Барбара Пим - Замечательные женщины Страница 29

Иврард встал с бокалом.

– Вам, как вижу, пиво не нравится, – сказал он, кивая на мой бокал и словно бы стряхивая отстраненность. – Чего бы вам на самом деле хотелось?

– То, что вы пили, выглядело неплохо.

– Сомневаюсь, что вам это подойдет. Принесу вам джина с апельсином или лаймом – они совершенно безвредны.

Я почувствовала себя несколько униженной, но была рада, когда он вернулся от стойки с джином и апельсиновым соком, а отпив глоток-другой, даже повеселела.

– Почему вы сказали, что хотите горькое, когда совершенно очевидно, что вы его не любите? – спросил Иврард.

– Честно говоря, не знаю. Я думала, что именно это полагается пить в пабе. Я не привыкла к спиртному.

– Вот и оставайтесь такой, как есть. К такому не следует привыкать, – сказал он, как мне почудилось, несколько педантично. – Вам полезнее читать про кардинала Ньюмена.

Я рассмеялась.

– В школе нам иногда позволяли выбирать гимны, но мисс Риду никогда не разрешала петь «Веди нас, добрый свет», поскольку считала его слишком мрачным и неподходящим для школьниц. Разумеется, мы его любили.

– Могу представить. Женщин иногда совершенно невозможно понять.

Я некоторое время размышляла над этим замечанием, спрашивая себя, к чему оно приведет, а потом вдруг удивилась: как я, глупая, сразу не догадалась, что он хочет поговорить о Елене Нейпир. Иврард Боун пригласил меня не ради моего общества – точнее, даже не пригласил, не дав мне шанса появиться одетой получше и без холщовой сумки, а просто подстерег на улице.

– Полагаю, каждый пол считает, что противоположный трудно понять, – изо всех сил постаралась я. – Но, наверное, не стоит ожидать, что сможешь многое знать о других людях.

– Знания не всегда можно избежать, – отозвался Иврард. – Некоторые вещи совершенно очевидны и бросаются в глаза даже самым невосприимчивым.

Я подумала, что мы не можем бесконечно говорить загадками – слишком уж много это требует усилий. Отпив довольно большой глоток, я храбро сказала:

– Мне кажется, что женщины, возможно, иногда выдают свои чувства, сами о том не подозревая.

– Вы тоже это заметили?

– Ну да, конечно, – отозвалась я, понятия не имея, о чем речь. – Зачастую это трудно скрыть.

– А скрывать следует, – раздраженно отрезал он. – Особенно если сам роман совершенно невозможен, а чувства безответны. Если они действительно намерены расстаться, все может обернуться крайне неловко и неприятно.

– О чем вы, собственно, говорите? – изумленно спросила я.

– Вы и сами должны знать, что о Нейпирах. Елена ведет себя самым глупым и бестактным образом.

– Боюсь, в последнее время мы с ней мало видимся, – сказала я, будто могла ей чем-то помешать.

– Позавчера она явилась ко мне на квартиру после десяти часов вечера одна, совершенно одна, и просидела почти три часа, разговаривая, хотя я делал все возможное, чтобы заставить ее уйти.

Не могла же я спросить, к каким методам он прибег.

– Разумеется, мне в конце концов пришлось выйти вместе с ней, чтобы найти ей такси… Вы сами согласитесь, что я не мог поступить иначе, – продолжал Иврард. – А к тому времени был уже час ночи, и, разумеется, я не ожидал, что на улице будет много людей, да еще таких, кто знает нас обоих.

– Вы кого-то встретили? – спросила я, чувствуя, что история вот-вот станет по-настоящему увлекательной.

– Да, получилось крайне неудачно. Только мы вышли из дома, а нам навстречу – подумать только! – Эпфельбаум и Тирелл Тодд. Вот уж кого бы я хотел увидеть в последнюю очередь.

– Тирелл Тодд – это тот самый, что читал доклад о пигмеях, да? – спросила я в честной попытке разобраться, кто есть кто. – А Эпфельбаум задавал вопросы после вашего доклада.

Иврард раздраженно поморщился, недовольный, что его прерывают по пустякам, а я умиротворяюще заметила:

– Не понимаю, с чего вам волноваться из-за встречи с ними. Уверена, они ничего такого не подумали. Антропологи, должно быть, сталкиваются с самым странным поведением в примитивных обществах, поэтому наши поступки, наверное, считают совершенно безобидными.

– Не верьте этому. Тирелл Тодд упивается мелкими сплетнями.

Я воздержалась от шутливого замечания, что из-за работы среди пигмеев у Тодда и ум стал пигмейским, и продолжила задавать успокаивающие наводящие вопросы:

– Но они-то что делали вдвоем так поздно? Вполне возможно, что-то неподобающее. Они с вами заговорили?

– Нет, только пожелали доброго вечера или что-то в этом духе. Думаю, мы все были немного удивлены.

– Четыре антрополога неожиданно встречаются на лондонской площади в час ночи. Тут и впрямь есть чему удивиться.

– Все-то вы превращаете в шутку, – обиженно, но с тенью улыбки сказал Иврард.

– На мой взгляд, вся эта история звучит слегка нелепо. Если увидите ее в таком свете, перестанете беспокоиться.

– Но Елена так неосторожна, и, насколько я знаю Рокингхема, от него нечего ждать разумного поведения.

– Да уж, – пробормотала я, – его, пожалуй, благоразумным не назовешь.

– С другой стороны, маловероятно, что он потребует развода, – задумчиво продолжал Иврард.

– О нет! – воскликнула я. Шок разом развеял приятную дымку, которой окутал меня джин с соком. – К тому же вам, наверное, не захотелось бы жениться на Елене, даже будь она свободна. То есть развод – это против ваших принципов.

– Естественно, – сухо сказал он. – И вообще, я ее не люблю.

– Бедная Елена, – опрометчиво откликнулась я. – А она, думается, вас любит.

– Уверен, что да, – ответил довольным, как мне показалось, тоном Иврард. – Она сама мне так сказала.

– Боже мой, нет! Но не на пустом же месте! Разве женщины первыми признаются в своих чувствах?

– Случается. Это не столь уж необычно.

– Ну а вы что ей сказали?

– Я ей объяснил, что совершенно невозможно, чтобы я ее любил.

– Вы, наверное, были поражены. Если только, конечно, не ожидали этого, а вы, наверное, ожидали, раз такое случается. Это как если бы вам в руки сунули белого кролика – непонятно, что с ним делать.

– Белого кролика? О чем это вы?

– О, если вы не понимаете, я не смогу объяснить. – Я взялась за ручки холщовой сумки. – Думаю, мне лучше пойти домой.

– Пожалуйста, не уходите, – взмолился Иврард. – У меня такое ощущение, что вы единственная, кто способен мне помочь. Может быть, вы поговорите с Еленой?

– Я? Но она не станет меня слушать.

Встав, мы вышли вместе.

– Простите, – сказал Иврард. – И действительно, зачем вам в это вмешиваться? Я просто подумал, вы сможете намекнуть.

– Но мужчины должны уметь сами улаживать свои дела. В конце концов, большинство из вас не прочь говорить напрямик и делать других несчастными. Не понимаю, почему бы и вам не попробовать.

Несколько шагов мы шли молчал.

– Мне очень не по себе было бы думать, что я намеренно сделал кого-то несчастным, – сказал наконец Иврард.

Тема, похоже, была исчерпана. Мне придется сказать Елене, что Иврард Боун ее не любит. С тем же успехом можно пойти домой и сразу все объяснить напрямик.

Мы дошли до церкви.

– Интересно, кто-нибудь сейчас варит кофе на примусе в развалинах? – спросила я.

– А разве кто-то так делает?

– Ну да, та старушка, что играет на фисгармонии.

– М-да, она как раз так и выглядит.

Совершенно забыв вдруг про Елену Нейпир, мы беззаботно заговорили о другом.

– Я обещал сегодня пообедать с мамой, – сказал Иврард. – Может, вы тоже захотите пойти?

Я решила, что, пожалуй, можно на час-другой отложить разговор с Еленой о том, что Иврард ее не любит, поэтому мы сели в такси и поехали к темно-красному, сурового вида дому на улочке из других таких же домов.

– Мама немного эксцентрична, – сказал он, когда мы выходили из такси. – Просто подумал, что надо вас предупредить.

– Сомневаюсь, что сочту ее более странной, чем сочли бы многие мои знакомые, – ответила я, чувствуя, что это не лучшее начало вечера. – Извините, что я не одета более подходящим образом. Если бы я знала… Только со мной все случается так неожиданно.

– А мне кажется, вы очень мило одеты, – сказал Иврард, даже не посмотрев в мою сторону. – Мама никогда не замечает, что на ком надето.

Дверь открыла старенькая сгорбленная горничная. Холл был заставлен темной мебелью, в нем витал слабый, чуть экзотичный запах, почти как от ладана. На стенах висели головы животных, их печальные, свирепые глаза взирали на нас с немым укором.

– Не хотите ли помыть руки, мисс? – спросила горничная полушепотом.

Она провела меня наверх в ванную – сплошь красное дерево, мрамор и витражное окно. Я начала уже думать, что, наверное, очень даже уместно, что в холщовой сумке у меня автобиография кардинала Ньюмена, и, пока мыла руки и поправляла прическу, вдруг поймала себя на мыслях об Оксфордском движении и архитектуре, которая с ним ассоциируется. Но потом меня вдруг охватила тревога, пока я ждала у двери ванной на темной лестничной площадке, а после кралась вниз по лестнице, недоумевая, куда же мне идти, когда спущусь на последнюю ступеньку. Внизу я с удивлением обнаружила, что в коридоре меня ждет Иврард, перебирая гору старых визитных карточек, скопившихся в латунной плошке на старинном сундуке.