Аньес Ледиг - Мари в вышине Страница 28

43

Я впервые увиделась с его матерью. Антуан никогда о ней особо не распространялся. Никто не выставляет напоказ постыдные секреты и отвратительные семейные подробности, в которые и поверить-то трудно. Ведь, по сути, открещиваться от своих генетических предшественников означает не исключать риск, что ты и сам являешься носителем того, что для тебя настолько неприемлемо. Антуан искал укрытие в дальнем уголке нашей горной долины, чтобы забыть, откуда, а главное, от кого он произошел. А вовсе не для того, чтобы взбалтывать свое прошлое, как взбалтывают свиную кровь, чтобы помешать ей свернуться. Нет, Антуан хотел прижечь раны, прижечь по живому, зажав ремень в зубах, чтобы никогда больше об этом не говорить. О своем отце он даже не упоминал. После того как Антуан во всем признался, тот больше не сказал ему ни слова. Возможно, это он стоял и за оскорбительными письмами, и за актами вандализма. Неужели некоторые родители до такой степени неспособны с этим смириться? Я думала, что для отца и матери важнее всего благо их детей.

А оказывается…

Но я все чаще встречаю примеры абсолютно обратные. Они хотели, чтобы он женился на девушке из их деревни, отцу которой принадлежали земли чуть выше по склону, сразу за их фермой. Обговоренный брак с целью расширить землевладение. Ему пришлось признаться в своей гомосексуальности. Дольше разыгрывать комедию было невозможно. И потом, у него была и своя гордость, и своя честь.

Они не виделись уже лет шесть. Антуан больше не возвращался в Канталь, а она не покидала своего дома. Он звонил ей два раза в год. На ее день рождения и на Рождество. Профсоюзный минимум. Он не мог понять, с какой стати она заявилась на целую неделю, чтобы повидаться с сыном, по которому вроде бы совсем не скучала.

Его это не воодушевило. В последние недели он был ворчлив, не пускался в доверительные разговоры, как раньше, – из-за Оливье, но эту новость все-таки пришел мне сообщить. А еще спросил, может ли он как-нибудь зайти вместе с ней, чтобы представить свою крестницу, которой так гордился. Я не видела никаких препятствий.

Она была мелкой старушонкой, несмотря на свой высокий рост. Теперь мне стало понятнее, откуда взялись габариты Антуана. Ей было шестьдесят четыре, а на вид лет на десять больше. Конечно же, в синтетическом платье с кричащим узором, в коричневых туфлях на толстом каблуке и серой кофте домашней вязки. Тряпка тряпкой. Маржори хлопнулась бы в обморок. Она воплощала классический стереотип старой крестьянки в цветастой юбке и с толстым задом. Это с виду. А характер еще гаже. Антуан нервничал, когда нас знакомил. Он предупредил, что мать у него со странностями. Меня смутили ее глаза. Коварный, лживый, почти мучительный взгляд. Я попыталась вспомнить, кого она мне напоминает. Есть! Куницу, которую я застала в амбаре, когда она пыталась утащить в пасти куренка. С видом невинным, но убийственным.

Она непременно желала расцеловать Сюзи, которая спасалась от нее на груди у Антуана. Потом принялась расспрашивать меня – что я делаю на ферме, как давно мы знакомы, и наконец ее понесло:

– Видишь, Антуан, как было бы здорово – маленькая семейка, как у твоей подружки.

– Хватит, мама! – попробовал он остановить ее сухим тоном.

– Правда-правда, милая женушка, которая подарила бы мне внучков, и отцу было бы приятно.

– Хватит же! – вспылил он.

Как ни в чем не бывало она продолжала, обращаясь ко мне:

– Вам не кажется, что это досадно – такой красивый мужчина?! А ведь у нас, на ферме, все для него было готово. Не такое уж хитрое дело – влюбиться в красивую девушку. Она красивая была, эта Сандрина, которую мы тебе подыскали. Но Антуан никогда и пальцем не пошевелил, чтобы нас порадовать.

Она выговорила это слащавым, чуть коварным тоном. Вроде гестаповца, который невозмутимо посылает один электрический разряд за другим.

– А мне кажется, досадно, что вы не принимаете сына таким, какой он есть.

Я не сдержалась. Такая уж я. Когда наезжают на дорогого мне человека, я показываю зубы. Даже если это его мать. Особенно если это его мать. Она повернулась спиной и сделала вид, что рассматривает коров. Я уверена, что она даже не понимает, какую боль причиняет сыну. Как мог Антуан появиться на свет из этого живота? Антуан, мой лучший друг, создание нежное, чувствительное, умное, уважительное и великодушное. Ошибка кастинга, реинкарнация, которая пошла наперекосяк, и вот вам результат: агнец, приземлившийся среди волков. Как Оливье.

И нечего тут мудрствовать лукаво. Я просто притягиваю агнцев, спасающихся от волков! Скоро смогу приют открывать.

В последний день он узнал, зачем она приезжала. Чтобы объявить ему о продаже фермы. Но они давали ему последний шанс: одну неделю, чтобы вернуться в Канталь, и верную дорогу к тому, чтобы вернуть себе хозяйство, – при условии, что он женится все на той же Сандрине. Свободной и десять лет спустя. Судите сами, что это была за красотка.

Он отвез мать на вокзал, вывел на платформу и отбыл, не дожидаясь поезда.

Приехал ко мне, и мы проговорили весь оставшийся день. Совершенно раздавленный.

Стыдящийся того, что познакомил меня с матерью.

Ну, не у него одного такая.

Несчастный от чувства, что его бросили.

Кто?

Страшащийся одиночества.

А я что, не в счет? Так, только чтобы жизнь подмаслить? (Мое масло чуть дороже, из-за улыбки молочницы в качестве довеска.) А он их теперь даже не замечал, моих улыбок.

Я все последние недели надрывалась, пытаясь втемяшить ему это в голову, но он не желал слушать. Нет, никто тебя не бросал, ну конечно, я по-прежнему тебя люблю, само собой, и Сюзи тоже. Нет, в наших отношениях ничего не изменилось. Да конечно же, приходи на ферму когда захочешь. Нет и нет, ты нам никогда не мешаешь. Ну, если только я не лежу полуголая на кухонном столе.

– Ага, вот видишь?! – поспешил он встрять.

Ну что ж он все передергивает! Никогда такого за ним не водилось. Он прекрасно знал, когда Оливье на работе, а мог и позвонить перед тем, как прийти.

Помянешь волка, то есть другого агнца, то есть агнца, который стал для некоторых волком, так он тут как тут: Оливье приехал на выходные. Агнец из Канталя собрал свои горести, как запихивают учебники в ранец, едва прозвенел звонок. Книжки уложены, оп, ранец на спину, хоть он и тяжелый. Не может же он выказать себя слабаком, это он-то, который грозился размазать в лепешку моего возлюбленного за малейшую провинность.

Пианино послужило переломным моментом – я в любом случае уже с трудом выносила сложившееся положение вещей. Сюзи мечтала научиться на нем играть, восхищаясь своей школьной учительницей. Но без инструмента дома занятия мне казались довольно бессмысленными. Как если бы я училась делать сыр, не имея коровы. А потом в один прекрасный день учительница сказала мне, что некая старушка в деревне отправляется в дом престарелых и отдает свое пианино. Я воспользовалась случаем. Тем более – задаром. Мне оставалось заплатить только за настройку. Но его надо было перевезти. По необходимости я попросила Антуана подъехать со своим фургончиком, а Оливье – со своими мускулами. Дом был небольшим, но пианино стояло на втором этаже, куда вела лестница из двух пролетов с поворотом. Оба в молчании чесали затылки. Встал вопрос, не был ли в свое время дом возведен вокруг пианино. Но пожилая дама – кстати, очень милая – заверила, что его туда втащили, она сама это наблюдала, и что их было всего двое. Она продолжила, заметив, что раньше мужчины были куда крепче, потому как привыкли к тяжелой работе в поле. Антуан подскочил. Она задела его больное место. У них получится, чего бы это ни стоило. До лестницы они его дотащили сравнительно легко. А вот дальше дело застопорилось. Они долго препирались относительно верной методики. Ведь единожды приступив, они лишались права на ошибку. Затем возникла проблема порядка следования. Кто пойдет первым, взяв на себя основной вес? Тот, кто сильнее, априори. Антуан был убежден, что крестьянская работа больше способствует развитию мускулатуры, чем служба в полиции. Но Оливье мог ему не завидовать. Уж мне ли не знать. Помешан на горном велосипеде. Тут они и начали ссориться. Оливье снял футболку, чтобы продемонстрировать мышцы. Секунду спустя мне была вручена футболка Антуана. Он был поплотнее и шерстист. Это мне в нем и нравилось: в его руках я себя чувствовала как на мягком матрасе, потому что густота волос ощущалась даже сквозь майку. Да, ведь Антуан не снимал майку, обнимая меня. И штанов тоже. В отличие от Оливье. Так вот, Антуан был, безусловно, сильнее Оливье, но я решила придержать язык. В конце концов, чего ради? Чтобы навлечь на себя громы и молнии того, кто пойдет сзади? Оливье уступил, и Антуан двинулся первым. Если б я не оказалась заблокированной на втором этаже, я бы, конечно, подождала их снаружи, лишь бы не слушать петушиные бои, которые они вели на протяжении всего спуска. Было невыносимо наблюдать, как на каждой ступеньке они обмениваются колкостями. У тебя руки-крюки, а вы, копы, уверены, что всегда правы, да что ты понимаешь в пианино! А ты, что ты понимаешь в настоящей работе!