Мария Семпл - Куда ты пропала, Бернадетт? Страница 25

Когда я вышла, он стоял у двери. Обутый.

– Я тут подумал – давайте поедем на велосипедах.

Погода стояла чудесная. Мы решили купить внизу по сэндвичу и найти приятное местечко за пределами кампуса.

Будучи новичком, я не знала, что у «Саманты-2» есть собственный велопарк. Элджи – настоящий акробат. Он поставил ногу на педаль, тронулся и только потом перекинул через седло другую ногу. Я сто лет не каталась на велосипеде, и, боюсь, это было заметно.

– Что-то не так? – спросил Элджи, когда я съехала с дорожки на газон.

– Кажется, руль разболтан. – Это была дурацкая отговорка. Я просто не могла удержать велосипед! Пока я снова на него взбиралась, Элджи ждал, держа ноги на педалях, и балансировал. Думаешь, это просто? Попробуй как-нибудь!

Я наконец приспособилась к велосипеду, и мы покатили. Я уже забыла, какое ощущение свободы дают такие прогулки. Ветер бил в лицо, солнце сияло, с деревьев после дождя все еще капало. Мы проехали мимо «Коммонс», где люди обедали на свежем воздухе, наслаждались солнышком и любовались спортсменами клуба «Сихокс», которые тренировались на футбольном поле. Я чувствовала на себе любопытные взгляды: «Кто это с Элджином Брэнчем? Что их связывает?».

Примерно через милю показалась церковь с симпатичным двориком – фонтан, скамейки – то, что надо. Мы развернули сэндвичи.

– Я пригласил вас из-за тех слов, что вы сказали утром. Насчет того, что я погружен в домашние проблемы. Вы имели в виду Бернадетт, правда?

– О… – Я была в замешательстве. Не так-то просто переключиться с мыслей о работе на разговоры о личном.

– Скажите, вы не замечали, что она в последнее время как-то изменилась? – У него на глаза навернулись слезы.

– Что случилось? – Я взяла его за руку. Знаю, это было слишком смело, но мной двигало сочувствие. Он посмотрел на меня и аккуратно убрал свою руку. Как-то очень мягко убрал.

– Если что и случилось, то я виноват в этом не меньше ее. Меня вечно нет дома. Пропадаю на работе. В смысле, она прекрасная мать.

Мне не понравилось, как говорит Элджи. Спасибо «Жертвам против жертв» – у меня глаз наметанный, я сразу вижу, когда человек подвергается эмоциональному насилию: путаное мышление, уход в себя, отрицание реальности, самообвинение. У себя в ЖПЖ мы не помогаем новичкам, а применяем ППППЖ:

Подтвердить реальность проблемы.

Поведать о насилии, которому подвергались мы сами.

Привести в ЖПЖ.

Попрощаться с насилием.

Жить в свое удовольствие!

Я пустилась в рассказ о неудачах Барри в бизнесе, его поездках в Вегас, его диагнозе (врачи его не подтвердили, но я уверена, что он страдает синдромом эпизодического нарушения контроля), наконец, о том, как я нашла в себе силы и развелась, хотя прежде он успел спустить все наши сбережения.

– А что по поводу Бернадетт? – спросил он.

Я покраснела. Как всегда, я слишком много говорю о себе и ЖПЖ.

– Простите, – сказала я. – Чем я могу вам помочь?

– Когда вы видели ее в школе, вы ничего не заметили? Ничего странного?

– Честно говоря, – осторожно начала я, – Бернадетт с первых дней… не слишком высоко ценила наше сообщество.

– А это тут при чем?

– Это основополагающий принцип «Галер-стрит». Нигде не записано, что родители должны принимать участие во всех мероприятиях. Но в школе действуют неписаные правила. Например, я отвечаю за организацию волонтерской работы в нашем классе. А Бернадетт ни разу не вызвалась мне помочь. Или вот еще: она никогда не провожает Би до дверей класса.

– А зачем это нужно? Она ведь высаживает ее возле самой школы? – возразил Элджи. – Разве этого не достаточно?

– В принципе, достаточно. Но большинство мам предпочитают провожать детей прямо в класс. Особенно неработающих мам.

– Боюсь, я вас не понимаю.

– Основа существования «Галер-стрит» – участие родителей, – подчеркнула я.

– Но мы каждый год выписываем чек сверх платы за учебу. Это что, не участие?

– Это финансовое участие, но только им дело не ограничивается. Мы также стараемся регулировать движение возле школы, печем полезные сладости для «Вечера талантов», причесываем девочек для школьных фотографий.

– Простите, – перебил он. – Но тут я на стороне Бернадетт.

– Я просто пытаюсь… – Тут я почувствовала, что голос у меня срывается, и перевела дыхание. – Я пытаюсь описать вам обстановку, чтобы вы лучше поняли суть трагедии, которая произошла в этот уикенд.

– Какой трагедии?

Одри, я думала, он шутит.

– Вы не получали писем?

– Каких писем?

– Из «Галер-стрит»!

– О боже, нет. Я сто лет назад отписался от этих рассылок… Постойте, о чем вы?

Я начала рассказывать о том, как Бернадетт поставила этот билборд и разрушила твой дом. Богом клянусь: он ничего не знал! Сидел и хлопал глазами. В какой-то момент он уронил сэндвич и даже не стал его подбирать.

У меня зазвонил будильник, заведенный на 2:15. На 2:30 у него была назначена встреча с большим начальством.

Мы поехали обратно. Небеса потемнели, только в одном месте солнечные лучи пробили плотную толщу туч. Мы проезжали прелестным районом, застроенным тесно прижатыми друг к другу домишками. Я люблю серо-зелено-желтую гамму, люблю безлистные вишни и японские клены. Я слышу, как под землей набираются сил луковицы крокусов, нарциссов и тюльпанов – терпеливо пережидают зиму и готовятся к очередной великолепной весне в Сиэтле.

Я выставила вперед руку – плотный, животворный воздух со свистом струился сквозь пальцы. В каком еще городе могли появиться на свет реактивный лайнер, интернет-магазин, персональный компьютер, сотовый телефон, онлайн-турагентство, музыка гранж, гипермаркет и хороший кофе? Где еще такой человек, как я, может кататься на велосипеде в компании того, чья лекция на конференции TED занимает четвертое в мире место по просмотрам? Я засмеялась.

– Что с вами? – спросил Элджи.

– Нет, ничего.

Я вспомнила, как страдала, когда папа не смог отправить меня учиться в Южно-Калифорнийский университет, и я вместо этого поступила в Вашингтонский. По-моему, я вообще никогда не покидала штат Вашингтон. До сих пор ни разу не была в Нью-Йорке! И вдруг мне стало наплевать. Пусть другие путешествуют по миру. Все, чего они ищут в Лос-Анджелесе, Нью-Йорке или где-то еще, – у меня уже есть. Тут, в Сиэтле. Все здесь принадлежит мне.

От кого: Одри Гриффин

Кому: Су-Линь Ли-Сигал

Ты думаешь, я с утра выпила большую чашку оглупина? Ведь Элджину Брэнчу так удобно не знать ничего о том, что наворотила его жена! Я пересказала твою басню Уоррену, и мы с ним единодушны: Элджину Брэнчу нужны свидетели его неосведомленности, которых он мог бы предъявить суду, но, будь уверена, этот трюк у него не пройдет. Мы отсудим у него все до гроша. Так и передай Этому Барану, когда вы с ним в следующий раз соберетесь мусорить в храме Божьем. Он не получал писем? Брехня!

От кого: Одри Гриффин

Кому: Гвен Гудиер

Прошу вас проверить общешкольную рассылку и подтвердить, что Элджин Брэнч присутствует в списке адресатов. Не Бернадетт, а именно Элджин Брэнч.

У Кеннеди был день рождения. Ее родители работали допоздна, так что мы с мамой сделали как всегда, то есть пригласили Кеннеди на праздничный ужин. Утром Кеннеди ждала нас с мамой возле школы.

– Куда мы пойдем? – спросила Кеннеди.

Мама опустила стекло.

– В ресторан «Спейс-Нидл».

Кеннеди завопила от радости и запрыгала, как мячик.

Сначала «Дэниелс Бройлер», теперь это?

– Мам, – сказала я, – с каких пор ты ходишь по самым крутым ресторанам?

– С этих самых.

Пока мы шли в класс, Кеннеди прямо распирало от ликования.

– Еще никто никогда не был в «Спейс-нидл»! – визжала она. И была права. Хотя этот ресторан находится на самом верху башни и к тому же вращается – казалось бы, куда же еще ходить? – но он абсолютно туристский и жутко дорогой.

Я лет десять не была в этом ресторане и уже забыла, как там круто. Мы сделали заказ, а потом мама взяла сумку и вытащила оттуда карандаш и лист белого картона. Посередине она написала разноцветными маркерами: МЕНЯ ЗОВУТ КЕННЕДИ, МНЕ СЕГОДНЯ 15 ЛЕТ.

– Что это? – не поняла Кеннеди.

– Ты ведь здесь раньше не была? – спросила мама, а потом повернулась ко мне: – А ты не помнишь? – Я помотала головой.

– Мы поставим это на подоконник. – Она прислонила картонку к стеклу. – И положим рядом карандаш. Ресторан вращается, и эта табличка будет вращаться вместе с ним. Все посетители что-нибудь на ней напишут, и, когда зал сделает полный круг, у тебя будет открытка с поздравлениями.

Мы с Кеннеди завопили одновременно. «Круто!» – крикнула она. «Так нечестно!» – крикнула я.

– Обещаю, что на твой следующий день рождения мы придем сюда, – сказала мама.

Открытка медленно уплыла от нас, а мы – ой, мы здорово развеселились. Каждый раз, когда мама рядом, мы с Кеннеди начинаем обсуждать Молодежную группу. Мама выросла в католической семье, но в колледже стала атеисткой, поэтому, когда я стала ходить в Молодежную группу, она заволновалась. Но я делаю это только ради Кеннеди. Ее мать полжизни проводит в «Костко» и мешками таскает домой шоколадные батончики и лакричные конфеты. Еще у них гигантский телевизор с кучей кабельных каналов. Я любила у них бывать, смотреть «Друзей» и объедаться сладостями. Но потом Кеннеди вдруг решила, что она толстая и ей надо сесть на диету. «Би, – сказала она мне, – прекращай есть конфеты, иначе я никогда не похудею». Кеннеди – сумасшедшая, и разговоры, которые мы с ней ведем, тоже совершенно сумасшедшие. Короче, она торжественно объявила, что больше нам к ней нельзя, потому что дома она толстеет, и теперь мы будем ходить в Молодежную группу. Она говорит, что села на «диету Молодежной группы».