Сара Райнер - Один момент, одно утро Страница 8

– Одна из этих – вы знаете, лесбиянок? Любите женщин? Содомитка? Да?

Личная жизнь – запретная тема для Аарона, и он прекрасно это знает. Он намеренно провоцирует Лу, и она не поддается на провокацию. Но она также знает, что этой области нельзя избегать полностью: как подросток, Аарон исследует собственную сексуальность. И Лу старается осторожно направить разговор в другое русло.

Он пододвигается на стуле, глядя на нее.

– Почему вы не хотите мне сказать? Стыдитесь?

Она не собирается втягиваться в этот разговор, но он ведет себя слишком вызывающе.

– Ты считаешь, Ааарон, этого нужно стыдиться?

Он с довольным видом откидывается на спинку.

– Получается, что да.

И снова Лу предпочитает не отвечать.

– Почему не хотите сказать мне, мисс?

Она проявляет твердость:

– Мы находимся здесь, чтобы разговаривать о тебе, Аарон, а не обо мне.

– Вы что же, думаете, что я буду с вами откровенен, если сами не хотите рассказывать о себе?

Резонно, думает Лу, но так дело не пойдет: Аарон использует эту тему, чтобы отвлечь внимание от себя. Не будь она его консультантом-психологом, она, может быть, и сказала бы ему о своей ориентации. Но это противоречит терапевтической динамике и вряд ли пойдет на пользу, особенно если он спрашивает главным образом лишь для того, чтобы удовлетворить свои вуайеристские потребности. Тем не менее поучительно, что он в настоящий момент привязался к этой теме; раньше он говорил только на отвлеченные темы, и Лу хорошо знакома была эта тактика уклонения. Про себя она улыбается, оценив эту увертку. Они оба уклоняются от нежелательных тем.

– Кайра тоже считает, что вы лесбиянка, – добавляет Аарон.

«Прекрасно, – думает Лу. – Значит, они меня обсуждают. Значит, вероятно, и другие ученики этим занимаются». Лу не хочет в дидактических беседах касаться своей сексуальности, и не только потому, что признание не соответствует ее роли, но и потому, что дети, с которыми она имеет дело, могут быть агрессивны, и некоторые крайне нетерпимы к другим, не таким, как они. Она сама об этом слышала – про насмешки над одним из учителей, которого сочли чересчур «шикарным», про запугивание слишком прилежных учеников, про жестокое издевательство над толстым воспитателем. У нее не было ни малейшего намерения подвергать такой угрозе свою личную жизнь. Она проработала в этой школе всего один семестр и не говорила директору и другим учителям о своей сексуальной ориентации. В конце концов, возмущенно думает Лу, какое им до этого дело?

Она твердо решила, что Аарон должен сосредоточиться на себе.

– Мы оба знаем, что пришли сюда обсуждать не Кайру или то, что Кайра думает обо мне, – говорит Лу и, помолчав, спрашивает: – Впрочем, мне интересно. Какая тебе разница, лесбиянка я или нет?

– Значит, все-таки лесбиянка, – удовлетворенно ухмыляется Аарон. – Я так и думал.

Он как будто удовлетворился этим, и Лу решает не подталкивать его. Но интуитивно понимает, что этим разговор не ограничится. Аарон наверняка будет снова ее провоцировать.

Позвонив юристу и Саймону на работу, Анна хочет позвонить еще кое-куда, прежде чем вернуться к Карен. Ей нужно сделать это поскорее, поскольку ее беспокоит, что Карен сидит одна. Ей нужно рассказать обо всем Стиву. Она уже дважды пыталась ему дозвониться, из поезда, но он не брал трубку, а это не такое дело, о котором можно написать сообщение. Однако на этот раз он ответил.

– Алло? – заспанным голосом буркнул Стив.

– Ах, наконец. Я тебе сто лет не могу дозвониться. Ты где был?

– Ой, извини, я спал.

Типично, думает Анна, взглянув на часы. Уже почти полдень. Она знает, что у Стива нет четкого расписания работы – он маляр, и у него бывают периоды простоя. Тем не менее сегодня понедельник, и ее раздражает, что он полдня провалялся. В обычных обстоятельствах, когда она сама встала полседьмого, это бы возмутило ее, но теперь то, что он проспал такую беду, нарушает ее планы потактичнее сообщить ему страшную новость.

– Мне нужно, чтобы ты проснулся.

– Да-да, я проснулся.

– Кое-что случилось.

– Да? Что?

– Это касается Саймона.

– Саймона, это который с Карен?

– Да.

– И что же он натворил?

– Он не натворил ничего. – Раздражение Анны нарастает.

Стив не очень дружил с Саймоном, но как нелепо со стороны Стива предположить, что Саймон что-то натворил. Она выпаливает новость, уже не думая о тактичности:

– Он умер.

– Что за шутки!

– Нет, Стив, я не шучу. – Она молчит, давая ему осознать произнесенные слова. – Умер в поезде. От сердечного приступа.

– О боже! – Стив, очевидно, понял по ее тону, что это серьезно. – Каким образом?

– Точно не знаю. Полагаю, обширный инфаркт. Кажется, его пытались реанимировать, но безрезультатно.

– Господи Иисусе! Бедная Карен!

– Ну да…

– Ты где сейчас?

– С ней.

– Значит, не пошла на работу?

Анна вздыхает, ее гнев отступает. Все равно в основном ее злость направлена на то, что случилось, и Стив тут ни при чем.

– На самом деле я поехала. Долго объяснять. Расскажу потом. Мне просто нужно, чтобы ты знал, вот и все.

– Ну да. Черт, очень жаль! Я немного шокирован. – Анна слышит шорох простыней, когда он садится на кровати. – Ты где находишься?

– В кафе в Кемптауне, напротив больницы.

– Что собираешься делать?

– Не знаю. Наверное, какое-то время побуду с Карен. Я ей нужна. Она в полном ступоре, можно понять.

– Конечно.

– Саймона перенесли в морг или куда-то вроде этого, так что мы через минуту туда пойдем.

– Ладно. М-м-м… а что с детьми?

– Они с няней.

– Они знают?

– Нет, еще нет. Пожалуй, мы сделаем это позже.

– Тебе нужно, чтобы я приехал?

Анна задумывается. Ей бы не помешала поддержка, но она не на сто процентов уверена, что Стив улучшит ситуацию. Когда речь идет о чувствах, Стив бывает немного неуклюж, – не всегда, но бывает, и она никогда не знает, как все получится. Он не знаком с Карен так же близко, как она. Плюс ко всему ей представляется, что сейчас Карен лучше быть не с парой, а с одной подругой.

– Нет-нет, пожалуй, лучше не надо.

– Я могу что-то сделать?

Она снова задумывается. Не так просто попросить о помощи.

– Сейчас ничего не могу придумать.

– Точно?

Она понимает, что он сделает все возможное. И совсем смягчается:

– Нет, не беспокойся. Я позвоню позже. Просто будь дома, когда я приду. – Ей не хочется, чтобы, когда она вернется, он оказался в пабе – в этом, по крайней мере, она уверена. – Может быть, приготовишь ужин?

– Конечно, приготовлю.

И тут на Анну накатывает волна чувств. Стив, может быть, не идеален, но он жив, и она благодарна судьбе за это. Нет, не просто благодарна, а рада своей удаче.

– Я люблю тебя, милый, – говорит она.

– И я тебя тоже, зайка. Ты сама знаешь.

Это правда. Когда он в настроении и трезв, Стив один из самых заботливых мужчин, кого Анна знала.

Без пяти двенадцать, когда у Лу перемена, звонит ее мать. Мать знает, что у нее бывает несколько свободных минут между беседами, и имеет кошмарное обыкновение выбирать такой момент, чтобы занять все это время. К тому же звонит на стационарный телефон, так что Лу не может не взять трубку. Ведь это может оказаться кто-то из коллег, которые тоже знают, что она в это время свободна, и Лу обязана отвечать. Она терпеть не может этой маминой привычки, потому что ей нужно развеяться в свободное время, а мамины звонки, даже трехминутные, поглощают все ее внимание. Мать говорит быстро и – как кажется Лу – за сто восемьдесят секунд умудряется вызвать большую нервозность, чем любое другое человеческое существо. Сегодня голова у Лу особенно забита: она пытается осознать, что случилось утром в поезде. Хотя теперь черта с два что-нибудь получится.

– Дорогая, – говорит мама, – знаю, что поздновато спохватилась, но я звоню, чтобы узнать: не смогла бы ты приехать в выходные? Будут дядя Пэт и тетя Одри, и им бы очень хотелось тебя увидеть.

«Ой, только не это!» – думает Лу. Она любит тетю Одри, сестру матери, но дядю Пэта выносить почти так же трудно, как и маму. К тому же у нее свои планы на выходные.

Но мать тараторит дальше, не давая вставить ни слова:

– Ты знаешь, дядя Пэт в последнее время не совсем здоров…

Конечно, Лу знает, как она может не знать? Дядя Пэт страдает болезнью Крона[8] почти с тех пор, как Лу его помнит, а недавно его состояние особенно ухудшилось. Она также знает, что мама пользуется дядиной болезнью, чтобы манипулировать дочерью, заставлять делать то, что ей нужно, но в своих манипуляциях мать напоминает паровой каток, который расплющивает все на своем пути.

– Ну, сейчас ему снова лучше, после того как пролежал несколько недель. Так что можешь представить, тете Одри отчаянно хочется куда-нибудь выйти. Она целую вечность просидела в этом маленьком бунгало…