Лора Флоранд - Француженки не терпят конкурентов Страница 21

Магали, схватив ложку, в сердцах стукнула ею по дну кастрюльки с новой порцией шоколада. Несмотря на слой шоколадной массы, утолщенное днище из стали и меди жалобно звякнуло. Обжигающая капля брызнула Магали на палец.

– Да как-то не похоже! – продолжила басить Женевьева. – Чем ты собираешься облагородить напиток? Может быть, подмешаешь в него нечто вроде пробуждения желания мольбы о прощении? – мстительно развила она мысль в желаемом направлении.

– Шоколад не подходит для мести, Жени, – безмятежно возразила ей Эша, хотя милосердия в ее интонации не прослеживалось. – Ты и сама это отлично знаешь, ведь мы уже все обсудили!

– Осознание необходимости просить прощение является весьма важным уроком, – благочестиво продекламировала Женевьева, по-прежнему тем басом, что проникал за любые стены. – Более того, это может уберечь его от бесконечных тревог. Или, может быть, ты опять пожелаешь ему смирения? Хотя чтобы до него что-то дошло, ему явно понадобится не одна порция.

В кухне вдруг стало настолько душно, словно из нее выкачали весь воздух. Магали оглянулась на маячившего в арочном проеме Филиппа. Его взгляд пробежал по ее лицу, плечу и спустился по руке к ложке, погруженной в кастрюльку с шоколадом. В глазах его сквозили настороженность и враждебность, смешанные с восхищением.

«Смирение?..»

Магали подняла руку и изящно слизнула с пальца горячую шоколадную каплю.

Филипп глубоко вздохнул и развернулся. Она послала ему вслед негодующий взгляд. Но он удалился, не повернув головы. Тихо прозвенел серебряный колокольчик.

Неужели он снова ушел? Потискал ее за задницу, поглазел, как она готовит шоколад, – и надменно слинял? Опять?

– Какое удовольствие ему просто так таскаться туда-сюда? – обиженно произнесла Женевьева с изрядной долей недоумения.

Магали бросила на нее откровенно подозрительный взгляд. Не окрасил ли ее обиженно-удивленный тон оттенок уважения?

Все они вышли из кухни и взглянули на тот коронный десерт, что остался в открытой коробке на столике под ведьминскими колпаками.

– Это для тебя, тетушка Эша, – немного помедлив, еле слышно произнесла Магали. – Он хотел поблагодарить тебя за твой чай.

– Очень сомнительно, что пирожное для меня, – усмехнулась Эша. – Презент открывают лишь перед той особой, кому он предназначен.

Глава 11

Весь уклад жизни тихой улочки резко переменился. Просто и естественно. Филипп нанял для своей кондитерской команду из двадцати кондитеров и их помощников, и все они заслуживали внимания, большинство из них были молоды, многие одиноки и почти все мужеского пола. Ни свет ни заря они прибывали из города, потом выходили в свободные часы на ленч и перекуры, а в конце дня, закончив труды, вышагивали по улице сдержанной и уверенной грациозной походкой, а их жаждущие, исполненные любопытства глаза, казалось, пожирали взглядами каждую деталь местной жизни, поначалу они просто выискивали, где поесть, но потом начали охотиться за всеми соблазнами, кои могла им предложить эта улица.

Некоторые из вновь прибывших выглядели к тому же весьма привлекательно, и все они заставили местных дам задуматься, не пора ли им углубленно исследовать новые вкусы и фактуры.

Магали почти не сомневалась, что Клер-Люси подцепит нового кавалера, просто постояв на своем крыльце в завлекательной позе, но вместо этого она смущенно удалилась в свой игрушечный магазинчик. И усердно занялась обновлением витрины, создавая ретровыставку игрушечных автомобилей, исключительно редких и стильных моделей, о каких лет двадцать тому назад мечтал любой мальчишка, хотя редкому счастливчику удавалось их раздобыть.

Эми, владелица художественной галереи на противоположной стороне улицы, вновь сама взялась за кисть и принялась писать свои картины в предрассветные часы перед фасадом кондитерской Лионне – «для образного отображения десертов», – как объясняла художница всем проходящим мимо нее и интересующимся кондитерам. Филипп и его шеф-повара останавливались возле художницы, потом Филипп рассмеялся, а немного позже Магали узнала, что Эми пригласили зайти с ними в кондитерскую еще до открытия.

Магали не хотелось говорить, почему сама она вскочила в такую рань и теперь разглядывала сверху из своего обзорного окна уличную жизнь.

Окна дома Женевьевы, Эши и Магали обрамляли эффектные шоколадные лианы с острыми колючками. Такие же окружали и их большое, высотой от пола до потолка, окно витрины, создавая зловещее обрамление для трехмерной живописной сцены с фигурками ведьмы и принцессы в башне, и эта композиция тонко перекликалась с той, над которой они работали по заказу Сильвана для его шоколадной кондитерской.

Наложив последние детали композиции, Магали перешла на другую сторону улицы, чтобы оценить общее впечатление, и нахмурилась, охваченная внезапным сомнением. Ей вдруг представилось, что при виде колючих зарослей какому-нибудь забияке мгновенно захочется вытащить меч из ножен.

Помрачнев еще больше, нервная и раздраженная, она вернулась в кондитерскую и нечаянно так щедро нажелала находчивости дамочке в бриллиантах, переживавшей за обманутого супруга, что вскоре увидела, как эта самая дамочка заруливает прямиком к Филиппу и заходит в двери его кондитерской.

«Я имела в виду вашу находчивость в семейной жизни! – мысленно кричала ей вслед Магали. – А не находчивость, ведущую к этому захватчику!»

И в растрепанных чувствах она вылила в раковину всю оставшуюся порцию шоколада.

Позже, тем вечером, Магали нащупала под вешалкой с уличными куртками дверную ручку и, открыв щеколду заветной дверцы в стене кухни, выскользнула в другой мир.

Дверь во внутренний двор была такой маленькой, что только она сама, Эша и ребятишки могли без труда пройти в нее. Женевьеве приходилось сгибаться. И Филиппу тоже пришлось бы. Возможно, одним из последствий маленького роста Магали стало то, что она так и не научилась склонять голову.

Морозный воздух пробрал ее до костей, когда она вступила на булыжную вымостку внутреннего дворика. Возле дальней стены темнел давно не работающий старинный фонтан с небольшим бассейном под львиной мордой, поросшим травами. Ей хотелось очистить его и вновь запустить воду. Женевьева пока сопротивлялась. А тетушка Эша высказала сомнения по поводу простоты восстановления фонтана, предположив, что на одни водопроводные работы уйдет целое состояние. Взгляд Магали вдруг зацепился за фонтанного льва, его стилизованная голова очень напоминала лепные потолочные украшения в углах кондитерских Лионне. Но их лев, казалось, давно таился тут, припав к земле, поджидая, когда она разбудит его, дав шанс на новую жизнь.

Держась подальше от фонтана, Магали направилась через двор к белой двери, за которой начиналась винтовая лестница. Узкая и крутая, она карабкалась и карабкалась, минуя второй этаж, о реконструкции которого иногда заговаривали тетушки, но пока лишь заполняли его комнаты разными затейливыми находками с блошиного рынка, минуя апартаменты тетушек на третьем этаже, а также и четвертый, пятый и шестой этажи, которые они сдавали богачам или по каким-то особым случаям – так сейчас, к примеру, четвертый этаж снимал знаменитый американский актер, и он лишь изредка появлялся там по выходным между съемками фильмов. Лесенка взбиралась и на седьмой, верхний этаж, к квартирке Магали, она состояла из небольшой, но полной воздуха студии с большими окнами, начинающимися в полуметре от пола и заканчивающимися под самым потолком, крошечной кухни и спальни, где так хорошо размещались и кровать, и кресло для чтения в уютном уголке, что между ними еще оставались свободные проходы, чтобы ходить, не натыкаясь на мебель, и такую роскошную квартирку мог позволить себе далеко не каждый парижанин. Этот дом подарила Женевьеве, когда она была в возрасте Магали, одна влюбленная особа, жена влиятельного политика. И именно этот подарок привнес в жизнь молодой Женевьевы романтику и могущество. Магали во веки веков не смогла бы вообразить, что кто-то смог бы отказаться от части своих владений в самом центре Парижа.

Бесплатное жилье Магали в этом доме стало для нее величайшей привилегией, поскольку на те деньги, что она зарабатывала в «Волшебной избушке», ей никогда не удалось бы снять даже комнату в подобном местечке. Она подчеркнула воздушность квартирки белыми покрывалами и светлыми полупрозрачными шторами, которые легко шевелились от ветерка за голубыми жалюзи, и она с удовольствием поднималась ежедневно из волшебного тепла маленького кафе в свою башню из слоновой кости.

В шкафу она хранила лавандовое саше, эту ароматическую подушечку мать сделала для нее из лаванды с их фамильных полей. На стене висела картина одного местного художника, страстного приверженца собственного импрессионистического стиля, изобразившего лавандовые поля в виде голубовато-фиолетовых расплывшихся клякс. Но семейные фотографии она хранила в основном в толстом альбоме на полке рядом с кроватью. Отчасти потому, что небольшие размеры помещения требовали крайней простоты обстановки во избежание беспорядка, а отчасти потому, что на многих снимках запечатлелись годы ее учебы в школе и друзья, с которыми она потеряла связь, поэтому ей нравилось хранить их в укрытии альбома, где они не имели возможности случайно навеять ей грусть. Войдя в квартиру, она перво-наперво скинула сапожки, убрав их с глаз долой, и натянула шерстяные носки в розовую полоску и с вышитыми на них смешными котятами. Пальцы ее ног разогнулись в блаженном облегчении. Одним из ее любимых моментов дня был первый шаг в этих игривых пушистых носках. Сняв тщательно подобранную дневную экипировку, Магали влезла во флисовые брючки в едва заметную розовую клетку и свободный кусачий вязаный свитер розового цвета, поверх которого еще накинула объемистый и толстый махровый халат. Потом вытащила заколку из прически, и волосы свободно рассыпались по плечам, и их корни, казалось, тоже вздохнули с облегчением.