Стивен Вулф - История Кометы. Как собака спасла мне жизнь Страница 3

– Как правило, английские борзые очень спокойные. О них говорят, что среди собак они самые большие лежебоки. – Пока она говорила, Ланс навалился ей на ноги.

– Лежебоки? – Я собирался задать следующий вопрос, но сообразил, что Мэгги надо заниматься своими делами. – Я вас, наверное, задерживаю?

– Нет-нет, все в порядке. Я участвую в программе спасения грейхаундов, или английских борзых, и люблю рассказывать людям о данной породе. У этих беговых собак нелегкая жизнь. В возрасте четырех месяцев их помещают в вольер, после чего на них почти не обращают внимания, если не считать тренировок и бегов. – Голос Мэгги потеплел, и она потрепала Ланса между ушами. – В результате собаки умеют вести себя только с себе подобными и тренером. Многие не способны ни поиграть, ни защититься. Даже не могут сообразить, как подняться по лестнице. Вне вольеров и беговой дорожки они в мире чужаки.

– И сколько времени их держат в подобном состоянии?

– Как правило, борзые участвуют в соревнованиях в течение года или двух. Если собаки быстро не побеждают или затем не побеждают регулярно, владельцы не желают тратить деньги на их содержание. В таком случае грейхаунды превращаются в обузу, от нее необходимо избавиться. Группу по спасению борзых и поиску им новых хозяев создали для того, чтобы не позволить убивать собак. Мы нуждаемся в людях, которые брали бы их себе.

Я невольно отступил, решив, что столкнулся с необычным рекламным ходом и прямо сейчас мне навязывают товар. Мэгги почувствовала мое настроение и, рассмеявшись, произнесла:

– Нам, пожалуй, пора. До свидания.

– Всего доброго, – ответил я.

Ланс повел хозяйку по парковке. Его мышцы перекатывались под кожей, спина с каждым шагом выгибалась. Эти медлительные движения напомнили мне походку леопарда.

Следующий день выдался дождливым и прохладным – не таким холодным, как в Небраске, но достаточно промозглым, чтобы я остался дома и, сонный от болеутоляющих, проводил время в неподвижности. Дождь колотил по бетонной плите за раздвижной стеклянной дверью, а в камине колебались волны огня от газовой горелки. Я улыбнулся, представив разморенную теплом спящую борзую. И подумал: а не скучают ли они по бегам? Действительно ли им нравится покой? Какие они: сильные или очень уязвимые?

Через четыре месяца жизни в Седоне я начал понемногу привыкать заботиться о себе, но продолжал удивляться, как много у меня уходит на все времени. Дома Фредди и девчонки тут же поднимали все, что я ронял. А если их не было рядом, с удовольствием помогали наши ретриверы. Для ходьбы мне требовалось две палки, поэтому на лестнице меня поддерживали и передо мной открывали дверь. Только теперь я понял, что значит жить без помощи и насколько я зависел от близких. А ведь я всегда воображал себя эдаким одиноким ковбоем, на которого каждый может опереться.

Даже ответить на телефонный вызов стало непростой задачей. Обычно Фредди и дочери звонили по вечерам, поэтому я удивился, услышав звонок ранним февральским утром. Запыхавшись от судорожных поисков, я наконец нашел телефон.

– Это Стив Вулф? – спросил женский голос.

– Да. – Я присел, чтобы перевести дыхание.

– Привет, Стив. Меня зовут Энн. Я член группы по спасению борзых в Седоне.

– М-м-м…

Я почти забыл, что несколько недель назад Мэгги убедила меня заполнить заявление на приобретение собаки из числа спасенных. Я снова наткнулся на нее и Ланса у магазина. На сей раз Мэгги собирала средства для своей группы, которая называлась «Борзые под крылышком». Она владела небольшим самолетом, летала на нем по юго-западу страны, где отыскивала собак, которых владельцы решили ликвидировать, а затем переправляла в приюты. Мэгги рассказала, что недавно ей удалось спасти несколько английских борзых, брошенных на кинодроме в Таксоне. Меня тронула ее история, и я согласился заполнить заявление, но отнюдь не собирался приводить собаку в дом.

– Прекрасные новости, – тараторила Энн. – Спасенные в Таксоне борзые помещены в приют на ранчо неподалеку от Флагстаффа. Все собаки вполне адекватные и успешно приучаются к жизни в обществе.

– Превосходно, – пробормотал я. – Примите мои поздравления.

– Спасибо, – произнесла Энн и после секундного колебания продолжила: – Всех псин осмотрел ветеринар. Подлечили и почистили зубы, сделали необходимые прививки, кобелей кастрировали, сук стерилизовали.

– Я искренне за них рад, Энн. Но сегодня я неважно себя чувствую. Можно я перезвоню вам в другой раз?

– Ох, простите, – смутилась она.

Я кашлянул и приготовился распрощаться, но не успел.

– Постойте! – воскликнула Энн. – Я собиралась продиктовать вам номер телефона приюта. Вы утверждены на приобретение собаки, и я решила, что у вас должен быть приоритет первого выбора.

Спорить не имело смысла: я записал номер телефона, адрес приюта и повесил трубку.

А затем следующие несколько недель возвращался к нелепой мысли взять в дом собаку. Что со мной происходит? Зачем я вожу за нос хороших людей? Мне не нужны дополнительные трудности в жизни, не говоря уже о том, что, если я заведу собаку, Фредди съест меня с потрохами. Четыре года она находилась рядом со мной, и, выполняя любую мою просьбу, без того взвалила на себя слишком много.

В основе всех сомнений лежит страх. Естественно опасаться неизвестного. Как собака впишется в нашу семью? Вдруг борзая не сумеет к нам привыкнуть? Я злился на себя за то, что трусил. Боялся, что способен теперь ухаживать только за собой и уж никак не опекать других. Мне не по силам сложные задачи. Боль помешает заботиться о собаке, которой постоянно требуется внимание и любовь. А больше всего страшился, что снова потерплю поражение.

Правда, все, что я узнал о борзых и об их жизни, затягивало, словно засасывающая ноги весенняя грязь. Я понимал, что жизнь проявляется главным образом в оттенках серого, но опыт подсказывал, что на свете существует также черное и белое, правильное и неправильное. Убивать здоровую собаку в расцвете сил только потому, что она не приносит достаточно денег, – неправильно. Если человек в состоянии исправить зло, он должен сделать это. Хотя если бы только это являлось источником моих переживаний, то можно было бы просто пожертвовать определенную сумму группе спасения собак.

Однако мое очарование борзыми было много глубже, чем чувство долга. С того первого раза, когда увидел, как искрится на солнце гладкая шкура Ланса, а сам он спокойно обозревает окружающий мир, я уловил в нем некую мудрость – ауру, если угодно, созерцательность, нечто подобное дзен-буддизму. У меня сложилось впечатление, будто Ланс не тратит силы и не ломает себе голову, чтобы исправить прошлое, потому что слишком занят, наслаждаясь данным моментом. Его глаза теплели всякий раз, когда он касался Мэгги, и это свидетельствовало о том, как сильно он к ней привязан. То, что пес способен любить человека, после того как с ним обращались словно с куском мяса, трогало до глубины души.

Рассудок твердил мне одно, но сердце сопротивлялось разуму. Однажды вечером, сидя в кресле с откидной спинкой, я в сотый раз перебирал все «за» и «против» и наконец подумал: «Черт с ними со всеми!» Бросил в рот таблетку снотворного и запил водой. Почему-то в голове всплыла цитата из Генри Дэвида Торо: «Бодрствовать – значит жить. Мы должны научиться просыпаться и бодрствовать не с помощью механических средств, а следуя безграничному предвкушению рассвета». Мысль поразила меня, и я понял, как отчаянно хочу верить, как нуждаюсь в вере, что солнце каждое утро будет продолжать всходить. И одновременно кольнуло ощущение, что борзые тоже помогут этому.

– Что мешает мне просто взглянуть? – вслух произнес я.

2

Март 2000 года. Аризона

Через неделю я сидел на диване в приюте и смотрел на борзую в коричневую полоску.

– Похоже, Комета сделала выбор за вас, – сказала Кэти, и после этих слов собака стала моей.

В доме меня поразила смелая выходка Кометы, а теперь я еще больше удивился тому, с какой готовностью она прыгнула в мой внедорожник. Вспомнил, как Мэгги говорила, что спортивных беговых собак перевозят в трейлерах. Мы тронулись с ранчо, а Комет так и осталась стоять и смотрела в окна, словно маленькая пассажирка школьного автобуса.

– Понимаю, тебе не часто выпадала возможность осматривать окрестности, – произнес я, чтобы она привыкла к звуку моего голоса. – Но сейчас, пока мы не набрали скорость, тебе лучше лечь, иначе можешь упасть.

Разумеется, так и случилось – на крутом повороте Комета свалилась на пол, но тут же вскочила и обиженно посмотрела на меня, будто я сыграл с ней эту злую шутку. Вскоре она упала еще дважды, но каждый раз поднималась, не желая оставаться на застеленном ковром полу.

Свернув на обочину, я попытался успокоить собаку.

– Все в порядке, Комета. Немного тренировки, и ты освоишься. – Мой голос звучал мягко, но сам я взмок от пота.