Согьял Ринпоче - Книга жизни и практики умирания Страница 67

Персонал больницы заметил, что в теле Кармапы не проявилось обычных признаков окоченения и разложения, но оно, казалось, продолжало оставаться таким же, как было сразу же после его смерти. Спустя некоторое время заметили, что область около его сердца еще теплая. Доктор Санчес говорит:

Меня вызвали в палату примерно через тридцать шесть часов после его смерти. Я ощупал область прямо над сердцем, и она была по-прежнему теплее, чем окружающие ткани. Для этого нет никакого объяснения с точки зрения медицины.

Некоторые мастера уходят, сидя в медитации, причем их тело продолжает сохранять эту позу. Калу Ринпоче умер в 1989 году в гималайском монастыре, в присутствии нескольких мастеров, врача и медсестры. Его ближайший ученик пишет:

Ринпоче пытался сам сесть прямо, но ему трудно было это сделать. Лама Гьялцен, чувствуя, что, видимо, настало время, и что ему невозможно сесть, что может создать для Ринпоче препятствие, поддержал ему спину, когда он садился. Ринпоче протянул мне руку, и я тоже помог ему сесть. Ринпоче хотел сесть абсолютно прямо, он сказал об этом и показал жестом руки. Врач и медсестра были этим встревожены, и потому Ринпоче немного расслабил свою позу. Но все-таки он принял позу медитации... Ринпоче держал руки в позе медитации, его глаза смотрели вперед взглядом медитации, его губы слегка двигались. Глубокое ощущение мира и счастья окутало нас и разлилось в наших умах. Все мы, присутствовавшие при этом, ощутили, что неописуемое счастье, наполняющее нас, было лишь слабейшим отражением того, что преисполнило ум Ринпоче... Взгляд и веки Ринпоче медленно опустились и дыхание прекратилось.

Я никогда не забуду смерть моего возлюбленного мастера Джамьянга Кхьенце Чокьи Лодро летом 1959 года. В эту последнюю пору своей жизни он старался как можно реже покидать свой монастырь. Мастера всех школ стекались к нему, стремясь получить от него учения, и хранители всех линий ожидали от него указаний, поскольку он был источником их передачи. Монастырь Дзонгсар, где он жил, стал одним из наиболее живых центров духовной деятельности в Тибете, поскольку все великие Ламы то и дело приезжали туда. Его слово было законом в вопросах религии; он был настолько великим мастером, что почти каждый являлся его учеником, настолько, что в его власти было остановить гражданскую войну, пригрозив, что он откажет в своей духовной защите тем, кто сражается на обеих сторонах.

К несчастью, по мере того, как хватка китайских захватчиков крепла, условия в провинции Кхам быстро ухудшались, и даже я, тогда еще маленький, чувствовал надвигающуюся угрозу. В 1955 году мой мастер получил определенные знаки, указавшие, что ему следует покинуть Тибет. Сначала он совершил паломничество по священным городам центрального и южного Тибета, а потом, выполняя глубокое желание своего мастера, отправился в паломничество по святым местам Индии, и я его сопровождал. Все надеялись, что пока мы будем в отъезде, ситуация на востоке улучшится. Но, как я осознал позже, оказалось, что решение моего мастера об отъезде было многими другими Ламами воспринято как знак того, что Тибет обречен, и это позволило им вовремя покинуть страну.

Мой мастер давно был приглашен посетить Сикким, маленькую гималайскую страну и одну из священных земель Падмасамбхавы. Джамьянг Кхьенце был инкарнацией самого почитаемого святого Сиккима, и король Сиккима попросил его учить там и благословить страну своим присутствием. Едва узнав, что он отправился туда, многие мастера явились из Тибета, чтобы воспринять его учения, и привезли с собой редкие тексты и писания, которые в противном случае могли бы не сохраниться. Джамьянг Кхьенце был мастером мастеров, и Дворцовый храм, где он поселился, вновь стал великим духовным центром. В то время, как положение в Тибете становилось все хуже и хуже, вокруг него собиралось все больше и больше Лам.

Говорят, что иногда великие мастера, которые много учат, не живут очень долго; похоже, будто к ним притягиваются всевозможные препятствия, какие только могут быть для духовных учений. Были пророчества, что, если мой мастер откажется учить и как неизвестный отшельник уедет в отдаленные области страны, то он сможет прожить гораздо дольше. Фактически, он попытался это сделать: когда мы отправились в нашу последнюю поездку из Кхама, он оставил все свое имущество и поехал в абсолютной тайне, собираясь не учить, но просто совершать паломничество. Однако, едва узнав его, повсюду люди просили его учить и проводить посвящения. Настолько велико было его сострадание, что он, зная, чем рискует, пожертвовал своей жизнью и продолжал учить.

Таким образом, именно находясь в Сиккиме, Джамьянг Кхьенце заболел; одновременно пришли ужасные известия о том, что Тибет окончательно пал. Все наиболее старшие Ламы, главы линий преемственности, один за другим являлись к нему, и молитвы и ритуалы ради его долголетия шли днем и ночью. В этом участвовали все. Мы все просили его продолжать жить, поскольку столь великий мастер обладает властью решить, когда ему покидать свое тело. Он просто лежал в постели, принимал все наши приношения и смеялся, и сказал со знающей улыбкой: «Ну хорошо, чтобы просто дать вам благоприятный знак, я скажу, что буду жить».

Первое указание, что мой мастер собирается умереть, он дал через Гьялванга Кармапу. Он сказал ему, что завершил ту работу, сделать которую пришел в эту жизнь, и решил покинуть этот мир. Один из ближайших служителей Кхьенце разразился рыданиями, как только Кармана сказал ему об этом, а вскоре и все мы это узнали. Произошло так, что его смерть совершилась сразу после сообщения об оккупации китайцами трех великих тибетских монастырей, Сера, Дрепунг и Гандин. Казалось трагически символическим, что с падением Тибета уходит и это великое существо, воплощение тибетского буддизма.

Джамьянг Кхьенце Чокьи Лодро умер в три часа утра шестого дня пятого месяца по тибетскому календарю. За десять дней до этого, в то время, как мы всю ночь выполняли практику ради его долгой жизни, все вокруг внезапно сотряслось сильнейшим землетрясением. Согласно буддийским сутрам [25], это знак, возвещающий о скорой смерти просветленного существа.

В течение трех дней после его смерти сохранялась полная тайна, и никому не сообщалось, что Кхьенце умер. Мне просто сказали, что ему стало хуже, и попросили перейти в другую комнату, вместо того, чтобы, как обычно, спать в его комнате. Лама Чокден, ближайший служитель моего мастера и его мастер церемоний, был с ним дольше, чем кто-либо. Это был молчаливый, серьезный и аскетичный человек с пронизывающими глазами и ввалившимися щеками, который вел себя с достоинством и элегантностью, но и со смирением. Чокден был известен благодаря своей основополагающей искренности, глубокому человеческому достоинству, сердечности и необычайной памяти: похоже, что он помнил каждое слово, сказанное моим мастером, каждую рассказанную им историю, и знал мельчайшие подробности всех самых сложных ритуалов и их смысл. Он и сам был образцовым практикующим и учителем. Мы тогда видели, как Лама Чокден продолжал носить пищу в комнату моего мастера, но выражение его лица было серьезным. Мы все время спрашивали его, как чувствует себя Кхьенце, а он отвечал только: «Остается таким же». В некоторых традициях важно сохранять тайну после смерти мастера и в течение того времени, что он остается в медитации после смерти. Как я уже говорил, мы узнали о его смерти только через три дня.

Тогда правительство Индии послало телеграмму в Пекин. Оттуда сообщили в Дзонгсар, монастырь моего мастера, где многие из монахов уже оплакивали его, потому что каким-то образом знали, что он умирает. Сразу перед нашим отъездом оттуда Кхьенце дал таинственное обещание, что до своей смерти еще один раз вернется туда. И он это сделал. В том году, на Новый Год, за шесть месяцев до его смерти, во время исполнения ритуального танца он явился многим из старейших монахов в таком же виде, как всегда, показавшись в небе. Мой мастер основал при этом монастыре училище, прославившееся тем, что из него вышло много превосходных ученых. В главном храме стояла большая статуя будущего Будды, Майтрейи. Вскоре после того Нового Года, когда в небе появилось это видение, служитель храма рано утром открыл дверь и увидел: Кхьенце сидит на коленях у Будды Майтрейи.

Мой мастер отошел в «позе спящего льва». Присутствовали все знаки, указывающие, что он продолжает находиться в состоянии медитации, и никто не касался тела полных три дня. Момент, когда он затем вышел из своей медитации, я не забуду до конца жизни: его нос внезапно обострился, лицо побледнело, и голова слегка осела набок. До этого момента его тело сохраняло определенную позу и какую-то силу и жизнь.

Наступил вечер, когда мы обмыли тело, одели его и перенесли из его спальни в главный храм дворца. Там были толпы народа, вставшего в очередь вокруг храма, чтобы оказать ему почести.