Филипп Делерм - Тротуар под солнцем Страница 3

И все же на стенках и навесах, точно на экране, мелькают загадочные кадры. Часто-часто мигают на камне и на дереве. И ритм их – совсем современный. Невозможно представить себе, что точно то же самое происходило сто, двести лет назад. Кажется, тут доведены до крайности все самые абстрактные изыски новейшей живописи и кинематографа. Какая-нибудь причуда эстетского кино, но и что-то большее. Не может быть таких талантов у обычной воды и солнца. Нужно еще обрамление, которое, возвысив их природу, перенесло бы кристаллизованное изображение водного блеска на другую поверхность. Мостки с навесом и есть такое обрамление. Возможно, как раз потому, что это чисто утилитарная постройка, приспособленная всего-навсего для стирки белья под укрытием. Во времена прачек эта бесплотная световая пляска как бы служила шуточной наградой за изнурительный труд, чуточку скрашивая его. Сегодня же, когда никто здесь давно не трудится, стоя коленками на камне, в таинственной красоте этого непрерывного движения чудится какой-то упрек. Мы ездим в далекие края, за моря и океаны, в поисках диковинок и чудес, желая насладиться прекрасными пейзажами или музейными полотнами. А чудо всегда было здесь, рядом, в этом заброшенном уголке, в виде постоянно угасающего и бесконечного воспроизведенного неосязаемого образа.

Прохожие делятся на тех, кто смотрит, и тех, кто притягивает взгляды. Есть еще деловитые. Таким не позавидуешь. Они идут по улице, но их тут все равно что нет. Оживленно жестикулируя, всецело поглощенные разговором по мобильному телефону, они утрясают планы, назначают встречи. Вряд ли окружающее хоть как-то остается в их разгоряченном мозгу. И липы на бульваре Распай, должно быть, вытесняются огорчением из-за отложенного заседания. Правда, это не относится к разнорабочим. У парня, который сгружает пивные бочонки у бокового входа в кафе, работенка, что и говорить, нелегкая. Однако наверняка у него если не душевные, то, по крайней мере, довольно теплые отношения с хозяином заведения. А официантке он бросает на ходу: «Ты, как всегда, у нас красавица!» Это сказано без всякой задней мысли, он спешит, вот он уже, так и не сняв перчатки, снова залез в свой фургон. Деловитым людям некогда общаться. Их зовет долг, все остальное второстепенно.

Те, кто притягивает взгляды, порой смешны, но это всегда герои. Их выбор – совершенство. Без всяких скидок и поблажек. Вот, к примеру, очень яркая девица, тоненькая, как соломинка, в босоножках на шпильках, джинсиках в обтяжку и черной футболке с серебряным узором. Немыслимая прическа – красный, веером, бант в копне мелкой спиралью завитых волос. Широко раскрытые глаза устремлены вперед и вдаль. Фигура, манеры, причудливый вид – все рассчитано на то, чтобы ее заметили, на нее обернулись. Но сама убедиться, действует ли приманка, она не может – это все погубит. Взгляни она хоть искоса на тех, кто должен на нее глазеть и восхищаться, – и игра, считай, проиграна. Такие уж правила! Она желает, чтобы на нее смотрели. Но видеть, что на нее смотрят, ей запрещено. В этом спектакле есть какая-то нелепая натужность. И, как ни странно, бегун, протрусивший мимо девицы в другую сторону, мало чем от нее отличается. Бежит по городу, на хорошей скорости, ничуть не задыхаясь. Если б цель его была чисто спортивной, зачем бы он стал упражняться на улице, где полно народу, – ведь есть столько парков для уединенных тренировок! Но ему тоже нужно видеть отражение своего молодечества в глазах прохожих, и он бежит, едва не задевая их, чтобы показать свое умение лавировать, сосредоточенный, величавый, быстроногий.

Завидуем ли мы им, тем, на кого все смотрят? В какой-то степени, конечно, да, иначе, им на горе, мы просто бы не замечали их. Впрочем, не они и не деловитые достойны настоящей зависти. Больше всего удовольствия на улице получают те, кто смотрит по сторонам. Надо устроиться где-нибудь на солнышке или в тени. Слиться с окружающим. Исчезнуть. Для этого есть множество удобных мест: скамейки, ступени. Или открытые кафе – что совсем роскошно. И хорошо, если ты немолод. Так что уже не годишься для флирта, хотя еще не вызываешь жалости, и не засоряешь эфир помехами вожделения. Тогда ты можешь раствориться и стать кем-нибудь.

Например, вон той парочкой. Они держатся за руки. Он не особенно красив и явно моложе ее. Лет на десять. У нее привлекательная, оригинальная внешность. Искусный макияж. Он перекинул куртку через плечо и что-то рассказывает без умолку – наверное, про свой карьерный рост. Она же хоть и смотрит на него, но не очень-то слушает. Улыбается тому, что все так хорошо, идет с ним рядом, глядя в лицо и пропуская мимо ушей все, что он говорит. Улыбка счастливая и размягченно-усталая, как будто женщина не вполне уверена, как будто убеждает себя ловить удачу – почему бы и нет, ведь жизнь ее не слишком баловала. Не упусти момент – так и рвется с ее губ, но опыт говорит обратное: зудят старые раны. Ей вспоминаются стихи, которые учили в школе: «Жизнь течет лениво как надежда вдруг нетерпелива».[4]

А можно стать вон тем старым господином, что жмурится на солнышке. Видно, его щекочет чувство пьянящей легкости, которое всегда навевает теплая погода. Ему хотелось бы идти летящим, под стать такому настроению, шагом, но, хоть он и обут в кроссовки с толстыми подошвами, ноги и спина не слушаются, плохо гнутся. Не так легко стряхнуть бремя лет и жить сегодняшним днем.

Куда лучше сочетается с этим праздником света обступившая скамейку стайка старшеклассниц. Школьная экскурсия в Париж. Трое сидят. Рядом, скрестив руки на груди, стоит молодой учитель, в рубашке с короткими рукавами. Разговор, вернее всего, идет о серьезных вещах, может, о выпускных экзаменах. Но суть не в этом. Одна из школьниц прислонилась к дереву. Она тоже участвует в беседе – большие пальцы просунуты в петли на поясе джинсов, так что подчеркнуты, как будто невзначай, чуть округлившиеся бедра. У других не столь откровенные позы, но каждая нет-нет да скосится на выступающую под белыми, розовыми и бирюзовыми блузками грудь. Учитель не смотрит, но прекрасно понимает, что подоплека момента – именно эти полунамеки, а не приличный дружеский тон удавшегося пикника.

Немного подальше к стене придвинуты сварганенные из чего придется пустые лежаки с похожими на ракушки бугорками одеял. Самих бомжей не видно. Наверное, они где-нибудь неподалеку, но как-то странно думать, что они вот так, без опаски, оставляют весь свой убогий скарб, на который никто не польстится. Ночь, кажется, была холодная. У них нет экзаменов, зато каждый день – испытание.

Множество разных судеб тесно соседствуют друг с другом, множество историй соприкасаются, не пересекаясь друг с другом. И странно! Из них, смешанных с шумом уличного движения, могла бы получиться жуткая какофония, но все наоборот. Когда смотришь вот так, со стороны, целиком растворившись во взгляде, на все эти сценки – забавные, жестокие, трагические и чаще всего с примесью грусти, – то проникаешься некой гармонией.

Кусочки пазла встают на свои места. Разве это только игра солнечных лучей, пронизывающих листву? Там, вместе с золотыми пылинками, танцуют частички печали, надежды, таланта. И места на этом спектакле бесплатные. Врастаешь в грамматику улицы. Глагол обозначает действие. Но есть еще глаголы состояния. Без дополнений и без устремлений. Быть, казаться, становиться. В них цепенеешь. Ящеркой на камне.

Весь пляж в одной песчинке

Прибрежная дорога. По краю местные власти позаботились сделать низенькую, в полметра, не больше, насыпь. С моря, с подветренной стороны, ее постепенно занесло песком. Стоишь и смотришь, как на горизонте, между привычными островами, скользит по маслянистой глади красное пятно – мирно пыхтит рыболовецкий катер. Стараешься заглянуть как можно дальше. Когда же опускаешь голову, взгляд, поначалу безразличный, падает на песчаный пригорочек вдоль насыпи. В утренних лучах контрастно различаются тени и матовые, как ленты из шелка-сырца, освещенные участки, сглаженные, плавные, без острых гребешков извивы. Уходящей в бесконечность многоярусной бахромой расчерчивают склон бороздки света. В самом низу, где амплитуда волн побольше, образовались канавки, в рыхлом, со слюдяными блестками песке угадываются провалы. Кажется, солнце уже успело все тут опалить и облить безжалостным белесым жаром.

Похоже на сделанные с самолета или воздушного шара панорамные фотографии пустыни из альбома, где собраны виды планеты с птичьего полета. Листаешь страницы и не можешь надивиться: какие огромные миры, какая скрытая гармония выявляется, если подняться высоко над землей, оторваться от житейской беготни, – прекрасное видно на расстоянии. Но в то утро, остановившись на прибрежной дороге, ты увидал всю эту красоту, а все потому, что тебе наскучило следить за красным катером, курсирующим по обычному маршруту – от мыса Эрки до пристани Дауэ. Да, целая Сахара развернулась у твоих ног. Здесь уместилось все величие мира.