Дух дзен-буддизма - Алан Уотс Страница 6

– Жить с женой, видеть, как старший сын вырастает и становится мужчиной, а затем не оплакивать ее смерть – это не очень хорошо. Но стучать по горшку и петь – это уж слишком!

– Вовсе нет, – ответил учитель. – Когда она умерла, я ничего не мог поделать со своим горем. Но потом я вспомнил, что она уже существовала в своем предыдущем воплощении до своего рождения… Так как ее ждет новое перевоплощение, она умерла, и теперь переходит из одного состояния в другое – как весна, лето, осень и зима… А если я буду ходить и лить слезы, я покажу, что не знаю об этих естественных законах. Поэтому я пою[15].

Особый юмор дзен можно найти в картинах, на которых учителя изображали друг друга. Серьезные и горделивые лица встречаются редко, что не скажешь о полных жизни карикатурах до смешного толстых, угловатых маленьких мужчин, которые разрываются от смеха или ругают своих несчастных учеников, когда те не могут быстро ответить на какой-то невероятный вопрос. Есть одна чудесная картина с маленьким лысым человеком, который опирается на кривоватый посох и посматривает своими сверкающими от радости и удовольствия глазами на двух петухов, собирающих объедки на переднем плане. А на другой картине – почетный шестой патриарх (Хуэйнэн) в потрепанной одежде, и он с видом бешеного маньяка разрывает на кусочки священные писания. Зачастую учителя дзен называли друг друга «старый мешок риса» или другими нелестными словами, но не из зависти в профессиональной области – скорее, их изумляло, что люди считали, будто они и их мудрейшие и почетные братья должны быть особо священными. А сами они, в то же время, понимали, что все вокруг – священно, даже котелки для готовки и подхваченные ветром листья, и что ничего особо достойного почитания в них самих нет. Есть еще одно изображение, выполненное Му Ци[16], на котором учитель Сяньцзы[17] смеется над креветкой, и совершенно неважно, креветка это или пара петухов – учителя дзен находили бесконечно удивительное и забавное даже в самых обычных вещах. Возможно, они смеялись от мысли, что такие необычные маленькие существа, как и люди, это воплощение великой природы Будды. Или, если снова процитировать Кайзерлинга, может так быть, что «духу не хватает важности и серьезности. Если смотреть со стороны духа – нет ничего трудного, он ко всему относится просто. Не только к концепции о тяжелом труде, а даже к тому, что страдание не имеет в себе конечной цели. Тяжелый труд существует только с точки зрения гана (плоть), и человек знает боль и отчаяние как создание чувства и эмоции. ‹…› Таким образом, одухотворенный человек должен впечатлить человека земного, желающего серьезности» («Южноамериканские медитации», с. 373).

Помимо юмора у дзен и даосизма есть еще сходства. Лао-цзы, предполагаемый основатель даосизма, был современником Будды (примерно 600 до н. э.)[18], и к тому времени, как дзен пришел в Китай, философия Лао-цзы уже долгое время наполнялась мифами и суевериями, поэтому, в отличие от конфуцианства, она стала религией масс. Главная концепция даосизма заключалась в самом слове «Дао», которое переводится как «путь», «закон», «бог», «разум», «природа», «смысл» и «реальность». Но в английском нет такого слова, которое передало бы его истинное значение. Иероглиф «дао» состоит из частей, обозначающих «ритм» или «периодическое движение», а также «ум». Но, как говорит Лао-цзы, «Дао, которое можно передать словами, это не истинное Дао», так что лучше его не переводить. Достаточно сказать, что главная идея, скрытая за Дао, – в росте и движении; это закон природы, закон, определяющий и вызывающий перемены, вечное движение жизни, которое никогда не остановится даже на секунду. Для даосизма то, что абсолютно неподвижно или абсолютно совершенно – абсолютно мертво, поскольку без возможности роста и изменений не может быть Дао. Но в действительности, во вселенной нет ничего совершенно идеального или совершенно неподвижного. Эти концепты зародились только в разуме человека, и только они, согласно даосизму, лежат в основе человеческих страданий. Человек цепляется за вещи, тщетно надеясь, что они будут неподвижны и совершенны. Он не может смириться с самим фактом изменений. Он не позволит Дао взять свое. Поэтому Лао-цзы и его прекрасный толкователь Чжуан-цзы учили, что наивысшая форма человека – это приспособленный к Дао человек, придерживающийся его пути. Он один может обрести мир, ведь если человек видит перемены и сожалеет о них, это говорит о том, что это он сам не поймал ритм жизни. Движение может увидеть только то, что находится в относительном покое, но это ложная неподвижность, поскольку между ней и тем, что двигается, возникает сила трения. Если бы человек следовал вместе с Дао, он обрел бы истинную неподвижность, ведь в таком случае он двигался бы вместе с жизнью без образования трения.

Это учение может легко стать laissez-faire[19], и по этой причине даосизм постепенно превратился в беспечный фатализм, хотя первоначально он был совсем не об этом. Наряду с учением Дао еще существует у-вэй – секрет владения обстоятельствами, когда не ставишь себя против них. Многие западные ученые переводили «у-вэй» как «бездействие», и из-за искаженного понимания даосизма это означало то же самое[20]. Это принцип, который лежит в основе техники джиу-джитсу – самой успешной формы борьбы с соперником – принцип, по которому необходимо уступить надвигающейся силе таким образом, что она не сможет навредить; также необходимо поменять ее направление, толкая ее сзади, а не предпринимать попытки противостоять ей спереди. Поэтому опытный учитель жизни никогда ничему не сопротивляется, никогда не пытается изменить вещи, ставя себя против них. Он уступает их силе и либо аккуратно отводит их с прямого пути, либо двигает их по кругу в противоположном направлении так, чтобы не было сопротивления. Иными словами, он обращается с ними благоприятным образом. Он меняет их, одобряя и доверяя им – и никогда категорически их не отрицает. Возможно, у-вэй лучше всего понимается при противопоставлении с ю-вэй. Иероглиф «ю» (有) состоит из двух частей: рука и луна. Таким образом, здесь фигурирует идея о том, что можно схватиться за луну, как будто ей действительно можно овладеть[21]. Но луна ускользает, когда пытаешься ее поймать, она никогда не стоит ровно на небе, равно как и обстоятельства не оградишь от перемен силой разума. Поэтому, пока ю пытается поймать то, что неуловимо (а жизнь как Дао как раз-таки неуловима), у, напротив, не пытается этого сделать, безусловно