меня уверили, что в Париже мне непременно помогут.

Глава 12

Мне без конца вспоминалась история моего деда, особенно его рассказ о странствии через весь Алжир, от Сахары до Орана. Наверное, эти воспоминания служили мне спасательным кругом, за который я цеплялся из последних сил. Если он сумел преодолеть все препятствия на своем пути, значит, и я обязан не ударить в грязь лицом.

Во мне постепенно пробуждался инстинкт самосохранения. Я начал вникать в происходящее, оценивая обстановку, царящую в клинике Кошена.

Со дня моего перевода сюда прошло около трех недель, когда ко мне в палату, на вторую койку, положили еще одного пациента. По разговорам медсестер и санитарок я понял, что этот человек не только слеп, но и передвигается в инвалидной коляске. Я испытал двойственное чувство: расстроился из-за него, бедняги, и порадовался за себя – мысль о том, что я тоже могу оказаться в инвалидной коляске, наполняла меня ужасом. Мы с ним обменялись традиционными приветствиями, и я рассказал ему свою историю. Она его огорчила, и он принялся меня утешать. По всей видимости, он считал, что мне не повезло еще больше, чем ему, тогда как я полагал, что все обстоит ровно наоборот!

Не знаю, что тому причиной – страх, неспособность влезть в чужую шкуру, попытка самозащиты, – но только мы оба повели себя самым парадоксальным образом. Каждый из нас испытывал ко второму безграничную жалость и сочувствие, искренне веря, что тому гораздо хуже.

Сосед рассказал, что ему тридцать два года, он женат и очень любит свою жену. В последние полгода его жизнь превратилась в настоящий кошмар. Он заболел диабетом. После очередного приступа у него развилась глаукома, и он полностью ослеп. Слепота привела к потере чувства равновесия, которое опирается на зрение и слух, и он потерял способность не только передвигаться, но даже просто стоять на ногах. Все эти шесть месяцев он пребывал в состоянии беспомощного младенца. И не переставал повторять, что, благодарение небесам, у него замечательная, любящая жена и благодаря ей он обязательно выкарабкается из этого ужаса. Он говорил с такой безмятежной убежденностью, что я почти забывал, насколько серьезно его положение.

Наши беседы заставили меня понять, что в моем случае задумываться о самоубийстве – непростительная глупость. Не важно, к каким результатам приведет мое лечение, я не имею права опускать руки и должен продолжать бороться против собственных слабостей. Только это не даст мне погрузиться в пучину отчаяния.

Первое, что я сделал, – попытался компенсировать отсутствие зрения, развивая другие способности. Я взял привычку прогуливаться больничными коридорами, стараясь различать и запоминать запахи и звуки и определять их источник.

Я проделывал эти упражнения два-три раза в день – с той же настойчивостью, с какой еще недавно тренировался на спортплощадке.

Вскоре я заметил, что острота моего восприятия явно повысилась, и поставил перед собой новую дерзкую цель – самостоятельно проделать путь от палаты до столовой.

Я потратил целый день, расспрашивая других больных об особенностях этого перехода, после чего составил в уме воображаемый маршрут.

Мне надо было выйти из корпуса офтальмологии, обойти два здания и пересечь дорогу, по которой не только передвигались пешеходы, но и проезжали машины. Я наметил для себя ключевые точки и решил, что постараюсь запомнить их расположение по запахам и звукам.

В тот же вечер я приступил к осуществлению своего плана. Задача оказалась намного труднее, чем я предполагал. Я натыкался на цветочные тумбы, скамейки и еще какие-то предметы, о назначении которых даже не догадывался. Но самая большая трудность заключалась в том, что у меня не было никакого опыта в передвижении на улице. В открытом пространстве звуки распространяются быстрее, чем в помещении. Но, несмотря на синяки на коленках, я добрался до цели. Это так меня воодушевило, что я решил продолжить начатое.