Ирина Царева - Истории, которых не могло быть Страница 14

Кто скажет, чей ангел-хранитель спас от смерти меня и этого парня, мой — который не дал мне проявить твердость командира и настоять на том, что надо дождаться перерыва, или его — который нашел убедительную причину, чтобы заставить нас покинуть опасное место? Ну, а в том, что это был ангел-хранитель, я просто уверен…

«Голодным студентам доллары подают с неба», — пишет Виктор Рыжков из Томска.

Я студент, и мне вечно не хватает денег. Не на казино и девочек, а на элементарные вещи типа «поесть» или «доехать».

И вот недавно случилась со мной невероятная история. И можно было бы до конца жизни рассказывать её в компаниях, а особенно в тех, где мы со Стасом (другом моим) бываем вместе, если бы не постоянная её концовка — резюме слушателей: «Долго придумывал?» И хотя Стас бьёт себя в грудь и божится, что сам был свидетелем, да ещё комментирует: «Вы бы видели его (т.е. мою) физиономию! У него челюсть отвалилась, глаза, как блюдца стали, и сам он цвета доллара стал! А в руке зажал — пальцы не разогнуть!» Все смеются, но не верят.

А дело было так. Стоим на тротуаре, разговариваем. Обсуждали невозможность очередного плана из-за отсутствия денег. И я произношу роковую фразу: «Хоть на паперть иди — руку протягивай!» А Стас в ответ: «А ты попробуй, вдруг получится?!» Рядом — никого, свидетелей нет (иначе я бы не решился!) Я в шуточку руку лодочкой и жалобно так: «Подайте, Христа ради!»

То, что произошло дальше, объяснить трудно. Прямо на протянутую ладонь, покачиваясь в воздухе, как на волнах, опускается десятидолларовая купюра! Дальше, наверное, было то, что со смаком описывал во всех компаниях Стас. Сам же он, как в дальнейшем утверждал, тут же огляделся по сторонам, посмотрел вверх — никого. Я, честно признаюсь, сделал это не сразу. Я смотрел только на баксы, с ужасом ожидая, что они исчезнут, растворятся, телепортируются…

Когда мы оклемались, я начал осматриваться. Над нами был обычный жилой дом без балконов. Были открытые окна, были запертые, в одном на верёвочке висело бельё. И — никого.

Конечно, труднее поверить, что деньги упали с неба, где кого-то разжалобила протянутая рука бедного студента. Но мне, математику, ещё трудно поверить, что остановились мы именно под тем домом, именно под тем окном, именно в то время заговорили именно на эту тему… И именно в тот момент, когда я протянул руку из кармана сохнувшей рубашки или, вынесенные из чьей-то комнаты порывом сквозняка, вылетели десять долларов (а не квитанция на штраф!) и упали не на тротуар, а именно на протянутую ладонь. Я попытался просчитать вероятность такого события. Она, можно считать, равна нулю.

И вот мой вывод: вероятность такого совпадения намного меньше вероятности существования доброй силы, оказавшей материальную помощь бедному студенту.

Сергей Кастромин, г. Москва.

Я где-то вычитал, что Фортуна не любит жадных. Теперь я, когда заранее знаю, что предстоит столкнуться с трудностями, совершаю один и тот же ритуал — выхожу в метро и даю нищим деньги. И, вы знаете, помогает! Один раз даже вышел такой курьёз. Я уже на работе вспомнил, что утром забыл выключить из электросети утюг. Отпросился у начальства и бросился домой, а это другой конец Москвы! По дороге отдал встретившемуся нищему пятисотенную бумажку и загадал, чтобы всё кончилось хорошо. Так и вышло. Дома обнаружил, что от утюга уже начинала тлеть обивка гладильной доски, но случилось выпрашиваемое мной чудо: у соседа сверху залило ванну. Вода протекла ко мне. С потолка отвалился огромный пласт намокшей штукатурки прямо на утюг — и огонь прибило, и шнур из розетки выдернуло. Кто-то скажет — ничего себе везение, сплошные неприятности! Ан нет! Как минус, помноженный на минус, даёт плюс, так тут одно несчастье нейтрализовало другое. Куда хуже было бы, если бы они случились порознь…

Сабир Алимов, г.Ташкент.

Это произошло в декабре. Рано утром я стоял на остановке и ждал троллейбус. Шел снег. Ныла рука, на которой мне когда-то циркулярной пилой отрезало пальцы. Она всегда у меня ноет к перемене погоды или к крупным неприятностям. А тут так дергало, что я нянчил ее буквально как ребенка… Когда подошел троллейбус, я вошел через заднюю дверь и тут же (в конце салона) сел на сиденье.

Рука заболела еще сильнее. Это, как я теперь понимаю, было предупреждение. Но я не внял ему, и тогда неведомая сила, мертвой хваткой сжав мне кисть, приподняла и подтащила к середине салона. Доведя до свободного места, она толкнула меня на сиденье.

В этот момент троллейбус подъезжал к следующей остановке. Водитель что-то не рассчитал, и машину занесло, ударив задней дверью о бетонный столб. Хвост салона смяло в гармошку и разорвало. Несколько кресел (в том числе и то, на котором я сперва сидел) выбросило на проезжую часть под колеса идущего транспорта…

Очевидно, что я должен был погибнуть. Но мой ангел-хранитель спас меня. Думаю, что такой ангел есть у каждого человека, просто кто-то чувствует его присутствие, а кто-то нет.

Автор этого письма просила не указывать ни ее имени, ни даже название города. История, которую она поведала, столь страшна и поучительна, что невероятное и вполне реальное переплетались в ней в один трагический узел.

Я работала учительницей в одной из самых «средних школ» в годы, когда от главных идеологов системы образования «получила добро» научно-методическая разработка «Коммунистическое воспитание школьников». Сама по себе идеологически красиво построенная теория на практике обернулась тем, что притихшие в период «оттепели» учителя ещё сталинской кузницы кадров снова вышли в воспитательный авангард, а рядом с ними немедленно плечом к плечу встали молодые карьеристы с хорошо подвешенным языком.

Парторгом нашей школы стала учительница математики Наталья Дурова (фамилия изменена), молодая женщина, моя одногодка. Даже дочери наши учились в одном четвёртом классе. Наверное именно эти факты создавали почву некой «доверительности», с которой после очередной пламенной речи на педсовете Наташа заговорщицки шептала мне: «Как я устала от этих старых идиоток!» Я не испытывала ни к ней, ни к другим педагогам никаких чувств, не участвовала в их мелких интригах, не пыталась решать с ними вопросы несовпадений наших мировоззрений. Я, видимо, впав в детство, ездила с детьми на каникулы по другим городам, ходила в походы, организовывала свой театр и т.п., стараясь видеться с педагогами только на педсоветах. Сменяя классный журнал во время перерыва, я умудрялась проскользнуть так, чтобы меня не успели втянуть в какой-нибудь разговор. Это вызывало естественную реакцию: меня учителя не любили и за глаза обвиняли во всех смертных грехах.

Летом 1981 года старшеклассников вывезли в трудовой лагерь, Наташа стала его начальником, а я воспитателем самой старшей группы (ученики, закончившие 9-й класс).

В лагере Наташа время от времени учила меня жить…

— Ну зачем ты устроила вчера вечернее купанье, ведь в плане его не было!

— Ребята были после волейбола грязные и потные, надо же было им освежиться!

— Что они сами до пруда не дошли бы? Отругала бы их за самоволку, на том бы всё и кончилось. Зачем было идти с ними?

— Но я тоже играла в волейбол! Кроме того, так мне было спокойней, мало ли что…

— Не умеешь ты жить спокойно. Сама ищешь неприятности!..

Подобные советы мне приходилось слушать почти каждый день. Наталье нравилась роль «старшего товарища», а я снисходительно, хотя и с лёгким презрением относилась к этой её слабости.

Может быть именно эта моя снисходительность и стала причиной того, что произошло потом, и что не даёт мне покоя по сей день. Может быть, если бы я пресекла её откровения сразу, она не произнесла бы роковых слов, а я не ответила ей ещё более роковыми…

Правила были такими: в 7 утра все уходили в поле, оставались только начальник лагеря и дежурные по кухне. Я ввела в старшей группе новое правило и сумела отстоять его на лагерном педсовете: в моей команде ежедневно в поле не выходили одна или две девочки, в задачу которых входили: приведение в порядок постелей, просушка влажных вещей, уборка комнат, как девчоночьих, так и мальчишеских. Это давало возможность ребятам поспать больше на полчасика, спокойно позавтракать, не беспокоясь о том, что до поля они не успеют убрать комнату, а потом их будут вычитывать «на линейке». А ещё меня подвигнул на такое решение один отвратительный факт: на срочно созванном педсовете зачитывалось письмо одного из мальчишек своему другу. Учителя ужасались, говорили о необходимости срочного приезда родителей или этапировании виновного домой. Суть письма заключалась в том, что его автор не в самых пристойных выражениях хвастался приятелю несуществующими победами на любовном фронте и с упоением рассказывал о «весёлой жизни» в лагере. Короче, бред подростка. Все понимали, что в письме нет ни слова правды, но праведный гнев вызывал сам ход мыслей. В ответ мой вопрос, откуда у них это письмо, гнев обрушился на меня. Не буду сейчас обсуждать, кто правее, естественно, что я чувствовала себя правой, и, не позволяя себе напрямую предупредить ребят о том, что их письма читают, просто перекрыла для Натальи возможность рыться в их вещах, поставив на её пути преграду в виде дежурных, которым было запрещено оставлять барак (мы жили в бараках!) без присмотра.