Амели Нотомб - Антихриста Страница 3

– Ничего особенного. Просто мы постарались привести ее в порядок. Видели бы вы, в каком виде она нам досталась двадцать лет назад! Мы с женой…

Отец пустился в бесконечный, нудный рассказ и описал весь процесс переустройства, не упуская ни одной технической детали. Христа смотрела ему в рот, как будто все это ей было жутко интересно.

Когда же мама подала еду, она попросила добавки:

– Очень вкусно!

Родители были в восторге.

– Бланш говорит, что вы живете под Мальмеди?

– Да, каждый день четыре часа на поезде, не считая автобуса.

– А почему бы вам не снять комнату в студенческом общежитии?

– Я так и хочу. Вот как заработаю побольше денег.

– Вы работаете?

– Да. Официанткой в баре у нас в Мальмеди. По выходным, а иногда и среди недели, если возвращаюсь не очень поздно. Я ведь сама плачу за учебу.

Родители с восхищением посмотрели на нее и тут же перевели укоризненный взгляд на дочь, которая в свои шестнадцать лет была абсолютно не способна достичь финансовой самостоятельности.

– Чем занимаются твои родители? – спросил папа.

Я предвкушала, что Христа отошьет его, как меня: «Слишком вы любопытны!»

Увы, Христа выдержала тщательно продуманную паузу и выговорила с трагической простотой:

– Я из неблагополучной среды.

И опустила глаза.

Ой, акции ее поднялись разом на десять пунктов.

Тоном скромной трудолюбивой девушки она прибавила:

– По моим подсчетам, я смогу что-нибудь снять к концу весны.

– Но это будет перед самыми экзаменами! Нельзя же так надрываться! – воскликнула мама.

– Придется, – смиренно ответила Христа.

Мне хотелось залепить ей пощечину. Но я приписала это своему дурному характеру и устыдилась.

Христа продолжала с милой улыбкой:

– Знаете, мне было бы очень приятно, если бы мы перешли на «ты». Конечно, с вашего позволения. Нет, правда, вы такие молодые, что мне кажется как-то глупо говорить вам «вы».

– Что ж, давай! – сказал отец и расплылся до ушей.

По-моему, предложение было нахальнее некуда, но моих родителей как будто околдовали.

Уходя спать в нашу комнату, Христа чмокнула сначала маму:

– Спокойной ночи, Мишель!

А потом папу:

– Спокойной ночи, Франсуа!

Я жалела, что сказала ей их имена: так подпольщик раскаивается, что выдал под пыткой свою ячейку.

– Отец у тебя тоже что надо, – сказала мне Христа.

Но теперь, как я заметила, меня ее похвалы уже не радовали.

– И вообще мне у вас нравится, – заключила она, укладываясь на мою кровать.

Положила голову на подушку и мгновенно уснула.

Эти ее последние слова растрогали и смутили меня. Может, я зря так плохо думала о Христе? Что она такого сделала?

Видела же мама нас обеих раздетыми догола, и ничего, отнеслась к этому нормально. Или она заметила, что я комплексую, и подумала, что мне такая встряска полезна?

А что Христа так резко ответила на мой вопрос о ее родне, так это, наверное, ее комплекс – происхождение из низов. И неадекватное поведение – просто болезненная реакция.

Какая она в самом деле молодец – в таком возрасте сама зарабатывает на учебу. Мне бы уважать ее за это и брать с нее пример, а не обижаться по-дурацки. Я кругом неправа. Теперь мне было стыдно: как я могла не понять, что Христа – потрясающая девушка и быть ее подругой – невероятное счастье.

Эти мысли утешили меня.

На другое утро Христа горячо поблагодарила родителей:

– Спасибо вам! Сегодня я спала на целых три часа больше, чем обычно!

По пути в университет она не сказала ни слова. Наверно, была еще сонная.

Как только мы переступили порог аудитории, я перестала для нее существовать. Весь день я провела в привычном одиночестве. Иногда до меня издали доносился смех Христы. И я уже не была уверена, действительно ли она ночевала в моей комнате.

Вечером мама провозгласила:

– Твоя Христа – просто сокровище! Веселая, умная, жизнерадостная – что-то невероятное!

– А какая зрелость! – перебил ее отец. – Какое мужество! Какая рассудительность! И как тонко она разбирается в людях!

– Да, конечно… – промямлила я, припоминая, что уж такого тонкого сказала Христа.

– У тебя долго не было подруг, но теперь, глядя на ту, кого ты наконец-то выбрала, я понимаю: ты поднимала планку очень высоко, – сказала мама.

– К тому же она хороша собой, – прибавил отец.

– Да уж! – подхватила его половина. – Это ты еще не видел ее голышом!

– Я – нет. Ну и как она?

– Одно слово – лакомый кусочек.

Я не знала, куда деваться от смущения, и взмолилась:

– Хватит, мам, ну пожалуйста!

– Да что ты жмешься! Твоя подруга держалась передо мной совершенно естественно, и правильно делала! Было бы отлично, если б она могла и тебя излечить от твоей болезненной стеснительности.

– Вот-вот. И это не единственное, в чем она могла бы послужить тебе примером!

Я с трудом сдержала раздражение и сказала только:

– Я рада, что Христа вам понравилась.

– Да она просто прелесть! Пусть приходит, когда захочет! Передай ей наше приглашение.

– Хорошо.

У себя в комнате я разделась перед большим зеркалом и оглядела себя с ног до головы – кошмар! Христа, можно сказать, меня еще пощадила.

Я стала противна себе с тех пор, как обнаружились первые признаки полового созревания. Теперь же, после того как меня обозрела Христа, я и сама увидела себя ее глазами, отчего неприязнь превратилась в ненависть.

Больше всего девочка-подросток озабочена своей недавно выросшей грудью, к которой так трудно привыкнуть. Бедра – это не так страшно. Они просто постепенно меняют форму. А этих бугров на ровном месте раньше не было, с ними еще надо освоиться.

Недаром Христа заговорила именно об этой, а не о какой-нибудь другой части моего несчастного тела; это лишний раз доказывало, что грудь – мой главный дефект. Я сделала опыт: прикрыла ее руками и посмотрела – так гораздо терпимее и даже вполне ничего. Но стоило опустить руки – и снова жалкий, позорный вид, как будто это уродство портило сразу все.

Внутренний голос пытался меня образумить: «Ну и что такого? Ты еще растешь. И вообще, маленькая грудь – тоже неплохо. Тебя это не волновало, пока не влезла эта девчонка. Почему тебе так важно мнение какой-то Христы?»

Но мои руки и плечи в зеркале уже приняли позу, которую показала Христа, и начали упражнения, которые она велела делать.

Внутренний голос вопил: «Нет! Не слушай ее! Прекрати!»

А тело покорно продолжало гимнастику.

Я дала себе слово, что это было в первый и последний раз.

На следующий день я решила не подходить к Христе. Видимо, почувствовав это, она подошла ко мне сама, обняла и выжидательно посмотрела в глаза. Мне стало так неловко, что я невольно сказала:

– Родители просили тебе передать, что ты им очень понравилась и что ты можешь приходить к нам еще, когда захочешь.

– Мне они тоже страшно понравились. Передай им спасибо.

– Так ты придешь?

– В следующий понедельник.

Ее уже звали ребята из ее компании. Она побежала к ним, села одному из парней на колени, а остальные ревниво взвыли.

Это было в среду. До понедельника оставалась почти неделя. Но на этот раз я как-то не очень торопилась. Может, без Христы мне лучше, чем с ней?

Увы, не совсем так. Без нее мне было теперь совсем невмоготу. С появлением Христы мое одиночество стало нестерпимым. Когда она не замечала меня, я страдала уже не просто от одиночества, а от чего-то похожего на богооставленность, чувствовала себя покинутой. Хуже того – наказанной. Раз Христа не подходит ко мне, не разговаривает со мной, значит, я в чем-то виновата? И я часами ломала себе голову, пытаясь понять, что именно сделала не так, чем заслужила такое наказание; и хотя повода для него не находила, но в справедливости не сомневалась.

В следующий понедельник родители радостно встретили Христу. На стол поставили шампанское – Христа сказала, что ни разу в жизни его не пробовала.

Вечер проходил очень оживленно: Христа щебетала без умолку, задавала папе и маме кучу вопросов на самые разные темы, смеялась до упаду их ответам и восхищенно хлопала меня по ляжке. От этого общее веселье становилось еще более бурным, а мне все неприятнее было принимать в нем участие.

Верхом всего было, когда Христа, намекая на мамину элегантность, запела битловскую песенку о Мишель. Я уже открыла рот, дабы сказать, что всякая пошлость имеет предел, но вдруг заметила, что мама просто млеет. Ужасно видеть, как твои родители теряют чувство собственного достоинства.

Только из того, что моя псевдоподруга рассказывала им, я и сама хоть что-то узнавала о ее жизни.

– Да, у меня есть парень, его зовут Детлеф, он живет в Мальмеди. Тоже работает в баре. Ему восемнадцать лет. Я бы хотела, чтобы он получил профессию.

Или вот:

– Все мои одноклассники поступили работать на завод. Только я одна пошла учиться. Почему на социологию? Потому что я мечтаю о справедливом обществе. Хочу понять, как помочь другим таким, как я.