Дэни Бехард - Варварская любовь Страница 38

Господи! – сказал он, мужик, меня из-за тебя чуть инфаркт не хватил. Он постучал себя по груди, выдохнул и рыгнул. Черт, изжога напала.

Он озирался, как будто опасался увидеть еще кого-то. Затем взял себя в руки. Пошли, сказал он совсем другим тоном. Потолковать надо.

Такая демонстрация тщеславия не слишком встревожила Франсуа. По заросшей травой тропке он направился к дороге.

Слушай, сказал ему здоровяк, ты должен свалить с этой земли. Не усложняй себе жизнь. Ты парень мелкий, не хочется тебя калечить. В натуре, физия у тебя приятная, но на кону моя репутация. Можешь ты это понять?

Понимаете, сказал Франсуа, я думаю, мне хотелось бы остаться. Здесь хорошо.

Здоровяк сделал вдох и слегка задел Франсуа, словно вживаясь в роль. Он вытащил из внутреннего кармана тупоносый квадратный пистолет и ткнул им Франсуа в грудь.

Кругом! Мне сказали, что если я тебя прикончу, всем насрать.

Франсуа под дулом пистолета продирался сквозь невысокие сосенки; ноги у него тряслись, и он шел вприпрыжку, словно паяц.

Мне надо, eh tabernac[48], мне надо, повторил он, хотя понятия не имел, что же ему надо. Он трясся как осиновый лист, пока не почувствовал, что сработал мочевой пузырь. Ствол ткнулся в спину, и ноги Франсуа заработали, как рычаги швейной машины, шлепая мокрой тканью джинсов. Затем все его тело охватила конвульсия, и он с криком бросился вперед, неловко перебирая ногами.

Ты должен убраться, сказал здоровяк. Ну, ты понял.

На обратном пути к хибаре Франсуа казалось, будто в каждый дюйм его тела впилось какое-то насекомое – тысячи насекомых. Он нырнул в реку, снял и выкрутил джинсы. Он сидел на порожке, будто пораженный током. Керосиновая лампа внутри дома потухла. Садилось солнце, где-то у подножия горы гортанно кричало какое-то существо. Он пытался вообразить, что чувствовали его родители, когда он появился на свет – крошечный и, наверное, счастливый мальчик. Но, может быть, они, слишком занятые своими жизнями, ничего не почувствовали. Он их почти понимал. Как бы ему хотелось знать наверняка, что он рожден человеком умнее и сильнее его. Если бы его застрелили, если бы он сейчас умер, что бы изменилось на свете? Жизнь шла бы своим чередом. Никто бы о нем и не вспомнил. Он – ничто. Он сам выбрал быть ничем, а не его язык или тщедушное тело.

Он смотрел, как садовая земля темнела, словно впитывая в себя синий воздух. Все замерло – и дорога, и долина. Ни один огонек в окошке не спорил с сиянием звезд.

На рассвете он все еще оставался там, и на следующий вечер тоже. Тело от усталости свело судорогой, а голод сменился онемением. Онемение расползалось по всем членам. Голова поникла. Временами Франсуа казалось, что он слепнет. Или это наступала ночь? Он оставался в сознании, но у него не было ни желания встать, ни побуждения уйти, спасти личность, которую он теперь так явственно видел, – случайную, мелкую, ничем не примечательную. Он подпирал головой тусклое солнце и не мог сказать, сколько дней он сидит вот так. Шел дождь, а он не мог сдвинуться с порога.

Незаметно его наполнила ненависть. Внутри его безмолвного тела принялось потрескивать и крутиться пламя. Горы, укутанные ночью, деревья, и камни, и дали, достигающие линии светящегося потока. Лунный свет рябил, точно вода, и воодушевлял. Жилы натянулись, как канаты. Он целиком сосредоточился на этой точке жара. Сколько бы ему ни рассказывали истории о силе и ярости, единственным человеком, которого он мог убить, был он сам.

Он бросился бежать. Сначала скованно, спотыкаясь о коряги и кустарник. Но с каждым падением он все больше входил в раж и вскоре несся, продираясь через ветки, врезаясь в деревья, перепрыгивая камни. На просеках перед его глазами возникали животные, их тела очерчивались в лоскутах света, словно на реверсах золотых монет. Бобры, лоси, медведи. Наблюдающие, напряженные от страха. Он взобрался на гребень холма и выл до тех пор, пока его голос не переполнил долину и не навалился на него самого многократным эхом, волна за волной – чистейшим звуком животной ярости. Далеко внизу зажглись огоньки в окнах, словно рассыпавшиеся во мраке бусины.

Незадолго до восхода его одолел безумный голод. Алчба, ставшая сильнее боли. Он побежал, перепрыгивая ограды, напал на фермерскую собаку и бил ее ногами до тех пор, пока бедная псина с воем не убежала прочь. Он прочесывал кукурузное поле, черничные плантации, ощупью шарил в силосных ямах, точно демон. Он познал разграбление вспаханной земли. Он пожирал собачью еду из банок и мешков. Ночами напролет опустошал холодильники на стоянках, выкапывал клубни в огородах, обдирал лозы. С каждым днем все больше людей с винтовками сидели на пнях, изучали следы или осматривали недра грузовиков, раскуроченные ужасным сасквочем[49]. Фанатики сошли с ума, замеряя оставленные на бегу следы, не отличавшиеся разнообразием, но определить, кто их оставил, не могли. А потом все прекратилось. Чудовище убралось восвояси, его последним преступлением, о котором нигде не сообщалось, стали мужские деловые костюмы, похищенные из чулана одной вдовы, кусок мыла и несколько бритвенных лезвий.

«Бьюик» притормозил, плавно опустилось окошко, открыв кондиционированное нутро автомобиля, человек за рулем совершал обычный осмотр. Его работа почти закончена, вот уже несколько недель он не видел здесь ни души. Автомобиль повернул в сторону лачуги, амортизаторы негодующе скрипели на разбитой, заросшей травой дорожке. Водила закурил, любуясь собой в зеркало заднего вида, и тут из хилых сосенок появился человек. Шофер скорчился на сиденье, ища пистолет, но пистолет оказался слишком глубоко. Повисла минута тошнотворной тишины, во время которой Франсуа вплывал в расширенные от ужаса зрачки водилы в виде отражения бизнесмена, наклонившегося над сверкающим боком автомобиля, чтобы поправить галстук.

Британская Колумбия

1981–1986

С природой Франсуа покончил. Пускай раскрашивают долину флуоресцентными газонами. Человек из «Бьюика» похвалил его костюм и предложил подвезти в город, хотя у него осталось еще одно незавершенное дельце неподалеку по одной закладной, к которой Франсуа приложил руку. Выехав на шоссе, водила стал жаловаться, что вместо того, чтобы работать на настоящих бандитов, вынужден пахать вышибалой на газонную фирму. В центре, распрощавшись с водителем, Франсуа подошел к газетному киоску и впервые за долгое время купил газету. Он читал объявления о вакансиях, пытаясь вникнуть в каждый заголовок: менеджер, клерк, портовый грузчик. Он снял комнату в пансионе и, чтобы побыстрее заработать наличные, устроился мыть посуду. Он читал вслух, впервые пытаясь улучшить свое произношение. Он делал частые перерывы, чтобы отжаться от пола. В конце концов пришлось обратиться к прежнему занятию, и он стал изучать колонку «Разное». Научно-исследовательской фирме требовался доброволец, который позволил бы ампутировать себе большой палец ноги и пришить обратно только под местной анестезией. Компенсация – три тысячи долларов. Не слишком много, но быстро, в каком-то смысле просто и достаточно для стартового капитала в маленьком бизнесе. В больнице его ждали всякие формуляры и собеседования, тщательное обследование стоп, визажист и мастер педикюра.

Найти кого-то очень сложно, сказал главный клиницист. Мало кто соглашается. Многие бомжи и хотели бы заработать, но у них нефотогеничные стопы. Чего мы только не видели – и грибок, и отсутствие пальцев, и панариций, и ложкообразный ноготь, и анонихию…

Ано-что? – переспросил Франсуа.

Врожденное отсутствие ногтей. Но вы, но у вас стопы в порядке.

Несколько дней Франсуа подержали под наблюдением. Спонсор несколько колебался, считал, что уроженец Квебека – это плохая реклама, но все устроилось. Франсуа сделали рентген ног, а потом вымыли их. Операционная походила на оживленную студию для модельных фотосессий, вдоль стен выстроились интерны в стильных очках, блондины и азиаты, фотокамеры под зонтиками, прожекторы. Его уложили на стол, зафиксировали ремнями и ввели новую анестезию. Сердце Франсуа екнуло. После разреза холодной сталью приблизился человек с миниатюрной циркулярной пилой. Франсуа стиснул зубы. Клиницист кивнул. Храбрый паренек, прошептал кто-то.

Лазерную иглу (специальная технология, которая тоже проходила испытания) Франсуа переносил не очень хорошо, хотя какие-то железы в недрах его пульсирующего организма впрыснули в его вены героин. Это случилось, когда он увидел в лотке собственный большой палец – красный, как свиная рулька. Потом его пришили обратно. Палец отек, болел, но, как признали врачи, за ночь практически прижился, остался лишь рубец, похожий на сварочный шов на трубе. Лазерная терапия продолжалась две недели, врачи утверждали, что это необходимо для скорейшего восстановления чувствительности.

Каждую минуту, когда его оставляли в покое, Франсуа читал – «Ньюсуик», что-нибудь современное и, конечно, газету. Теперь он понимал, насколько устарели убеждения его бабушки в том, кто они есть. Он читал о политике и бизнесе. Пытаетесь меня ободрать, бормотал он в одиночестве, воображая какую-то рисковую сделку. Его бесила собственная слабость. Газеты предрекали десятилетие инноваций. В разделе путешествий он наткнулся на популярные статьи по истории. Священная Римская империя, думал он, вот что это такое, нынешний бизнес, корпорации, будущее – не мечта хиппи о рае на земле, но иное его понимание. Он готов был вернуться в нормальную жизнь.