Джесси Эндрюс - Я, Эрл и умирающая девушка Страница 4

Ох ты ж, Господи…

Провальный подход № 3: ложный маневр. Короче, мама отправила меня в еврейскую школу до бар-мицвы, но это был такой гемор, что я даже рассказывать не хочу. Правда, в еврейской школе есть кое-что, ради чего стоит в нее ходить: потрясное соотношение мальчиков и девочек. В моем классе на шесть девчонок был, кроме меня, только один парень: Джош Метцгер. Проблема: одна из этих девчонок, Ли Катценберг, была горячей штучкой. Другая проблема: Джош Метцгер был крутым пацаном. С длинными обесцвеченными волосами, завивавшимися от плавания, вечно печальный и неразговорчивый, он пугал меня и одновременно заставлял девчонок сходить по нему с ума. Да что там девчонок – даже учителей. Учителя в еврейских школах практически сплошь женщины, в основном незамужние.

Так или иначе, в шестом классе пришло время подступить к Ли Катценберг. Чтобы завоевать ее – приготовьтесь к рекордному идиотизму – я решил пробудить в ней ревность. А именно: затеять флирт с Рейчел Кушнер, не бог весть какой симпатичной девчонкой с большими зубами и волосами, еще более вьющимися, чем у Джоша Метцгера. С ней даже поболтать-то было не особо интересно, потому что она говорила очень медленно и, казалось, никогда не знала, что сказать.

Но у нее было одно важное достоинство: она считала меня прикольнейшим парнем на свете. Я мог рассмешить ее буквально чем угодно: передразнивая учителей, изображая косоглазие, танец человека-голубя. Это очень благотворно влияло на мою самооценку. К сожалению, это совершенно неблаготворно влияло на мои шансы с Ли Катценберг, которая быстро пришла к выводу, что Рейчел и я – крутая пара, и однажды после школы она нам так и сказала.

Так у меня внезапно образовалась девушка. Но не та, что я хотел.

Говоря словами Низара, самого грубого и плохо говорящего по-английски ученика школы Бенсона, «долбаный хрен на фиг в задниссу».

На следующий день я сообщил Рейчел по телефону, что хотел бы быть Просто Друзьями.

– Чудесно! – ответила она.

– Отлично, – ответил я.

– Заглянешь?

– Э, у меня нога застряла в тостере.

Надо ли говорить, что мой идиотский ответ вызвал у нее бурю смеха?

– Не, я серьезно: не хочешь зайти ко мне? – снова спросила она после тридцати секунд (я не преувеличиваю) безудержного хихиканья.

– Мне надо сначала избавиться от этого тостера. – Чувствуя, что разговор заводит нас в никуда, я повесил трубку.

Эта шутка растянулась на несколько дней, потом на недели. Иногда, когда она звонила, я «приклеивался к холодильнику», потом «случайно приваривался к полицейской машине». Весьма плодотворной оказалась тема животных: «Мне надо покормить несколько голодных тигров», «Прямо сейчас я перевариваю целого вомбата». Постепенно Рейчел перестала считать всю эту бессмыслицу забавной шуткой. «Грег, я серьезно, – начала спрашивать она, – если ты не хочешь со мной встречаться, так и скажи».

Но я не мог «так и сказать» – мне казалось, это жестоко. Глупо, конечно, – то, что я делал, было гораздо более жестоким. Но тогда я этого не понимал.

Спокойно: я уже дал себе в глаз.

Ходить в школу стало ужасно неловко. Рейчел отвернулась от меня, но это никак не помогло мне с Ли. Теперь-то мне ясно: Ли стала считать меня подонком. Возможно, именно я подтолкнул ее к заключению, что все парни – подонки, потому что вскоре после моего фиаско с Рейчел Ли подалась в лесбиянки.

Провальный подход № 4: «буферный» комплимент. В седьмом классе у Мары Лабастиль выросли отпадные буфера. Но говорить девушке комплименты насчет ее сисек – не лучшая идея. Мне выпало познать эту истину на очень горьком опыте. Помимо всего прочего, я выяснил, что еще хуже привлекать внимание к тому, что их две. Не знаю даже, почему, но это так. «У тебя классные буфера!» Плохо. «Оба твоих буфера такие классные!» Еще хуже. «Два буфера? Прекрасно!» Кол с минусом.

Провальный подход № 5: джентльмен. Мэрайя Эппс переехала в Питтсбург в восьмом классе. Когда нам представили новую ученицу, я сразу же загорелся. Она была классной, она казалась умной, и, что еще лучше, она совершенно не знала предыстории моих дебильных отношений с девушками. Я понимал, что действовать надо быстро. В тот же вечер, не утерпев, я спросил маму, чего на самом деле хотят девушки.

– Девушки любят джентльменов, – ответила она, немного экзальтированно, – любят, чтобы их засыпали цветами… – Мама посмотрела на папу – дело было после ее дня рождения или чего-то такого.

В общем, на следующий день я пришел в школу в костюме и с самой настоящей розой, которую вручил Мэрайе перед первым уроком.

– Почел бы за честь и огромное удовольствие сопровождать тебя в кафе-мороженое этим воскресеньем, – произнес я с британским акцентом.

– Почел бы? – переспросила она.

– Грег, ты похож на педика! – фыркнул Уилл Каррузерс, качок, сидевший за соседней партой.

Но все сработало. Невероятно! Мы действительно отправились на свидание. И не куда-нибудь, а в кафе в Окленде[2]. Я взял нам мороженого, а когда мы сели за столик, подумал: с этой минуты моя жизнь будет вот такой, и это реально круто, блин!

И тут-то началось Общение.

О, эта девушка была непревзойденной рассказчицей. В смысле: ее было не превзойти. Она могла говорить часами, причем исключительно о своих друзьях в Миннесоте, совершенно мне незнакомых. Ни о чем другом Мэрайя говорить не желала (подозреваю, что и не могла). Сотни часов я выслушивал истории неизвестных людей, а роль джентльмена категорически исключала признания «Это скучно» или «Я это уже слышал».

В общем, образ джентльмена работал слишком хорошо. И при этом результат был смехотворен. Каждый день надевать в школу лучшие костюмы, постоянно что-то покупать ей, по вечерам часами просиживать на телефоне – и все ради чего? Конечно, никакого секса. Джентльмены не играют любовью. Не то чтобы я знал тогда, что такое «играть любовью», конечно. Плюс мне приходилось и дальше говорить с этим дурацким британским акцентом – все думали, у меня крыша поехала.

Короче, надо было с этим кончать. Но как? Разумеется, я не мог просто честно сказать: «Мэрайя, если быть с тобой означает платить кучу денег и слушать твою болтовню, то оно того не стоит». Я подумывал начать действовать ей на нервы, говоря только о динозаврах или даже самому прикинуться динозавром, но у меня не хватало на это духу. Короче, я попал, ребята…

И вдруг в один воистину прекрасный день меня спас Аарон Винер. Пригласил ее в кино и как следует обработал на заднем ряду. На следующий день в школе уже они были парнем и девушкой. Бац! Проблема решена. Я притворялся расстроенным, но на самом деле испытал такое облегчение, что зашелся истерическим смехом на истории и даже был отправлен в медицинский кабинет.

На этом все кончилось. В старших классах я уже и не пытался испытывать какие бы то ни было подходы к девушкам. Честно говоря, Мэрайя начисто излечила меня от желания заводить девушку. Если «отношения» – это вот такое, то на фиг.

Глава 4

И где они сейчас?

Кэмерон (Кэмми) Маршалл теперь капитан Математической лиги. У нее по-прежнему рюкзак с Хелло-Китти, и возможно, в этом нет ничего смешного. Она явно перестала быть самой «жаркой штучкой» в своем классе, но, думаю, теперь это ее не сильно заботит.

Мэдисон Хартнер офигительно «горяча» и, наверное, встречается с каким-нибудь футболистом из «Питтсбург-Стилерз» или типа того.

Ли Катценберг ходит с бритой головой и железяками, воткнутыми в разные части лица, и четверо из пяти бенсоновских учителей литературы уже плюнули на попытки заставить ее читать книги, написанные мужчинами.

Мара Лабастиль и два ее в равной степени феноменальных буфера перешли в другую школу.

Мэрайя Эппс ушла в театралы. У нее толпа поклонников, стопроцентных геев, включая Джастина Хоуэлла, и, черт возьми, они непрерывно трындят.

У Рейчел Кушнер в последнем классе обнаружили острый миелоидный лейкоз.

Глава 5

Умирающая девушка

Я узнал про лейкемию Рейчел почти сразу же, как пришел домой.

Как я уже говорил, первый день в последнем классе был если не классным, то неожиданно не ужасным. Все, от богатой Оливии Райан с переделанным носом до Сердитого Сирийца Низара считали меня нормальным, и никто не пытался меня «опустить». Небывало! И вообще, в целом все стало намного лучше, поскольку теперь не было никого старше меня, кто бы мог выдавить пачку горчицы мне на голову или на рюкзак. Классно быть самым старшим. Учителя все наперебой заливали, каким трудным будет последний класс, но к концу школы ты понимаешь, что они говорят так каждый год, и всегда лгут.

Моя жизнь достигла зенита, и я еще не знал, что с приходом мамы это лучшее время моей жизни закончится. Оно продлилось около восьми часов.