Эжен Канселье - Алхимия Страница 16

Мы настаиваем вот на чём. Слоёный пирог из Ослиной шкуры (Peau d'Ane), сказки, которая есть в сборнике Шарля Перро, равно как и у Матушки Гусыни (Ma Mère l'Oie), есть символ всё той же сущности, в недрах которой медленно и терпеливо развивается металлический зародыш. Это и есть тайный обитатель Богоявленского пирога — голый или запелёнутый bambino, всё ещё соединённый с древней плацентой и закрытый от противоположностей внешнего мира.

В иносказательной сказке, обращённой прежде всего к детям, к малым сим, к parvuli, препятствовать приходу ко Христу которых воспретил Он сам, Пирог — это преображённая Ослиная шкура, печёт его несказанно прекрасная принцесса, сама завёрнутая в эту шкуру. Ея переодевание, то есть сбрасывание ветхих одежд — это преображение персонифицированной первоматерии субъекта мудрецов (sujet des sages).

Это вещество даже в чистом виде, в том, в каком оно встречается в шахтах, вид имеет омерзительный. Она черна, и к черноте ея добавляется ещё и отвратительный запах; она марает руки всех, кто ея касается, и отвратная по природе своей, как бы соединяет в себе всё самое неприятное. Так героиня повествования Шарля Перро, облачённая в жалкую ослиную шкуру, кажется столь грязной и пакостной, что на нея смотреть никто не хочет, не то, чтобы с ней разговаривать. Ибо она не побоялась последовать совету феи, ея преданной и заботливой крёстной матери:

Хорошенько спрячься ты в шкуру эту,Не поверит ведь никто — столь ужасна —Будто есть в ней хоть одна капля света.

Принцесса царского рода, наделённая необычайными достоинствами, облачается в ослиную шкуру, скрывая изначальную красоту, и только будущий супруг ея, тоже царевич, опознаёт существо, сродное себе, по украшенному изумрудом, смарагдом колечку, спрятанному в испечённом царевной слоёном пироге. Отзвуком этой истории является другая, о хрустальной, стеклянной (de verre), зеленоватой туфельке Золушки — Cendrillon — которую зовут иногда Луция — Cucendron — и обозначают греческим X (кси) как луч в золе (le rayon dans le cendres). Этот луч очень легко отождествить именно с бобовым зёрнышком Богоявленского пирога.

«После белого цвета не ошибись, помни, что чрез огаепитание приведёшь вещь в состояние золы. Некто сказал так: не презирай золу, ибо Бог соделает ея жидкой»[57].

Смарагд мудрецов драгоценен именно зелёным цветом — цветом универсальной души. Бесконечно важно, что указание именно на этот цвет содержится в самом названии Изумрудной Скрижали (Table Smaragdine, от латинского smaragdina, то есть Смарагдовая) Гермеса Трижды Величайшего, отца философов. Напомним также, что Виктор Гюго в своём романе о Соборе Владычицы Нашей в Париже, полностью написанном под алхимическими чарами, делает юную и соблазнительную Эсмеральду (Смарагдовую) объектом любовной страсти конного (chevalier — рыцаря) Феба (Phèbus).

При философской работе именно зелёный цвет свидетельствует о нерушимом союзе и полном согласии двух начал, прежде противоположных — меркурия и серы, а также об обретении ими способности к росту. На это, в свою очередь, указывает фонетическое созвучие слова fève — бобовое зёрнышко (по — старофранцузски febve, по-латыни — faba) — и греческого φάψ, faps, в родительном падеже φαβός, fabos — голубка.

Эта белая птица, носительница вести примирения с Богом, возвращается в Ноев ковчег, держа в клюве ветвь оливы.

Но тогда не эти ли загадочные голубки Дианы (colombes de Diaries), столь дорогие не менее загадочному Филалету, соимённы зачинаемой в недрах Богоявленского пирога чистейшей и драгоценнейшей снеди?

Итак, изучи…. что есть дуплистый дуб, под которым Кадм пронзил змею. Изучи и что суть голубки Дианы, побеждающие своею ласкою льва, зелёного льва…[58]

Алхимическая эзотерика Богоявления или Праздника Царей ни в чём не противоречит религиозной традиции, более того, полностью с ней совпадает. Вплоть до XVII столетия в Церкви при праздновании всех великих праздников использовались те же самые три основных цвета, сменяющие друг друга на решающих стадиях Великого Делания. Так, в канун Богоявления три коронованных каноника, изображавшие Царей-Волхвов, предстояли Богомладенцу один в чёрном, другой в белом, а третий в красном. Ведомые Звездой, они склонялись над яслями и пели Спаси нас, Царю Веков! — Salve Princeps Sæculorum — принося Ему золото, ладан и смирну (l’or, l'encens et la myrrhe).

Следует напоминать, что герметически синий цвет соотносится с чёрным, а ворон (corbeau, corps beau — прекрасное тело) превращается в простонародное ругательство corbleau, изначально обозначающее гниение, разложение (putréfaction), сопровождаемое обычно окрашиванием вещества в цвет воронова крыла, то есть в чёрно-синий. Отсюда понятно, почему Ослиная Шкура потребовала у Царя — недостойного отца, сватавшегося за свою собственную дочь, — три богатых одеяния: цвета времени (тёмно-синего), луны (белого) и солнца (красного).

XX. Гостиница Кайзерворт (человечек-дукат)

Изображение жалкого на вид субъекта, лишённого наследства, который один способен в изобилии обрести и принести загадочное золото мудрецов.

Царь, исполнив все три просьбы своей дочери, оказывается вынужден исполнить и четвёртую — залить своего любимого осла кровью, содрав с него шкуру, и тем открыть царевне дорогу для бегства. Нимало не колеблясь, он убивает Осла,

Колиту его наполнъшаго златом.

Именно как «златодей», Осёл был глубоко почитаем во Дворце и занимал среди придворных особое место:

Тако Осла изваяла Природа,Что его кал особлива извода.Золотые экю — солнца частицыКоролю Луи он приносил, а тотНа скатерть белую их клал круглый годКаждое утро, как запоют птицы.

Без сомнения, это то же самое животное, которое принесло в Церковь золото Аравии, ладан и смирну Савы[59], как гласит богослужебное последование, бывшее в употреблении до XVII века. Текст его до сих пор можно прочитать на стене собора Святого Этьена в Бове:

Ессе magnis auribusSubjugalis filiusAsinus egregiousAsinorum dominus[60].

Ушеса огромнейши,Чадо подъярёмниче —Осёл досточтимейший,Над ослами главнейший.

Тот же мотив униженности, убожества всякого, кто приносит людям богатство и могущество, выражен в человеческом образе в одной из скульптур королевской резиденции Кайзерворт в Госларе[61], старинном прусском городе, в котором часто и подолгу жили германские короли. Гослар расположен в земле Гарц, недалеко от Раммельбергских шахт, где добывают содержащий серебро свинец. Что до скульптуры, то это голый уродец, весь в мозолях и бородавках, держащийся за желоб абака на заострённом консоле. В точности как осёл Шарля Перро, он испражняется кусками золота, вылезающими из его свисающих над горшком ягодиц (fesses), которые по самому звучанию слова кабалистически перетекают в кал (feces).

Ну и пирог! (Mince de galette!) — восклицает уличный парижский мальчишка, для которого Гостиница Монет (l’Hotel de Monnais) звучит как мельница Пирога (Moulin de la Galette). Это древнее арго, восходящее непосредственно к нравам Двора Чудес, прямо соотносящееся со златодеем — aurifaber — в прямом смысле этого слова, то есть Делающим золотом «по-большому» — средневековым пакостником, удивляющим современных туристов даже своим прозвищем — Человек-дукат, Dukätenmann.

Те же посвятительные указания раскрывают и воспоминания Фредерика Мистраля, в которых провансальский поэт рассказывает о троекратно случившемся с ним в детстве злосчастном приключении. Трижды ему пришлось менять одежду, и всегда по одной и той же причине — собирая прекрасные цветы, растущие на глинистой земле, он падал в колодец с железным воротом. Первый раз Фредерик был одет в будничный костюм, второй — в воскресный, а третий — в праздничный. Не есть ли это поэтическое указание на тройное очищение с помощью железа, точнее, стали (acier)? Но знаком железа, металла как воинственного, так и порождающего, является именно венчик со стрелой, устремлённой в воздух, то есть как бы золото с алебардой; позднее из всех металлов именно этот металл и его знак больше всего захватывал воображение будущего поэта Mirello, крещённого по настоянию священника и мэрии Фредериком, а не Нострадамусом, как о том просила его мать[62].