Линди Вудхед - Мистер Селфридж Страница 23

Глядя на его ранние письма, можно заметить, что и подпись его изменилась. Кажется, будто он специально отрабатывал новый витиеватый росчерк. Теперь у него было новое имя, новый почерк, новый магазин и новая жизнь. А вот привычки остались прежними.

Каким-то образом среди всей суеты, связанной с подготовкой, Селфридж нашел время вступить в ряды избранных братьев – франкмасонов. Он присоединился к Колумбийской ложе номер 2397, в которую входили исключительно проживающие в Лондоне американцы. Одним из выдающихся основателей ложи был Генри С. Велком, американский миллионер, сколотивший состояние на лекарствах, и он с радостью принял «брата Гордона Селфриджа» в ложу. Братская любовь, однако, вскоре была разрушена, когда между женой Велкома Сири и Гарри Гордоном Селфриджем завязался бурный роман.

Глава 7. Взлет

Магазин, который каждый день принимает посетителей, должен быть во всех отношениях превосходен. В чем-то он должен даже облагораживать, подобно церкви или музею.

За первую неделю «Селфриджес» принял более миллиона посетителей. С этого момента прославились и магазин, и его владелец. «Селфридж, – писал один журналист, – это не менее важная достопримечательность Лондона, чем Биг-Бен. В утреннем фраке, с белым кушаком, жемчужной булавкой для галстука и бутоньеркой-орхидеей, он – живой символ столицы». Каждое утро, в 8.30, когда Гарри приезжал на работу, его ждала небольшая толпа зевак. Один наблюдатель вспоминал, что «люди на улице всегда встречали его почтительным молчанием и только махали ему». Селфридж приподнимал шляпу и входил в универмаг. На личном лифте он поднимался на пятый этаж и быстро проходил по коридору, стены которого были увешаны вырезками из газетных статей и рекламными объявлениями, в свой кабинет в северо-восточном углу здания. Там его сотрудники – личный секретарь Томас Обри и две машинистки – уже разбирали утреннюю почту.

Утро Гарри начиналось с череды ритуалов, каждый из которых выполнялся в строго отведенное время. Хотя брился он дома, в магазине парикмахерская, оснащенная американским оборудованием, отправляла к нему ассистента, который делал ему массаж головы, обертывание горячим полотенцем и легкую восковую депиляцию усов и бровей, и мастера маникюра, который чистил и подпиливал ему ногти.

Молодой продавец из отдела мужского костюма, выступавший в качестве камердинера, приносил несколько свежевыстиранных шелковых сорочек кремового цвета и развешивал их в кедровых гардеробах, где всегда можно было найти сменный костюм на случай, если перед вечерним выходом Селфридж захочет переодеться. Его высокие черные ботинки с фирменными кубинскими каблуками и специальными стельками, которые добавляли ему несколько сантиметров роста – сделанные на заказ Аланом Макэфи с Дюк-стрит, – протирались замшевой тканью, и, наконец, тщательно чистился его черный шелковый цилиндр.

Управляющий рестораном приносил ему чайник слабозаваренного китайского чая и пиалу с фруктами и ненадолго задерживался, чтобы обсудить меню для гостей, с которыми Селфридж будет обедать в своей персональной столовой. Из цветочного магазина в универмаге приходил флорист с коллекцией роз и орхидей, из которых Селфридж тщательно выбирал розу для хрустальной вазы на столе и орхидею для бутоньерки. Букеты в огромных вазах в его личном кабинете, в приемных и в столовой меняли трижды в неделю. Селфридж обожал цветы с сильным запахом и придирчиво следил, чтобы за ними ухаживали подобающим образом, – всегда убеждался, что вода в вазах свежая, и останавливался, чтобы отщипнуть увядший цветок.

Освежившись, он разбирал утреннюю почту – первую из пяти огромных кип, которые ежедневно прибывали из бюро пересылок, занимавшегося всей корреспонденцией универмага. Затем он с мистером Обри отвечал на важные письма, и в 9.15 секретарь по социальным вопросам проглядывал расписание встреч. Ровно в 9.30 он надевал шляпу и обходил все шесть акров магазина, осматривая свои владения.

Управляющие отделами судорожно звонили сотрудникам, чтобы заранее предупредить их о приближении монарха, и те инстинктивно распрямляли спины и разглаживали костюмы, стараясь не выглядеть при этом виноватыми. Порой Гарри останавливался, где-то задавал вопрос, где-то наблюдал. Он никогда не справлялся о самочувствии, ненавидя любые упоминания о малейшем недомогании. «Скажи-ка, – всегда начинал он, – как продается этот товар?» или «Хорошо ли берут вот это?». Он в точности знал, как на самом деле идут продажи, ведь каждое утро у него на столе оказывались отчеты за предыдущий день, но он хотел услышать это непосредственно от продавца. По его указанию сотрудники всегда обращались к нему «мистер Селфридж», а не «сэр». Формальности были ему не по душе.

Любые письма, подписанные на манер тех времен «засим остаюсь, сэр, Вашим преданным слугой», заставляли его поморщиться. За глаза сотрудники обычно называли его Вождем.

Все замечания и заметки о том, что требовало дальнейшего обсуждения, Селфридж делал карандашом прямо на своем манжете – не зря он держал в кабинете запасные рубашки. Он никогда не критиковал никого публично – да и хвалил тоже редко, – но, услышав что-то хорошее, кивал и едва заметно улыбался. Затем, взглянув на свои часы – они всегда шли у него на пять минут вперед («чтобы я мог прожить на пять минут дольше»), – он переходил в следующий отдел. Ничто не могло укрыться от его ястребиного взгляда – ни пятно на ковре, ни затупившийся карандаш. Если он замечал где-то пыль, то просто выводил пальцем на поверхности свои инициалы, так же как делал это у Маршалла Филда. После этого пыль там не задерживалась.

А вот его присутствие ощущалось еще долго после того, как он уходил, и сотрудники до конца дня обсуждали «обход». Иногда они получали служебную записку – желтый конверт для телеграммы, который доставляли прямо на рабочее место. Изначальная задумка заключалась в том, что все будут сразу бросаться открыть этот конверт, думая, что пришла срочная телеграмма. Когда сотрудники поняли идею, они стали открывать конверты еще быстрее, чтобы поскорее узнать, хорошие или плохие известия принесет им личное письмо Вождя.

Обход Гарри занимал больше часа. До возвращения в кабинет он успевал повидаться более чем с тысячей человек. За десять лет число сотрудников достигло свыше трех тысяч, а в конечном счете перевалило за пятитысячную отметку. Он общался с каждым. Для многих эта встреча была главным событием дня. Сам руководитель, наделенный шармом, которого не было ни у одного другого розничного магната, был причиной, по которой они работали в «Селфриджес». Этот магазин был театром, и занавес поднимался каждое утро в девять часов. Как и любой импресарио, Гарри Селфридж проверял готовность труппы и сцены к представлению.

Остаток утра он проводил, изучая отчеты о покупателях и описи товаров, проводя встречи с отделом рекламы, продумывая концепцию оформления витрин и разговаривая по телефону. В магазин было проведено сто двадцать линий, соединявших магазин с коммутатором в Мейфэйр, и шестьсот внутренних линий. Селфридж считал зарождающуюся систему телекоммуникаций жизненно необходимым бизнес-инструментом. Он предложил Национальной телефонной компании открыть филиал у него в универмаге, но они отказались, в качестве компенсации выделив ему особый телефонный номер «Джерард один». Когда телефония начала распространяться в Лондоне, Селфридж был первым, кто начал продавать все необходимое оборудование, и первым, кто разместил свое рекламное объявление на обложке телефонного справочника – никто больше до этого не додумался.

Теоретически дверь в кабинет Гарри всегда была открыта для всех, кто хотел его видеть. В действительности Томас Обри ревностно оберегал его уединение. В целом Селфридж был дружелюбен, но порой становился раздражительным. Директора, которых вызывали на ковер, получали от мистера Обри специальный кодовый сигнал: «Северный ветер», «Северо-восточный ветер» или «Штормовое предупреждение», – чтобы те знали, чего ожидать. Они вскоре узнали также, что Селфридж ненавидел, прямо-таки терпеть не мог длинные совещания. Для того чтобы структурировать свое время и заставить посетителей понервничать, он придумал целый ритуал. Как только кто-то входил в его кабинет, он переворачивал большие песочные часы. Пригвоздив посетителя к месту прон-зительным взглядом, он спрашивал: «Чем могу быть полезен?» Пятнадцати минут, по его мнению, должно хватить для большинства вопросов. Он не считал, что время – деньги, он верил, что оно бесценно. Он был одержим временем. Ему было пятьдесят три. Он хотел снова стать тридцатилетним.

Учитывая, с какой прохладцей старые лондонские ретейлеры отнеслись к грандиозному открытию «Селфриджес», любопытно, как многие из них тут же вспомнили о своих юбилеях, которые нобходимо отпраздовать в этом году. Питер Робинсон, Д. Х. Эванс, Джон Бейкер, «Суон, Эдгар и Мейплс» – все они организовали события, которые позволили им выслать роскошные пригласительные открытки и развлекать посетителей. Даже могущественные «Харродс» не устояли и решили, что они не могут больше ждать ни минуты – пора отпраздновать семидесятипятилетнюю годовщину, устроив серию концертов Лондонского симфонического оркестра. Селфриджа очень позабавила их арифметика: хотя основатель универмага Генри Харродс открыл свою первую лавку в Степни в 1835 году, помещение на Найтсбридж он приобрел только в 1853-м. Сэр Альфред Ньютон, председатель совета директоров «Харродс», нанес визит Селфриджу, чтобы выразить почтение. Их встреча казалась дружелюбной, но завершилась словами сэра Альфреда: «Вы потеряете свои деньги».