Андре Моруа - Земля обетованная Страница 23

Далее следовали подробности последнего боя капитана.

Клер долго и горько упрекала себя: «Я отвергла этого несчастного юношу. А он был героем. Я же судила его по мелким недостаткам. Я была злой, эгоистичной, мелочной. Если бы в тот день, в Брантоме, я смогла обуздать свои чувства, два последних года его жизни были бы счастливее». Но потом подумала: «Все так, но, предположим, Клод остался бы в живых, тогда к чему привела бы эта ложь? Только к новым и более пагубным недоразумениям!»

За истекшие два месяца Сибилла представила Клер множество молодых людей – прославленных авиаторов, награжденных Военным крестом с пальмовой ветвью, молодых англичан с сиренево-белым Military Cross[57] на груди. Но ее не привлек ни один из них. Многие стремились завоевать ее сердце во время танцев, иногда продолжавшихся до ночи. Но ее неизменно отталкивали их фамильярные жесты, попытки прижаться теснее, сорвать поцелуй.

– Мелизанда, мальчики говорят, что ты настоящая ледышка, – упрекала ее Сибилла.

– Напротив, Сибилла, я отвергаю эту разменную монету подлинных чувств именно потому, что по-настоящему романтична. Впрочем, ты, наверное, тоже не позволила бы обнимать себя первому встречному.

– Я – совсем другое дело: я замужем, люблю Роже и берегу себя для него. А ты-то ведь свободна.

– Ты права, я свободна – свободна беречь себя для человека действительно достойного быть любимым.

– Это прекрасное желание, лапочка моя. Но пока ты лишаешь себя некоторых удовольствий. Долгий поцелуй, нежные губы, сильные руки, тесные объятия – все это так приятно!

– Настолько ли приятно, Сиб? А может быть, женщины просто обманывают себя, поверив мужчинам, которые написали почти все книги о любви и убедили их, как это восхитительно – отдаваться?

– Ты не знаешь, о чем говоришь, лапочка! Заниматься любовью очень приятно. Конечно, не сразу, не абы как, не абы с кем, но это истинное наслаждение, как сказал бы Ларивьер. Когда-нибудь ты это поймешь.

Клер подумала: кузина говорит искренне и она любит Роже Мартена, однако эта любовь превратила ее в рабыню. Вот женщины типа Роланды Верье ведут жизнь куда более независимую. Клер не испытывала никаких дружеских чувств к Роланде, но восхищалась ее смелостью и силой характера. Она часто наблюдала за ней на приемах у Ларрака и видела, как та «раскидывает сети», чтобы поймать в них очередного министра или посла, которые были ей нужны для каких-то таинственных целей. И всегда это была искуснейшая игра, успеху которой способствовало непомерное тщеславие мужчин.

«Если бы я захотела…» – думала иногда Клер.

Но она не хотела, продолжая оберегать себя для настоящего, волшебного чувства, и повторяла себе, как некогда в Сарразаке: «Я жду чего-то неведомого».

А пока она тешилась, с наивной радостью неизбалованного существа, той сказочной жизнью, которую дарил ей каждый новый день. Для нее, попавшей в свиту Ларрака, реальная жизнь, невзирая даже на войну, превратилась в сказку «Тысячи и одной ночи». Все пути были легкими, все двери – открытыми. «Стол господина Ларрака!» – провозглашал метрдотель в ресторане «У Вуазена», и стол, украшенный цветами, уже ждал их. «Ложа господина Ларрака!» – объявляли контролеры, и тотчас же билетерша почтительно указывала им дорогу. «Как мне хотелось бы увидеть витражи Шартрского собора!» – призналась однажды Клер Ларивьеру, и на следующий же день длинный белый лимузин был предоставлен в ее распоряжение.

Ее комната заполнялась книгами в роскошных переплетах – подарками патрона, выбранными Ларивьером. Наручные часики, украшенные бриллиантами, она получила от него же в качестве шутливого подарка, после того как опоздала на встречу и заставила его прождать целых десять минут. Победа в игре «филиппина»,[58] легко одержанная пунктуальной девушкой над рассеянным человеком, принесла Клер колье с аквамаринами, под цвет ее глаз. По воскресеньям кузины ездили обедать в Версаль, в маленький, но чудесно отделанный домик, который Ларивьер любовно обставил мебелью в самом что ни есть подлинном стиле Людовика XVI. Классический французский парк с колоннадами вокруг водоемов переходил в парк Трианона. Гости, съезжавшиеся на уик-энд, почти всегда были интересными людьми. Многие политики появлялись здесь с целью добиться поддержки Ларрака, которому принадлежали две газеты – утренняя и вечерняя. Клер довелось увидеть Бриана, который с удовольствием поболтал с ней и рассказал несколько историй из жизни моряков. Он соединял в себе пылкое воображение кельта с расчетливым умом старого парламентария. Дядя Шарль также был постоянным гостем в Версале и постоянной мишенью для дружеских шуток патрона. Его любовница мадам Жанен, бесталанная певица, ради прекрасных глаз которой Шарль субсидировал Опера Комик, приезжала на воскресный обед, но к вечеру покидала Версаль, стыдливо скрывая свою связь, о которой знали все на свете.

– Мамзель Клер все хорошеет и хорошеет! – констатировал дядюшка Шарль. – Вылитый портрет бабушки Форжо! Ну и как, довольна ли жизнью наша милая Клеретта?

– Так довольна, дядя, что и выразить не могу! – отвечала Клер.

Это было самое тяжелое военное лето. В результате провала наступления французская армия за несколько недель понесла ужасные потери. Россия слабела, Англия медлила, Франция была раздроблена. Кайо и Бриан противостояли Клемансо, стороннику войны до победного конца. Председатели Совета сменялись с невиданной быстротой.

– Клемансо – наш последний шанс, – говорил Ларрак, – но Пуанкаре его ненавидит.

Клер часто просила патрона объяснить ей военную и политическую обстановку и с удовольствием слушала его. Он обладал ясным умом, безошибочно нацеленным на главное. Когда Клер поделилась этим наблюдением с Ларивьером, он ответил с веселой усмешкой:

– Вот так открытие! А иначе как бы патрон стал тем, кем он стал? В промышленности чудес не бывает. Человек, который создал то, что создал патрон, начав с нуля, просто обязан быть гением. Только так, и не иначе.

– Это верно, но при первом знакомстве этого никогда не скажешь, настолько он просто держится.

– Только с вами, принцесса! – ответил Ларивьер.

В августе 1917 года Ларрак решил провести две недели в родном городе на мысе Фреэль, в Бретани. Он был переутомлен, и врач настоятельно предписал ему отдых. План производства на 1918 год был утвержден, танк нового типа испытан и принят к производству; теперь оставалось только выпускать его крупными сериями. Верье вполне мог руководить заводом, подменив патрона на две недели.

– По случаю такого Марли, – объявил Ларивьер, пародируя Сен-Симона, – король решил, что его должны сопровождать мадам де Верье, мадам де Мартен и мадемуазель де Форжо, каковые дамы будут путешествовать в его экипажах.[59]

– Но одна дама будет лишней, – едко заметила Роланда.

– Тем хуже! – парировал Ларивьер. – Патрон не хочет брать с собой незнакомых мужчин. Их будут приглашать только на уик-энды.

Сибилла сказала Клер:

– Нужно заняться пляжными костюмами. У тебя есть купальник?

– Нет. И потом, Сиб, облегающие купальники…

– Но ты же не собираешься щеголять на пляже в панталонах с оборками и широченных кофтах, как фрейлины императрицы Евгении! Кроме того, ты будешь великолепно выглядеть в черном купальнике: он так выгодно подчеркнет твою белую кожу…

Роланда устроила так, чтобы попасть в машину патрона: в день отъезда ее автомобиль, как нельзя кстати, сломался. В пути она заговорила с ним о Клер:

– Я страшно довольна, что вы пригласили эту малышку Форжо. Она ведет такое жалкое существование. Не замужем в свои двадцать два года, никаких шансов найти мужа до конца войны, никакого приданого. И никто, совершенно никто за ней не ухаживает, что все-таки странно, ведь она совсем недурна собой. Вы не находите?

– Кто недурен собой? – спросил Ларрак, который не слушал Роланду: вот уже два дня, как он размышлял над реорганизацией своих заводов и даже прихватил с собой план, чтобы поработать над ним в Бретани.

– Клер Форжо.

– Клер Форжо? И что вы от нее хотите?

– Я просто сказала, что она совсем недурна, – ответила Роланда, шокированная его резкостью.

– Недурна? – переспросил патрон. – Вы что, шутите? Она красива, очень красива.

Клер понравилась вилла с террасой, обсаженной геранью, с розарием и маленьким частным пляжем, на котором гости патрона принимали солнечные ванны. Ларрак и Ларивьер едва сдержали восхищенное «О-о-о!», когда Клер не без волнения впервые распахнула свой белый пеньюар. Роланда, в «раздельном» купальнике, очень светлом и весьма вызывающе обнажавшем живот, и Сибилла, с ее спортивной длинноногой фигурой, выглядели не менее эффектно. Но патрона, казалось, заворожил вид одной только Клер. Она плавала очень плохо, и он пожелал давать ей уроки. Затем разлегся на песке рядом с ней и завел доверительную беседу: