Елена Кузнецова - Аяуаска, волшебная Лиана Джунглей: джатака о золотом кувшине в реке Страница 22

А сеанс лечения между тем продолжался. Вилсон периодически вдумчиво курил сигареты-мапачо, а однажды даже две мапачо одновременно. Постепенно я стала обращать внимание на некую странность происходящего. Я смотрела на него, не отрываясь, не пропуская ни одно из его движений, а он все затягивался и затягивался сигаретой, раз за разом, но дым при этом почему-то не выпускал, поэтому было непонятно, куда этот дым девался. Но потом он, видно, достиг все-таки некоего внутреннего предела, когда дальше вбирать в себя дым уже не представлялось возможным, и ему пришлось резко выдохнуть. Перед ним появилось небольшое белое облачко — оно было негустым, в нем виднелись прорехи утончившегося дыма, словно в коме ваты, который попал в руки к прядильщице, и она стала раздергивать его по сторонам. Но опять-таки, что интересно: выдохнуть-то он выдохнул, но только гораздо меньше, чем, по моим наблюдениям, в себя закачал. Все это как-то странно… я продолжала наблюдать дальше: появившимся дымом он принялся обмахивать себя: голову, грудь, плечи. Даже до спины дотянулся — помахал руками сзади, разгоняя в стороны этот странный беловатый дым.

Закончив свои манипуляции, он, наконец, нарушил молчание и обратился ко мне — и сразу с пояснением происходящего:

— Вот здесь, — он показал на пространство между горлом и сердцем — здесь у курандеро собирается белая жидкость. Именно с ее помощью он лечит своих пациентов.

С этими словами он подошел сзади к своей пациентке — в расслабленной полудреме она полулежала в кресле — и, словно для того, чтобы продемонстрировать сказанное, запрокинул голову вверх и издал звук, напоминающий полоскание горла. Похоже, в это время в горло как раз и поднялась белая жидкость, про которую он говорил. Только вот что непонятно: подняться-то она поднялась, но вот когда он опустил голову, жидкость куда-то исчезла, хотя он ее, вроде бы, и не глотал. А дальше случилось и вовсе непонятное: выдохнул он ей в макушку один воздух. Не поверила бы никому, что такое возможно. Но кому же и верить, как не непосредственному очевидцу событий — особенно если именно им и являешься?

22. ВЕЧЕР В ДЖУНГЛЯХ

Из гостиницы навстречу своей второй церемонии с аяуаской я вышла опять с легким сердцем, что было неудивительно: первая встреча с ней прошла просто замечательно.

В этот раз, так же как и в первый, нас было четверо — сам Вилсон и трое его местных пациентов. Мы все собрались в назначенное время в назначенном месте, а потом загрузились в мотокар, и он повез нас за город: нам нужно было доехать до пятого километра строящейся трассы — дальше пока дороги не было, но со временем она свяжет спокойный Тамшияку с неспокойной, но динамично развивающейся Бразилией и, очевидно, положит конец сельской идиллии, царящей сегодня в этом мирном и неспешном речном городке.

Водитель мотокара довез нас до пятого километра, и мы высадились как раз посреди порубленных деревьев и развороченной земли; прошли немного в сторону от трассы и вошли в сельву — вернее сказать, даже не в сельву, а в то, что от нее осталось— потому что сначала наша дорога шла через чьи-то чакры — так здесь называют наделы земли для возделывания сельхозпродуктов. Владельцы чакр полностью вырубили деревья и выкорчевали кустарники, а выбритую и оголившуюся землю засадили разными растениями, из которых моей идентификации поддавались только резные листья юкки да шипастые кусты ананасов.

Ананасовых кустов было как раз особенно много, и я отметила, что большая их часть находилась в стадии плодоношения. Я не знаю, видели Вы в жизни, как вызревает заветный плод ананаса — я раньше такого не видела и никогда даже не поинтересовалась. Оказывается, он вызревает на плотной древесной ножке: она торчала из самого центра куста твердой и негнущейся палкой. Чтобы ананас родился, опылился — как правило, с этой задачей успешно справляются колибри — вырос и попал к потребителю на стол, требуется когда год, а когда и все два. Вообще в Тамшияку местные ананасы на вкус мне показались слаще и сочнее, чем те, что завозили на продажу в Торонто; может быть, дело было в том, что здесь расстояние между ананасной грядкой и конечным потребителем было минимальным.

В одной из попавшихся на нашем пути чакр (я говорю про ту чакру, которая является земельным наделом), еще виднелись невысокие остовы деревьев — черные, обугленные, страшные: их сжигали, чтобы получить древесный уголь на продажу. На нем уличные торговцы пекут рыбу и бананы. Если у нас дома к жареной рыбе раньше (наверное, и сейчас тоже) традиционно подавали картошку или картофельное пюре, то здесь таким же неотделимым компонентом рыбного блюда являются «платанос» — бананы: они могут быть печеными или жареными, хотя проще всего их сварить — так местные жители чаще всего и поступают.

Минут через десять Вилсон еще раз свернул налево, мы оставили поруганные, черные и выжженные чакры позади и, наконец, вошли в настоящую, никем пока еще не потревоженную сельву. Явно выраженной дороги там не было, была только слабо различимая и условная тропинка со слегка примятой растительностью. Хотя нет, тут же беру свои слова обратно. Конечно же, сельву и здесь тоже потревожили. В некоторой мере. Ведь даже чтобы эта условная тропинка появилась и сохранилась, кто-то — предположительно Вилсон — должен периодически проходить по ней с мачете в руках.

Войдя в сельву, мы сразу попали в сумеречное пространство. Высокие деревья, казалось, подпирали небо и были оплетены лианами; те, что отслужили свой срок и упали на землю, были укрыты ковром влажного зеленого мха, дарующего им не только забвение и покой, но также и новую жизнь. Мы молча шли по тропинке, переступая иногда через преграждающие нам путь упавшие деревья; по каким-то еле слышным звукам и шорохам, по еле заметным шевелениям кустарника и травы было понятно, что по обеим сторонам от тропинки шла активная жизнь. Вдруг — словно для того, чтобы подтвердить это наблюдение, справа от тропы что-то громко зашумело и задвигалось — явно что-то большое и непонятное. От неожиданности я дернулась.

— И что это было? — спрашиваю идущего передо мной Вильсона. Он небрежно махнул рукой и говорит:

— Ааа… птица.

Ничего себе птица… с таким объемным звуком… какого она, должна быть размера, чтобы такой звук производить. Я шла и с интересом смотрела по сторонам — в такой сельве мне бывать еще никогда не приходилось, но шли мы быстро, и все детально рассмотреть, как бы мне того хотелось, не получалось, а потом меня в ногу укусила оса, и это губительнейшим образом сказалось на моей природной любознательности.

Должна сказать из полученного очень личного и очень яркого опыта, что осы джунглей — это совсем не то, что сонные осы сьерры или какие-то там совсем полудохлые осы нашей средней полосы. Боль была резкой и мгновенной волной прокатывалась от ног до макушки головы, а потом вниз, а потом снова вверх… Поэтому я взвыла с модуляциями голоса, как у пожарной сирены.

Что это за оса такая… вместо того, чтобы летать, она почему-то решила посидеть на земле — как же ее там увидишь? Пост фактум я, как водится, принялась тщательно смотреть уже не по сторонам, а прямо себе под ноги: джунгли учат так быстро и так доходчиво, что схватываешь все прямо на лету.

Накануне Вилсон сказал мне, что дом для церемонии аяуаски находится в сельве и что когда мы сойдем с трассы, идти по сельве надо будет около часа. Я слегка забеспокоилась и спросила, указывая на свои открытые всем ветрам шлепки:

— А в этих шлепках как? нормально будет? Ну, муравьи там всякие… насекомые… — на всякий случай пояснила ему свою озабоченность.

Он сказал, что нормально. Ну, нормально так нормально. Знает же человек, о чем говорит. Как никак всю жизнь в сельве провел. Все тридцать восемь лет. Ну да… а вот оса теперь расширила параметры этой нормальности; собираясь в путь, неплохо было бы знать заранее, где ее границы проходят.

Вилсон обернулся на вой сирены, наклонился к моей ступне и подул на место укуса дымом — он как раз в это время курил очередное мапачо. Словно это был не просто дым, а прямо волшебное средство от семи недуг.

Мужчины, шедшие сзади по тропе, стоически заверили меня, что такой укус — совсем нестрашный, что это пустяки и вообще, укусившая меня оса была маленькая. Интересно, откуда они ее видели, если мы шли по тропе гуськом…

Чувствуя мой повышенный интерес к теме, они развили ее дальше и сказали, что осы тут есть и посерьезней: во-от такого размера бывают. Потом с ос перешли на муравьев.

— А муравьи — так те и ос побольше будут, — сказали они. — Здесь они аж воо-оот такие. — Вилсон при этом развел для наглядной демонстрации большой и указательный палец сантиметров на десять.

— Вот если такой укусит, — сказал он, — тогда да, от боли кричишь и плачешь. Меня однажды шесть таких муравьев и укусило сразу. В ноги — поделился он со мной воспоминанием. Похоже, оно тоже было ярким и памятным. — От боли тело на несколько часов просто парализовало. От укуса шести муравьев и умереть можно, — добавил он для ясности.