Игорь Артемьев - Искусство бессмертия. Первое кольцо силы Страница 2

И РАЗДЕЛИЛСЯ НАРОД – НА БОЛЬШИНСТВО И МАЛОЕ МЕНЬШИНСТВО!

«Большинство» – алчных да честолюбивых, ленивых да праздных, жадных да неуверенных, хилых да немощных, доверчивых да неуверенных в себе, грустных да печальных, решает продолжить путешествие на чудесном поезде!

Малое «меньшинство» – отрешенных да смиренных, уверенных в себе да оптимистичных, смелых да бесстрашных, жизнерадостных да веселых, спокойных да сильных, решает отправиться пешком, напрямик, через горы!

Радостно большинство по вагонам рассаживается. И каждого мысль греет, что дальнейшее путешествие – комфортнее да быстрее будет! И не беспокоит никого, что вагоны те – товарные, замки на дверях да решетки на окнах! Успокаивает то, что все поедут! Да с имуществом, да с ветерком! И заскользил «эшелончик» по рельсам, скорость, набирая, да ритм выбивая! Тук – тук, тук – тук!

Огляделись, осмотрелись те – кто остались. Четверо их всего! Мужчина и три женщины! Побросали они все лишнее, взяли с собой лишь то, без чего никак обойтись нельзя и отправились в путь!

А путь перед ними – дальний! Сначала по предгорным равнинам до гор дойти нужно, затем горы эти перейти да с другой стороны спуститься!

Знают они, что мысль свою все время от дороги отвлекать надо. Ноги пусть несут, глаза пусть видят, но мозг – совсем о другом думать должен. О чем? О жизни. Бредут, каждый своим мыслям улыбается.

Вспоминает каждый жизнь свою прошлую. Вспоминает да пересматривает! И вдруг открытие. Простое совсем. Было в жизни каждого все – и плохое, и хорошее. Но человек почему-то предпочитает выделять из всего, что с ним произошло, лишь все негативное, лишь плохое! Вот и получается, что каждому его прошлая жизнь плохой да неудачной кажется! Так вот, у каждого оказывается – выбор есть: можно прошлое свое легко изменить. Для этого, нужно просто вспомнить и выбрать из памяти лишь все хорошее. Это так же просто, как выбрать фильм в правительственной гостинице – выбирай, что хочешь: драму, комедию, трагедию, фарс, приключения и вообще что нравится. Получается – если выбрать из памяти все только хорошее, то и жизнь хорошей покажется. Можешь жизнь свою по собственному желанию превращать, во что нравится: в приключения или в героическую эпопею. Захотел жизнь превратить в триумф, скажи себе только: моя жизнь – триумф, и выбирай в памяти моменты великих свершений. Хочешь увидеть свою жизнь счастливой да успешной – вспоминай моменты счастья. У каждого есть что вспомнить. Как каждый для себя жизнь прошлую сформулирует, такой она для него и будет. И задался каждый вопросом: Но если так легко прошлую жизнь сделать счастливой, то почему жизнь, будущую не превратить в один яркий взрыв счастья? Как это сделать? Поражает мозг простым ответом: для этого надо только верить, что все будет хорошо. Надо стараться во всем, что происходит видеть только хорошее, а все отрицательные эмоции отметать. Надо только отрешиться от плохих эмоций и о плохом – не думать. Надо только душу не пачкать мечтами о мести, надо злую память давить. Надо прощать людям зло. Надо его забывать. Смеются они над собою: многим ли они прощали, многих ли намерены прощать?

Бредут счастливые. Со счета шагов не сбиваются. Только каждый шаг все труднее достается. Помнят они счет шагам в каждом переходе, только не помнят, сколько переходов прошли, не помнят, сколько дней они идут.

Перепутались дни и ночи. Идут дни, идут недели. Потрескались губы, кожа на лицах совсем тоненькая. Скулы под тоненькой кожей как каркас проступают. И ребра каркасом. Голод их не мучит. И жажда не мучит. Удивляются они. Сколько энергии отдано продиранию сквозь орешники и малинники, сколько километров пройдено, должен бы голод проявиться. Не проявляется. Ну и хорошо. Чувствуют они, что с каждый днем они все легче становится. Почти невесомые. Один вопрос: если энергия расходуется и никак не пополняется, то на чем же они до гор дойдут? И решили: на гордости.

Исцарапаны руки колючками и лица, шнурки изорваны, ногу из ботинка легче вытащить, чем ботинок из грязи. День и ночь. И еще – день и ночь. Солнце точно луч гиперболоида инженера Гарина. Луч солнца так страшен, что не слепит, а сверлит глаза. Завязали они глаза повязкой, только маленькие дырочки оставили. Все равно слепит им глаза – словно электросваркой. И болят головы. И тела ватные – горят.

Но идут они. А солнце свирепствует, как конвоир на расстрельном участке. Никогда в октябре не было такого страшного солнца. Откровенно говоря, и в августе такого не бывало. Потому они стараются ночами идти. А днями – если только лес впереди. Если нет – отдыхают, чтобы всю ночь без остановок идти.

И еще день. И еще ночь. Продираются кустами. А как посмотрят вперед – та цепь гор, до которой они дойти пытаются, все там же находится. Кажется, за последние десять часов – сто километров к ней пройдено, а сил отдано как на тысячу километров, но если разобраться, то больше десяти километров и не прошли.

Бредут. Идут рощами. Чахлыми перелесками. Идут степью. Идут болотами, сквозь лезвия осоки, сквозь гудящий комариный звон, через чваканье топей, через мелколесье и, задыхаясь, вытирают кислый пот с лица рукавом!

Больше шагов они не считают. Решили идти не останавливаясь. Идти, идти, идти. Звенит голова от недосыпа. Знают: остановятся – уснут. Потому не останавливаются.

Бредут они как кавказские пленники. Бредут, спотыкаясь, и понимают, что бредут они из последних сил! Давно остановились часы, давно их бросили, чтоб рук не давили, чтоб лишнего веса не тащить. Вообще все тяжелое по дороге побросали – и легче идти. Солдату в походе даже иголка тяжела. С лишним весом не прошли бы такой путь. Ни за что не прошли бы.

Вконец они отощали. Как былиночки. Может, и смотрел бы кто в их сторону, но сквозь них только поле ковыльное увидел бы.

Но в руках себя держать надо. Так надо идти, чтобы ботинки не цеплялись один за другой. Не цеплялись. Не цеплялись. Но цепляются! И спотыкаются они. На колени падают. А ведь решили так ноги переставлять, чтоб ботинок за ботинок не цеплялся. Чтоб не цеплялся. Не цеплялся. А шажки маленькие совсем. Нет бы пошире шаги. Не получается. Идут они, а ступни ног огнем горят. Так горят, вроде по угольям идут. Круги оранжевые в глазах.

Припекает солнышко и плывет очертание гор у горизонта. Дрожит и колышется. И кажется что горы эти – не настоящие – мираж! Мираж на полмира. Горы высокие, из стороны в сторону раскинувшиеся – не обойти! Горы в летнем мареве. Желанные горы! Понимают все, что не настоящие это горы. Не могли же они, уставшие, истерзанные, дойти до гор. Не могли. Это сверх человеческих сил. Просто им хочется дойти до гор. Хочется перейти их и дойти до земли обетованной! И спать. Не просыпаясь. Спать всегда. И пусть с них снимут ботинки. Они никогда не будут больше ходить в ботинках.

Очень может быть, что горы эти – вовсе не мираж. Очень может быть, что дошли они. И может, им повезло, что дойти смогли.

Идут и понимают, что не мираж это вовсе. Это горы. И не какие-либо, а именно те! Их по очертаниям издалека видно. Дураки думают, что однотипные горы все – одинаковые. Но нет. Если присмотреться, у каждой вершины – своя индивидуальность.

Не пропадает мираж! Перед ними горы – явные, как картиночка.

Дошли! Только вот в чем проблема: хватит ли сил им, горы эти перейти? Не хватит. Что тогда делать? В горах подыхать? Кричать, звать на помощь? Никто не услышит. Никто не придет на выручку! Стучать кулаком по земле? А хватит ли сил стучать? Ослабели руки. Это когда-то они сильными были. Теперь руки висят, как крылья у раненых птиц. Смешно: издыхающие птицы. И решили: идти через горы. И умереть. В движении!

Подъем

Тяжел подъем. И чем выше они поднимаются, тем тяжелее им становиться! Тяжело. Тяжело от мысли, что это только начало главного испытания. Тяжело от осознания того, что главные мучения – еще впереди. Тяжело, от осознания того, что мало их совсем, и помощи ждать не откуда. Тяжело от неизвестности того, что ждет их там!

И пошел дождь! Вода с небес обрушилась вдруг и вся сразу. И громыхают раскаты, и молнии секут звенящее небо. Дождь не здешний! Длинные перезревшие капли с кристалликами внутри. Капли – не типа бум-бум, а типа ляп-ляп. По черным склонам вершин, так и ляпают. А попав под ноги – шелестят капли, похрустывают. И только пропитав ботинок и отогревшись слегка, в обыкновенную воду те капли превращаются и чавкают в ботинках, как в разношенных насосах: чвак-чвак. Тяжелые, набрякшие штанины облепили ноги. Вода со штанов ручейками, – какой в ботинок, какой мимо.

Ветер давно унес шляпы, а дождь вымочил их до последней пуговицы, до последнего гвоздика в башмаках. Вымочил сквозь плащи и одежду. Вымочил так, что носовой платок в кармане – и тот выжимать надо. Хлещет дождь, а они идут сквозь ветер и воду. Они идут всю ночь, весь день и снова ночь.

Ветру показалось мало одних только шляп, потому норовит он еще и плащи унести. Терзает ветер сразу со всех четырех сторон. Нездешний ветер. Скандинавский. С запахом снега. Поэтому холодно!