Алекс Капю - Мистификатор, шпионка и тот, кто делал бомбу Страница 8

Могу себе представить, что по прибытии в Марсель тем ноябрьским утром 1924 года д’Ориано наняли на вокзале Сен-Шарль носильщика, который на тележке отвез их чемоданы вниз по улице Канебьер к Старой гавани. Велика вероятность, что приветливое солнце Лазурного Берега озаряло широкие улицы, заливая блеском новые, похожие на дворцы жилые дома коммерсантов.

Недавно Марсель в значительной своей части был отстроен заново – как врата во французские колониальные владения в Африке и Восточной Азии. Атмосфера слегка отдавала Востоком, на улицах виднелись черные бороды и кафтаны, турецкие шаровары и тюрбаны, но и британские стоячие воротнички, белые военные мундиры и французские береты, и все в полном согласии ездили сообща на трамвае, заключали в кофейнях сделки или разглядывали приходящие и уходящие корабли.

Порт обзавелся новыми обширными доками и причалами с современными погрузочными кранами и товарными составами для вывоза колониальных товаров. Только вот в акватории порта стояли не новые пароходы, а главным образом допотопные деревянные парусники. Внушительные ганзейские пятимачтовики XIX века рядом с элегантными американскими клиперами, норвежские гафельные шхуны рядом с арабскими дау, иной раз причаливали даже китайские джонки; но современные стальные пароходы здесь видели редко, ведь в 1914–1918-м большая часть всемирного парового флота ушла на океанское дно. Оттого-то после войны судовладельцы извлекли на свет божий все мало-мальски мореходные деревянные суда, а поскольку по всему миру вместе со стальными кораблями утонуло и большинство моряков, судовладельцы прочесали еще и богадельни и, слегка поднажав, наняли тех седобородых, беззубых морских волков, что еще кое-как стояли на ногах и были в своем уме.

Новое жилье д’Ориано находилось у Вьё-Пор, у Старых ворот, в фахверковом доме XVIII века. Внизу располагался музыкальный магазин, а два этажа над ним занимала квартира – четыре маленькие комнаты и салон с видом на портовую акваторию. Стены беленые, на лестнице пахнет восковой мастикой. Лаура осмотрела дом, зная, что ей придется выдержать здесь три года. Она будет посещать школу, не давая ни малейшего повода для нареканий, ходить за покупками и мыть посуду, а после школы помогать в магазине. Через полгода примерного поведения попросит у матери позволения брать в марсельской консерватории уроки пения и станет от случая к случаю бывать на концертах. Но в шестнадцать лет, это она знала совершенно точно, соберет чемодан и уедет в Париж.

Причем одна.

Феликс Блох принадлежал к числу тех редких людей, кому выпало в жизни испытать прозрение, и до конца своих дней он его не забудет. Случилось это в конце первого курса, в последний день четырехнедельной производственной практики, около половины шестого, когда он последний раз стоял за кульманом в чертежной литейного завода «Фриц Кристен» в Кюснахте на Цюрихском озере. Завод уже затих, рабочие разошлись на выходные. Секретарша, зажав под мышкой пальто и сумку, попрощалась, шеф еще сидел у окна над своими книгами. На озере прогудел пароход, дневной свет мало-помалу тускнел. Скоро придется зажечь электричество.

Феликс Блох провел тушью последнюю линию на последнем чертеже крышки канализационного люка, которую литейный завод собирался зимой запустить в производство. Четыре недели кряду Феликс по девять часов в день занимался этой крышкой, изучил ее вдоль и поперек – круглая чугунная крышка вкупе с рамой, шестидесяти сантиметров в поперечнике, пяти сантиметров в толщину, с вмонтированной посредине скобой для подъема и названием фирмы, а также с двадцатью четырьмя концентрически расположенными отверстиями для стока воды и пересекающимися под прямым углом канавками против скольжения.

В первый рабочий день шеф сунул ему кипу бумаг с карандашными набросками и техническими размерами и поручил превратить все это в нормальные технические чертежи для цеха и отдела сбыта. Крышки для канализационных люков – товар ходовой и надежный. С тех пор как все больше людей ездили на автомобилях, дорожное и канализационное строительство процветало. Без крышек для люков не обойтись, спрос с годами только возрастал. Самыми важными клиентами были общины и кантоны, они платили сразу и заказывали крышки не по одной и не десятками, а крупным оптом.

К концу практики Феликс Блох знал свою крышку как ничто другое на свете – лучше, чем глаза матери, лучше, чем свой перочинный нож, лучше, чем выключатель своего ночника, лучше, чем собственные руки. Он вычертил крышку в вертикальной проекции сверху и снизу, причем в разных масштабах – один к четырем, один к восьми и один к двенадцати, – изготовил и не очень полезный вид сбоку. Особенно трудоемкими были чертежи в проекции под углом сорок пять градусов, причем каждый чертеж он снабжал техническим приложением, указывая размеры и вес, а также содержание углерода в стали и данные по ударопрочности и прочности на сжатие на квадратный сантиметр.

Четыре недели работы над канализационной крышкой, к собственному его удивлению, оказались весьма занимательными. Первый день он дивился прямо-таки непревзойденной простоте объекта, а позднее с удовольствием и монашеским благоговением погружался в свою задачу. Вопрос о смысле работы у него не возникал. Во-первых, производственная практика была обязательной частью учебного процесса и завершала каждый курс. Во-вторых, чугунные крышки безусловно полезны и нужны, ведь благодаря им улицы не заносило грязью, и служили они народному хозяйству, а равно свободе передвижения людей, общественной гигиене и здоровью народа. В-третьих, с военной точки зрения они очевидной ценности не имели. В-четвертых, Феликс Блох обнаружил, какое удовлетворение испытываешь, обладая основательными специальными познаниями в четко очерченной области. С середины второй недели он по праву мог считать себя экспертом по канализационным крышкам шестидесяти сантиметров в поперечнике.

Четыре недели он ежедневно ездил на велосипеде из Цюриха в Кюснахт и увлеченно, с удовольствием чертил канализационные крышки. Утром приходил в контору первым, вечером уходил последним, а когда стоял за кульманом, шеф заглядывал ему через плечо и одобрительно ворчал. Обеденный перерыв он проводил с рабочими в раздевалке. Сидел с ними на лавках, приделанных вдоль стен, как и они, облокачивался на колени и, как они, ел хлеб с сыром из принесенной жестянки. Слушал их разговоры, благоразумно помалкивал и был благодарен, что они не слишком выказывали ему, студенту, свое презрение.

В конце второй недели шеф после работы сунул Феликсу пять франков и пробурчал: когда после Училища он будет искать работу, пусть первым делом обратится к нему. В конце третьей недели он сунул ему еще пять франков и пробурчал, что вообще-то не придает большого значения аттестатам и дипломам, так что охотно возьмет его на работу прямо сейчас. Литейная быстро растет, и ему нужна светлая голова, которую впоследствии можно и компаньоном сделать.

Феликс Блох порадовался похвале и отеческой благосклонности шефа и в последнюю неделю практики воображал себе, как все будет, если он впрямь бросит учебу и начнет здесь новую жизнь – взрослый мужчина с собственной квартирой и солидной профессией эксперта по канализационным крышкам. Станет платить налоги, обзаведется женой, спроектирует на берегу озера новый цех по выпуску канализационных крышек, будет ездить по делам в Кёльн и кататься на лыжах в Энгадине, совершит с женой путешествие в Италию. Позднее построит на зеленом лугу дом и станет управлять всем заводом, а когда-нибудь уйдет на покой, передаст производство канализационных крышек своим сыновьям, а сам займется внуками и коллекцией кактусов.

Но в последнюю минуту последнего дня практики, когда в последний раз отложил рейсфедер, закрутил крышку пузырька с тушью, снял с крючка пальто и попрощался с шефом, который с наигранной непринужденностью проводил его к выходу и в дверях неловко пробормотал, что здесь, он ведь знает, двери ему всегда открыты, – в ту минуту, когда Феликс Блох вышел на улицу и сел на велосипед, его словно током пронзило прозрение, что он никогда больше сюда не вернется, потому что канализационная крышка – всего-навсего канализационная крышка и ему в жизни не набраться смирения, чтобы посвятить свои творческие силы изготовлению таких крышек. Или производству коленчатых валов. Или шатунов. Или ткацких станков. Или газовых турбин.

В тот миг ему стало ясно, что он больше ни дня не станет изучать машиностроение, так как минувшей осенью на погрузочной платформе товарного склада был совершенно прав, когда на секунду-другую твердо решил заниматься в жизни исключительно чем-то прекрасным, бесполезным и абсолютно бесцельным. И он энергично нажал на педали. Сейчас поедет прямо домой и заявит отцу, что иначе не может, что сию же минуту начнет новую жизнь.