Эльга Мира - Улитка Страница 60

«Это уже теперь тайна…»

ГЛАВА 2

Дорогая Адель!

Ты не представляешь, что значил для меня твой внезапный вчерашний звонок. Без преувеличения, он стал спасительным глотком для обезвоженной души. Однажды ты сказала мне: «Даже если мы перестанем спать друг с другом, я все равно почувствую твою боль на расстоянии» – и не ошиблась!

Думал ли я, что когда-нибудь стану изливать тебе душу, что вообще буду кому-то ее изливать ?! Безумие! Даже щеки горели от стыда после нашего разговора.

Но гнойный нарыв, зревший во мне, прорвался, и больше нет сил молчать!

Сколько бессмысленных поступков совершает человек в погоне за своими миражами?Не стану скрывать, уходя от тебя, я давал себе слово найти совершенно иное, самоуверенно полагая, что лучшее впереди. Прости меня! Прости за то, что с такой вероломной легкостью отказался от наших отношений. Теперь расплачиваюсь по счетам.

Знаешь, я даже испытываю некое угрюмое злорадство от своего нынешнего положения. Оно надолго отобьет у меня стремление к недозревшим девицам, в которых столько же женской мудрости и добродетели, сколько в грязном белье чистоты.

Ты спрашиваешь, какая она?! В начале думалось – необыкновенная. Помню, как при первой встрече даже опешил от смеси застенчивой мечтательности и импульсивного порыва. Я влюбился в нее без памяти, как мальчишка, даже и не подозревая, с каким довеском получу «невесту»!

Теперь каждый прожитый день беспощадно показывает всю ее фальшь. Она упряма, спесива, эгоистична и безоговорочно слепа к чужой боли. Одержимость собственной избранностью выворачивает ее мир наизнанку, а этот гаденыш! Он все время подпитывает в ней чертову иллюзию, держит на поводке, как собаку. Чуть между нами размолвка – он тут как тут, и эта глупая гусыня бежит за ним без оглядки. Однажды наш общий друг Роб сказал мне: «Ты недооцениваешь Джудит. Он очень сильно привязал ее к себе, искусно расставив сети. Парнишка никогда не будет с ней, но и не отпустит».

Все это видят, кроме нее самой!

Порой хочется заорать:

«Дура! На что ты размениваешься?! Где же твоя девичья гордость?!»

Но крик застревает в горле, и все продолжается по кругу.

Если бы ты знала, сколько раз я наступал себе на горло ради сохранения отношений. Дошло до того, что униженно попросил ее вернуться после сильнейшего оскорбления. Теперь даже не знаю, зачем это сделал. Наверное, надеялся, что голос разума возьмет верх над ее эмоциями. Но, скорее всего, она просто безумна, если не понимает, что на кону.

Сначала я не мог ею напиться, а теперь захлебываюсь. Еще немного, и не выдержу – просто вышвырну эту дрянь за порог.

О, Адель! Зарыться бы в твои объятия, заласкать до смерти, наслаждаясь каждым твоим стоном. Устал… Болит душа…

…Ты хочешь знать, что я чувствовал с ним? Адель, для меня единственно естественное – запускать пальцы в женскую глубину. Поэтому уместнее здесь будет спросить, что толкнуло меня на этот шаг? Можно было бы солгать, пеняя на жуткое опьянение. Но отвечу честно: злоба.

В ту ночь мне хотелось выдавить ему пальцами глаза, но я не сделал этого. Наоборот, когда мы разделись, первым взялся за его яйца. Знаешь, ощущать в руке чужой член весьма забавно. Я смеялся над этим, и он, понимая мое состояние, смеялся вместе со мной. Двое голых мужчин, стоя лицом к лицу, трогали друг у друга гениталии и глупо ржали. Вот уж точно, жизнь следует познавать во всех ее проявлениях! Не поспоришь, в нем действительно есть какое-то фатальное притяжение… В чем оно? Быть может, в запахе кожи. Не знаю… В общем, все получилось легко, как само собой разумеющееся. Презерватив из тумбочки, раздвинутые, подрагивающие от удовольствия ягодицы, мои толчки в совершенно инородном теле, а после снова виноватый смех – уже только его. Видать, протрезвев, он понял, что произошло. Думаю, мы оба поняли… Каждый из нас жаждал поставить другого на место, гонка стала самоцелью… Вот только для меня все закончилось давно, а для него – оборвалось с этим моментом».

Остекленевшими глазами я вытаращилась на экран ноутбука, кожей ощущая чудовищное и непоправимое НЕЧТО.

В этот момент входная дверь хлопнула. Эрик вернулся из магазина с большим пакетом в руках.

Увидев меня за своим лэптопом, он ничего не говоря, прошел на кухню и уже оттуда поинтересовался:

– Появилось тяга к чужим перепискам?

– Кто такая Адель? – ответила я вопросом на вопрос.

Молчание. Только зловещий шелест полиэтилена.

– Кто такая Адель?! – Осипший от волнения голос прозвучал униженно.

– Единственное, что тебя интересует? – донеслось, словно с другого континента.

– Нет, – пробормотала в ответ, – но то, что действительно интересует, кажется слишком чудовищным, чтобы спрашивать о нем.

Страх отозвался шумом в голове и дрожью в руках.

– Чудовищным? Женщина, которую я любил, стала мне отвратительной – вот что действительно чудовищно, – заметил меланхолично Эрик, пройдя мимо меня в комнату.

Спокойным движением руки он закрыл ноут. Я пыталась держаться достойно, но от жестоких слов на лбу выступила испарина. Все во мне кричало – это начало конца!

– Как ты можешь так говорить? – ошарашенно встряхнула головой. – У нас же в последнее время все наладилось. Я так старалась, старалась изо всех сил!

– Серьезно?! – хмыкнул он. – Вижу, ты слишком забегалась по мужикам и с трудом уже можешь вспомнить, для кого и как ты старалась.

Отрешенный вид любимого начинал приводить в бешенство.

– Не нужно со мной так!

– А то что? – Он поднял на меня полные презрения глаза. – Опять кинешься, задрав хвост, к своему дружку? Давай! Пусть расскажет тебе о той ночи, а за одно и о цене его дружбы!

– Ты врешь! У вас ничего не могло быть! Джудит не поступил бы так со мной, – исступленно закричала я, уже не в силах сдержать слезы.

– Все, что для тебя важно? – Эрик угрюмо покачал головой. – Что ж, спроси у него сама. Беги и спроси. Идиотка! Повисни снова у мерзавца на шее. Хотя нет, если хочешь, чтобы он еще разок тебя вздрючил, дай ему понять, что навсегда бросаешь его. Чего уставилась?! Думаешь, я не знал об этом? Все, хватит. Уходи! Я больше не намерен это терпеть. Слишком долго все тебе сходило с рук. Убирайся к черту!

Рука, прикуривающая сигарету, дрогнула.

Дикая догадка мелькнула в голове.

– Ты специально подсунул мне это письмо. Ведь так? Чтобы сжечь все пути назад – для меня, для него.

– Не неси чепухи. Низости – это по твоей части.

Он вышел из комнаты.

Это был приговор! Вердикт о смертной казни! Конец пути, стоп-кран, последняя черта! Это было головокружение и тошнота, страх, отчаяние и боль.

«Мне тяжело. Мне тяжелее всех тех, кому когда-либо было тяжело, потому что это моя жизнь, мое сознание, моя боль и моя драма».

Воспоминания о том ужасном дне все еще гложут, не отпуская. Я так и не смогла ни простить себя, ни вытравить позор из своего сердца. Даже сейчас, спустя годы, мне все еще хочется вцепиться в свое прошлое и, подобно бойцовскому псу, вырвать из него мое предательство, породившее цепь трагических событий. Но в тот момент достоинство, честь, человечность потеряли ценность так же, как исчез свет истины.

Униженная, ошеломленная, полная горькой обиды, я сидела на диване, уставившись в пол бессмысленным взглядом. В моей голове стучала только одна мысль: «Уйти нельзя остаться».

Я все силилась и никак не могла понять, где же в этой фразе поставить запятую.

За стеной гремела посуда, включали кран. Казалось, Зазеркалье перевернуло ось добра и зла. В ушах шумело и даже подташнивало от безысходности, злобы к себе, Эрику, Джудит. Но, как ни перекладывай вину на других, – сердце не обманишь.

– Вот он – результат твоего эгоизма и вероломства! Получай по заслугам! – кричало оно.

– Не хочу тебя слушать! Замолчи! Мои поступки не были вероломными – я просто следовала твоему зову!

– Нет! Ты шла за слабостью, похотью, риском, но только не за мной.

– Лжешь! Это ты толкало меня к Джудит, а теперь заставляешь чувствовать вину. Не выйдет! Ты предало меня! Вы все предали меня! Ненавижу! Ненавижу! Ненавижу!

Вскочив, я в бешенстве бросилась на кухню. Во мне клокотало нестерпимое желание раскрошить все, что попадется на пути.

Перехватив мой блуждающий по стенам взгляд, Эрик насмешливо заметил:

– Не стоит разбивать предметы искусства, в отличие от людей, они чего-то стоят.

– Сволочь! Ты самая последняя бесчувственная сволочь! – завопила я в истерике.

Реальность вокруг растворялась, погружая меня в туманное марево, и уже откуда-то издалека долетели слова:

– Прекрати вести себя омерзительно!

Сколько презрения и безразличия в любимом голосе! Вынести такое было просто невозможно.