Елена Саджина - Практикум сталкинга Страница 11

БИЛЛИ: Это старое сочинение, думаю в тему. Но в течение недели напишу новое, согласно заданию.

Это был человеколес. Да! Человеколес! В нем росли не деревья, а люди – женщины, мужчины, дети, старики… Ноги, начиная со ступней, по щиколотку, иногда по колени, находились в земле, а пальцы-корни уходили на многие метры в почву, покрытую мягкими коврами мха. Крепкие, красивые ноги переходили в мощный торс, образуя совместно телоствол. Руки и голова формировали крону и ветви. Волосы, развиваясь, цеплялись за хрупкие пальцеветки, создавая иллюзию и реальность неповторимой и чудесной листвы.

Землю целовала осень, и было странно видеть, как в ответ на каждое прикосновение ее холодных губ начинают опадать волосы – белые, рыжие, седые… детские. Затем они подхватывались добрым ветром и кружились в странном танце.

В глазах, человекодревных глазах, не было боли или отчаяния, зрачки заманивали блеском, таинственностью. Маленькие искорки. Очередной период. Закон Вселенной. Вибрации тонких миров.

Где-то в небе умерла человекозвезда. Сумерки голодной пастью пожирали мир, оживляя тени и редкие вспышки, блики блуждающих огоньков. Лес был магическим, живым. Лес был обычным…

Где-то заполночь проплыл едва уловимый запах солярки. От тела к телу передалась дрожь и волнение. Что-то угрожающее было в этом запахе. Механические шумы и скрежет металла, как дополнение, пронзали природное осознание, словно вбиваемый в стену гвоздь. Все началось незадолго до восхода.

Бригада доскорабочих, одетых в робу (всю измазанную засохшими, почерневшими пятнами крови). Оранжевые каски, с бензопилами и топорами, подошли к человеколесу. Бревнобригадир что-то выкрикивал. Опилки-слюни вылетали из его грубого рта. Подъезжали трактора. Едкий дым отходов, словно пулеметная очередь, вылетал из труб машин, пронзая бронеубойными пулями столь прекрасное утреннее небо. Сейчас солнце не было похоже на сладкий румянец – это был восход кровавого пятна смерти. Лес плакал. Лес дрожал. Доскорабочие точили топоры. Кто-то уже дергал стартеры бензопил.

6.47. Первый крик боли всполошил стаю птиц, и они бессмысленным силуэтом, заметались в воздухе.

Запахло кровью… Стальные зубы бензопил вгрызались со злобой и ненавистью в плоть человекодеревьев. Брызги кровосока, мельчайшие части тела снегом, мертвым снегом, ложились на увлажненный росой мох. Было противно. Страшно. Мерзко. Доскорабочие хохотали. Стараясь перекричать рев пил, рассказывали анекдоты. Отшлифованные деревянные улыбки. Зубы пилы наткнулись на кость, но это их не остановило – они сокрушили и эту сердцевину. Человекодерево рухнуло с хрустом сломанных костей. В лужу черной крови. Своей. Подбежали помощники и голодными топорами стали обрубать веткоруки, пальцеветки. Складывая части тела в кучу. Кто-то отрубил ему голову.

Когда остался безжизненный телоствол, доскорабочие распили его на несколько частей. Никого не смущали внутренности, на которых то и дело поскальзывались. Протяжный визг бревнобригадира в рупор остановил этот спектакль, эту процессию, это глупое жертвоприношение. Пахло трупами. Запах усилился с первыми языками огня – палили костры из частей тел. Готовили обед. Металлическая тишина. И эта тишина сводила с ума, она не давала надежды, она была ультрозвуковой иглой геноцида.

Убийства продолжались до 16.00. Части телостволов были уложены на погрузчики. Зубы пил протирались маслом, чистились топоры от кусков мяса. Доскорабочий день закончился. Моторы взревели, и палачи ушли за горизонт. Воронье слеталось. Их манила свежая мертвечина. Пир. Это не был больше человеколес. Это было человекокладбище. Нет – скотобойня…

Спичка вздрогнула и проснулась. Ее постоянно мучали эти кошмары. Эта память целостности, первопричины. В коробке их осталось всего четверо. Остальные сгорели. Люди приделали к их головам ужаснейшие часовые механизмы. Одно движение, и ты – пепел, ты – ветер. Спичка давно перестала бояться. Она умерла тогда, в лесу. В цеху. Поэтому, когда влажные пальцы коснулись ее тела, она отдалась силе и намерению. Намерению смерти. Она не умерла. Она не сгорела. Человек, поковырявшись ею в зубах, бросил ее на землю. И земля поглотила ее. Дождь омыл ее, солнце согрело.

Кокон спички треснул, и она пустила корни. Жадные корни. Корни бесконечности.

АЛИСА:

Я сейчас сплю и не имею ни формы, ни цвета, ни ощущений, ни действий. Я затаилась внутри и жду, когда меня позовут. Я не знаю, когда это произойдет и кому я понадоблюсь. Правда, иногда я знаю, иногда – когда меня приглашают пожить. Иногда меня называют «сладкой мукой», иногда я чувствую, что меня и хотят и боятся одновременно, иногда мне приходится являться на зов мгновенно.

Кто меня зовет? Люди? Кто меня направляет? Бог? Неведомая сила? Мироздание?

Я – разная, я имею много лиц, много рук, я бываю разного размера, цвета, формы. Я пульсирую, сжигаю, сдавливаю, я могу скручивать, выворачивать, простреливать, могу быть острой, тупой, постоянной или недолгой. Я всегда прихожу вовремя, но меня часто проклинают. Я мучительная, всеобъемлющая, затопляющая пространство или очень ограничена временем и местом, и интенсивностью.

Как я выгляжу? О, тут мои одежды практически не ограничены. Только белое, золотистое, голубое не надеваю. Это прерогатива Надежды. Мы с ней в самом начале мира делили цвета одежд, и мой выбор пал на все оттенки темного, пурпурного, багряного, серого и черного. Ей же достались цвета полегче. Ну, у нее и задачи другие.

И вот я жду. Мое ожидание недолгое. Я никогда не сижу без работы. Да, да, это работа, моя работа. Я прихожу туда, где другими методами не справиться, хотя, скажу по секрету, хи-хи, и мой приход очень часто не помогает. Тогда я расту, набираю вес, силу, объем. Забираю в свои владения все бо́льшие и бо́льшие территории. Меня проклинают, а я расту, жирею, становлюсь постоянной, «прописываюсь» – говоря человеческими терминами восприятия, и живу! Я забираю все больше и больше энергии, всасываю ее в себя, наливаюсь силой, но не злобой. Я сама никогда не злюсь, Я – создание Господа, я же – помощница. Почему этого не понимают? Это же моя работа! Я указываю на то, что стоит поправить. Но меня не слушают, не умеют слушать.

Мои форма и содержание зависят от качества вызова. Какой-то непреодолимый импульс разворачивает мое тело, придает ему направленность, форму, цвет, качества, и я лечу, лечу, стремительно набирая скорость. Но так происходит не всегда. Иногда мне приходится красться маленькими шажочками, постепенно вливаясь в человека и заполняя раз за разом все большее и большее пространство. В этом случае меня сразу не замечают, отмахиваются, как от чего-то несущественного, а зря, ребята, очень зря! Ко мне следует относиться уважительно, я не терплю пренебрежения! Я выполняю свою работу по направлению внимания на нужный объект, а вы мной так бездарно манкируете. Сами ведь себе вредите… Правда, есть еще смешные персонажи, которые начинают «глушить» мой голос таблетками. Наивные. Я затаюсь на время, растекаясь незаметно по территории, а потом выстреливаю с еще большей силой. Эти мои самые любимые… Здесь я живу долго, счастливо, сыто.

Правда, задача моя остается невыполненной. Но знание внутри меня говорит о том, что так и должно быть, я не виновата, это не моя вина. Свою миссию я выполняю безупречно.

Что же ждет меня сегодня? Душевные муки понадобятся кому-то или физические? Впрочем, это разделение условно только по интенсивности. Иногда преобладает первое, иногда – второе. Точнее, первое может вызвать второе, а второе – первое. Больше всего мне нравится воздействовать одновременно. И заметьте, идет одновременное усиление этих двух «мук». Душевные страдания получают отклик на физическом плане, а физические «призывают» душевные. Вот тут-то я и танцую свой «танец боли» особенно удачно.

Сегодня меня позвали на дорожное происшествие. Причем ненадолго. Понадобилось мгновенное воздействие. Что ж, я – наемный работник, ослушаться не могу. В этих случаях я развлекаюсь стремительными действиями. Мгновенно разворачиваясь из спокойного состояния, неотвратимо набирая скорость, я, изменяя по ходу движения свои характеристики, устремляюсь к «месту действия».

Сегодня я была острой, серой с переходом в багряный, скользила по реальности быстрой змеей и точечным ударом достигла цели. Я вспыхнула и погасла. Большего от меня не требовалось. В ситуациях с мгновенной смертью всегда так. Точечный, стремительный выстрел – и все, можно сворачивать кольца восприятия и возвращаться домой. Вы спросите меня, жалею ли я своих «пациентов»? Точно так же можно спросить у воды, жалко ли ей тех, кто утонул с ее помощью, или у огня – жалко ли ему тех, кто сгорел в его пламени? Я – создание. Я должна приходить к тем, кто нуждается во мне. Таков план бытия. Те, кто нарушают равновесие, встречаются со мной. Я всегда прихожу вовремя. Я – безупречное оружие Бога. И помощь Его. Услышьте голос мой!