Уилл Селф - Любовь и забота Страница 2

– Да, Джейн – вон она, с длинными светлыми волосами. – Карин указала на часть лофта, выделенную специально для эмотов. Разумеется, там были самые высокие потолки – трапециевидный «световой люк» образовывал участок со стенами высотой метров шесть. А еще там стоял подходящий стол двух метров в высоту, уставленный пятилитровыми кувшинами с лимонадом, мускатной шипучкой и шерри-колой – эмоты очень любили приторно-сладкие напитки. Потягивая угощение, они по-детски о чем-то лепетали между собой, что у них сходило за «беседу».

Эмотов было около десяти, самых разных – белых и чернокожих, молодых и не очень. Но спутников Тревиса и Карин узнал бы любой – разумеется, потому, что оба были одеты так же, как их «взрослые». Тревис рассмеялся. Он посмотрел сначала на Карин, потом на Джейн и невольно сравнил подтянутую блондинку лет тридцати, стоявшую перед ним, и гибкую женщину-эмота ростом метра три с половиной. На обеих были хорошо скроенные, расширяющиеся к бедрам жакеты; одинаковые вельветовые брючки-леггинсы, заправленные в башмачки из змеиной кожи. Одинаковые длинные светлые волосы с аккуратно подстриженными челками. Но более всего Тревиса позабавило, что Карин надела на свою Джейн такое же витое серебряное колье, какое было на ней самой. Вероятно, оно стоило уйму денег.

– А это… – Карин указала на коренастого четырехметрового эмота в безупречном твидовом английском костюме в стиле ретро.

– Брайон – да, мой эмот. Мы вместе уже целую вечность. На самом деле он появился у меня вскорости после того, как я покинул «групповой дом».

– Да ну! – выпалила Карин. – И мы с Джейн тоже с тех пор, когда мне было шестнадцать.

В этот момент эмоты решили, что «взрослым» срочно нужно, чтобы их обняли. Джейн появилась позади Карин, нагнулась, обхватила ее за плечи лилейными руками и притянула к себе, прижав всем телом к своему животу и паху. Почти то же самое проделал Брайон с Тревисом, так что оба «взрослых» продолжили разговор уже в защитной «нише».

То ли дело было в том, что в объятьях Джейн она чувствовала себя уверенней, то ли сам Тревис практически очаровал ее эксцентричностью, во всяком случае идея встретиться вновь – сходить куда-нибудь пообедать, или в кино, или в галерею – показалась ей заманчивой. Джейн достала из своей сумочки, в которой из соображений удобства содержалась и сумочка Карин, органайзер, – и Карин обменялась телефонами с Тревисом. Брайон извлек здоровенную, в кожаном переплете записную книжку фирмы «Смайс Бонд-стрит», в которую записал номер Карин огромным позолоченным механическим карандашом.

– Ничего себе! – воскликнула Карин. – Твой эмот умеет писать?

Брайон рассмеялся:

– Нет-нет, Карин, – писать я не умею. За меня это делает Тревис. Но мне нравится рисовать циферки.

Оба «взрослых» посмеялись над наивностью эмота, и этот смех еще больше скрепил их знакомство.

Вскоре они ушли с дегустации; последнее, что запомнилось Карин в ее новом приятеле – это его лицо, розовое и цветущее, точно бутон орхидеи в петлице безупречного твидового костюма Брайона, когда эмот уносил своего «взрослого» в направлении Риверсайд-драйв.

Это было полмесяца назад. Спустя неделю после дегустации Тревис позвонил ей и с похвальной тактичностью осведомился, не желает ли она поужинать с ним.

– Что? Ты хочешь сказать, что вроде как приглашаешь меня на свидание? – Ей так и не удалось скрыть в своем голосе недоверие.

– Ну… э-э… в общем… – Услышав, что он пришел в замешательство, она странным образом приободрилась. – Наверное, что-то в этом роде.

– Тревис, я четыре года не была на свидании!

– И я! – Он едва не кричал в трубку, и от этого они снова рассмеялись. – У меня тоже четыре года не было свиданий, скажу больше – я само слово терпеть не могу, детское оно какое-то.

– Детское?

– Ну да.

Последнее признание не особо впечатлило Карин, тем не менее она согласилась встретиться с ним вечером двадцать девятого апреля в отеле «Ройялтон».

– Ты живешь в районе Двадцатых, я – Семидесятых, так что разделим расстояние поровну. А если все будет нормально, съездим в центр и там пообедаем. – Его голос по телефону звучал куда увереннее, чем сам Тревис себя чувствовал. У него и правда четыре года не было свиданий, а на ночь он не оставался уже лет десять.

Карин же ночевала у приятеля относительно недавно. Года два назад, во время пляжной вечеринки на Лонг-Айленде, она познакомилась с мужчиной по имени Эмиль.

Эмиль был невысоким темноволосым австрийцем лет сорока. Вот уже восемь лет он жил в Нью-Йорке, из них последние пять – со своим эмотом, Дейвом. Эмиль честно признался, что до принятия решения об эмиграции, когда жил в Зальцбурге и владел модным рестораном, он был «производителем», то есть имел обычную семью и растил ребенка. Катрин отнеслась к этому совершенно спокойно. Эмиль был таким славным, таким искренним, и его отношения с эмотом были безукоризненны – огромный чернокожий эмот обнимал своего маленького «взрослого» с очевидной любовью. Многие «взрослые» начинали как производители, а потом решали, что сложные сексуально-эмоциональные связи не для них – ничего постыдного или зазорного в этом нет. С возрастом, приобретя кое-какой опыт, «взрослые» наконец осознавали: все, что им нужно, – поддержка и утешение, словом, то, что как раз и дают эмоты. Если таким «производителям» повезет, «освобождение» совпадет с тем временем, когда дети вырастут и покинут дом, и они смогут безболезненно прекратить отношения со своим партнером-«производителем» и начать зрелые, «взрослые» отношения с эмотом.

Эмиль дал Карин понять, что в его случае именно так и было: «Видишь ли, мы с моей бывшей женой познакомились и поженились еще совсем молодыми. Мы оба из бедных семей, в той среде почти не было «взрослых», практически ни у кого не было эмотов. Думаю, тогда мы полагали, что счастливы, – другого-то не знали. Но постепенно, по прошествии времени… постоянно жить с тем, к кому ты прикасаешься, – он понизил голос, – в том числе занимаешься с ним сексом… Сама знаешь, какие бывают жуткие вещи. – Он вздрогнул и глубже зарылся в объятия толстых, как пожарные шланги, рук своего эмота. – И вот, когда наша дочь решила уйти, – заметь, по собственной инициативе, – в «групповой дом», мы с женой наконец смогли стать взрослыми. Тем не менее нам удалось сохранить дружеские отношения, и я вижусь с ней всякий раз, когда мы с Дейвом приезжаем в Зальцбург, что делаем частенько. Дейв и я даже ночуем у моей бывшей жены Митци и у ее эмота, Гудрун».

Почти весь тот день они провели, болтая друг с другом, по большей части пребывая в объятиях эмотов; похожие на детей гиганты стояли по пояс в океанской воде, держа на руках своих «взрослых»; был час прилива. «Нет ничего более приятного, – беспечно призналась Эмилю Карин, – чем запах влажной кожи эмота, его мокрых волос и океана – такого большого, такого мокрого». Эмиль искоса посмотрел на нее.

Но Джейн понравился Дейв, и она упросила Карин встретиться с Эмилем снова. Дважды они вместе ужинали. А один раз даже ходили в «Метрополитен-оперу» на «Дон Жуана». Во время всех трех встреч Эмиль был воплощением мужского шарма, таким галантным и спокойным; Карин подумалось: эх, вот бы законодателями стиля до сих пор считались Габсбурги, а не компания «Тексако». Если впоследствии Карин горько сожалела, что не обратила внимания на, скажем так, подтекст Эмилевых ухаживаний, – это было оттого, что она винила себя. Винила себя за то, что положилась на интуицию своего эмота, Джейн. В конце концов, ведь эмоты не призваны защищать тебя от других – только от самих себя.

В их четвертую встречу Эмиль предложил Карин и Джейн переночевать у него дома. Дейв одобрительно затряс своей большой стриженой головой. «Будет здорово! – сказал он Джейн и всем остальным. – А утром мы вместе поиграем!» «Взрослые» рассмеялись, но окончательную точку в решении Карин поставила Джейн, которая выпалила: «Подушками покидаемся!»

«Как это похоже на эмота! – воскликнул Эмиль, когда они с Карин наконец остались одни. – Они совсем как дети, правда?»

«Но не дети».

«Прости?» – немедленно переспросил Эмиль, пораженный ее реакцией.

«Они не дети. Им не надо расти – они уже большие. Они ничего от тебя не требуют – наоборот, это ты предъявляешь к ним требования. Их не надо одевать, кормить, подтирать за ними, – словом, ухаживать. У них отличная интуиция, их можно научить одеваться со вкусом…» – Поняв, что слишком разволновалась, Карин умолкла. К тому же ей уже начинало не хватать Джейн, хотя эмоты оставили «взрослых» всего пару минут назад.

Квартира Эмиля находилась в Верхнем Ист-Сайде, и последнее, что увидела Карин, перед тем как лечь спать, – шумную автостраду Ван-Эйк, бегущую вдоль подернутых рябью свинцово-серых вод реки, такой спокойной, надежной и сильной, точно объятья эмота.

Карин спала в большой спальне, Эмиль – в гостевой. Эмоты поднялись наверх, под крышу, в приспособленное специально для этого, сделанное из резервуара для воды помещение, – Эмиль, как многие состоятельные манхэттенские «взрослые», позаботился и о них. Но ночью, несмотря на «дружественные» дверные запоры («дружественные», потому что представляли собой задвижки), Эмиль каким-то образом пробрался в комнату. Должно быть, в спальню вела потайная дверь или существовал еще какой-нибудь странный способ проникновения.