Андре Моруа - Земля обетованная Страница 7

– Неужели вас никто не учил правильно есть? – спросила она у Клер. – Хорошо воспитанные девочки не макают хлеб в кофе.

– Но Леонтина мне разрешала…

– Леонтина – простая крестьянка.

Она настояла на том, чтобы окна комнаты Клер были открыты в любую погоду: увы, череда бронхитов убедила ее в хилости французских детей. Холодный душ также пришлось отставить ввиду прискорбных последствий. Зато мисс Бринкер удалось вменить в правило прогулки с деревянной рейкой за спиной, под лопатками, которая вынуждала ее воспитанницу держаться прямо, с высокомерно поднятой головой; такая осанка вполне соответствовала горделивой душе ее ученицы. Вначале Клер бунтовала против этих нововведений, вдобавок ее отталкивала внешняя сухость мисс Бринкер. Однако довольно скоро она привязалась к своей учительнице, так как находила ее справедливой. Мисс Бринкер наказывала только в тех случаях, когда нарушались установленные ею правила, и всегда выполняла свои обещания. Кроме того, она никогда не отзывалась дурно о своих хозяевах за глаза, как это делали служанки на кухне. Развлечений стало меньше, но Клер, с ее врожденным благородством, чувствовала, что так оно лучше.

А главное, она страстно полюбила свои уроки, свои занятия. До сих пор умная, пылкая, любознательная девочка искала интеллектуальную пищу в чтении «Посиделок в хижинах», а когда за ней не следили, то и в словаре «Ларусс». Мисс Бринкер, соединявшая в себе некоторую узость мышления с подлинной широтой интеллекта, открыла Клер великолепный мир литературы. Она любила Шекспира, Милтона, Гёте, Шелли, Диккенса. Как только Клер освоила английский (а она быстро преуспела в этом), мисс Бринкер дала ей прочесть пьесы Шекспира в пересказе Чарльза Лэмба,[12] «Оливера Твиста», «Дэвида Копперфильда» и несколько романов Вальтера Скотта. По поводу религиозных различий она сразу же высказалась вполне недвусмысленно:

– Вы католичка, я протестантка. Следовательно, я не могу давать вам религиозное воспитание. Моя обязанность – водить вас на уроки катехизиса и проверять, выучили ли вы задания. Я буду уважать вашу религию, вы будете уважать мою.

Превыше всех добродетелей мисс Бринкер ставила непорочность. Она с ужасом отвергала любые разговоры о плоти и всем, что с ней связано. Так, она объявила Клер, что рассматривать свое тело в зеркале – тяжкий грех. И была ужасно шокирована, когда Клер и другие девочки, выходя с урока катехизиса, начали задавать ей вопросы по поводу Благовещения:

– Она не познала мужчину – что это означает, мисс Бринкер?

– Я уже вам сказала, Клер, что не намерена обсуждать с вами религиозные вопросы; спросите у своей матери.

Мадам Форжо ответила уклончиво:

– Это… чудо. А чудеса не обсуждают.

Разочарованная Клер снова обратилась к мисс Бринкер, и та, забыв о свойственной ей сдержанности, взорвалась:

– Вот что бывает, когда Деве Марии придают слишком большое значение! В моей религии…

Но тут она осеклась; на том разговор закончился и больше не возобновлялся. Другим поводом для беспокойства Клер стал анализ поступков, предшествующий исповеди: «Мысли, речи, наедине с собой или вместе с другими. Непристойные прикосновения. Дурные или опасные зрелища. Неприличные наряды. Преступные привязанности…»

– Мама, – спросила Клер, – как же я могу узнать, согрешила я или нет, если я не понимаю, что значат эти слова?

– Ах, не приставай ко мне, Клер! Если ты их не понимаешь, значит ты не совершала этих грехов. И вообще, хватит вопросов! Оставь меня в покое! Твое любопытство просто несносно.

Сам тон ответов матери укреплял Клер в мысли, что тут кроется какая-то тайна. Особенно смутило ее одно из Евангелий, которое ей велели заучить наизусть: «И сказал: посему оставит человек отца и мать и прилепится к жене своей, и будут два одною плотью…»[13] Эта фраза напомнила ей о кровати с балдахином, в которой спали Блез и Катрин. В пересказах Лэмба она прочитала упрощенную версию «Ромео и Джульетты» и теперь представляла себе любовников из Вероны в образах Блеза и Катрин. Обе эти пары были очаровательны, и, однако, девочке казалось, что в любви женщины к мужчине есть что-то постыдное, то, что святой Павел называл «терзаниями плоти», коих избегали только «те, кто не познал нечестивого плотского греха, ибо непорочны». Мисс Бринкер, конечно, непорочна, думала Клер, ведь для нее непорочность – синоним чистоты. Иногда во время какого-нибудь чтения мисс Бринкер весьма сурово отзывалась об опасностях любви.

– Мужчины, – говорила она, – непостоянны и лживы. Они внушают молодой девушке постыдные чувства, желая удовлетворить свои низменные инстинкты. А затем бросают несчастных, которые имели слабость поверить им.

Эти рассуждения казались Клер темными и пугающими.

– Неужели все мужчины такие, мисс Бринкер? А как же Ромео – он ведь остался верен Джульетте.

– Это потому, что он умер молодым, – с горечью отвечала мисс Бринкер. – Никогда не уступайте романтическим порывам. Вы даже не представляете, насколько счастливы сейчас. Увы, через несколько лет сердце ваше будет разбито и вы пожалеете, что родились на свет.

Довелось ли страдать самой мисс Бринкер? Клер ужасно хотелось спросить ее об этом, но она не осмеливалась. Однажды в книге, принадлежавшей ее воспитательнице, она обнаружила поблекшую фотографию, представлявшую мисс Бринкер на лошади рядом с кудрявым, довольно красивым молодым человеком.

– Это ваш брат, мисс Бринкер?

– Нет, – ответила англичанка. – Never ask personal questions.[14]

На уроках истории мисс Бринкер всегда делала упор на эпизоды, посвященные безумствам любовной страсти. Каким образом Самсон, необоримый силач, позволил коварной кокетке Далиле привести себя к гибели? Почему Олоферн в тот момент, когда Юдифь отсекала ему голову, спал рядом с этой чужестранкой? И с какой стати отважный воин Марк Антоний поддался соблазнам Клеопатры, пожертвовав ради нее и карьерой, и славой, и самой жизнью?

– Мисс Бринкер, как это взрослые люди могут совершать такие глупости?

– Их совершают именно взрослые, – отвечала мисс Бринкер, – а дети – непорочные существа.

Однажды, посетив часовню соседнего замка, Клер увидела могильную плиту, на которой возлежали две каменные фигуры – рыцаря и дамы, – распростертые на спине и разделенные мечом. Клер долго рассматривала статуи. Они были очень красивы в своей чопорной застылости – он, облаченный в латы, и она, в длинном платье с прямыми складками. У обоих руки были сложены на груди; лица выражали безмятежный покой. Впервые Клер довелось увидеть, пусть и в скульптурном изображении, мужчину и женщину, лежащих рядом. Она представила себе Блеза и Катрин в позе Возлежащих – бок о бок, но раздельно, – погруженных в такое же мирное забытье. И этот образ был ей приятен.

Медленно складывались у нее в уме два представления о любви, разных, если не сказать противоположных. С одной стороны, это был дикий, нелепый акт, который в одно мгновение переносил женщину из состояния девственности, угодного Богу, в состояние неизбывного позора. Этот акт был преступлением ужасающей жестокости. Однажды полковник в присутствии Клер рассказал жене, не обращая внимания на ее раздраженные взгляды, о пастушке, изнасилованной на лугу дорожным рабочим. Грубый запах животного вожделения неизбывно царил в деревнях. Девочки, которым природный инстинкт подсказывал, что на пустынных дорогах бродят античные сатиры, старались возвращаться из школы по двое. «Мужчины, знаешь ли, грубые животные» – так Леонтина часто говорила Клер. И она не забывала эти слова, тем более что часто видела, как совокупляются животные на полях, на скотном дворе. В результате зрелища наскоков и насилия, стыда и крови символизировали для нее разврат. Но им противостоял чистый, прекрасный образ каменных фигур, лежащих в ожидании безмолвного, недвижного, идеального таинства, соединявшего пару навечно.

VIII

Клер часто думала о том, что живет в Сарразаке как пленница, которая, томясь в темнице, не видя настоящей жизни, пытается угадать, что происходит снаружи, по смутным, долетающим оттуда звукам и теням, скользящим по стенам. Томясь в плену у своих родителей, с их бедностью и гордыней, она не могла узнать ни внешний мир, ни людей и только в книгах улавливала отзвуки страстей, только в трагедиях и поэмах слышала эхо криков их жертв.

Влияние мисс Бринкер на ее ученицу все возрастало. Клер бунтовала против матери, которая обращалась с ней как с малым ребенком и отдавала приказы, никогда не объясняя их. С тех пор как девочка прочитала «Ифигению» Расина, она про себя величала госпожу Форжо Клитемнестрой. Ей уже были известны кое-какие похождения отца, который все еще оставался «кавалером», и она в глубине души одобряла его. Ей только хотелось, чтобы он был нежнее и ближе к ней. Учительница и ученица вместе противостояли эгоизму родителей.