Елена Кузнецова - Аяуаска, волшебная Лиана Джунглей: джатака о золотом кувшине в реке Страница 25

То, что это была мышь-авторитет, всякому было ясно, не только мышам — стоило только услышать, какой звук она умела издавать для подчинения и обуздания. Звук был короткий и цепеняще-властный. На человеческий язык его можно было бы перевести как «цыц!», но этот перевод, как Вы понимаете, будет страдать определенной недосказанностью. Да и потом, дело ведь не в том, что сказать, а в том, как это сделать. И что удивительно — или, наоборот, неудивительно: после этого окрика бурлящие страсти склочных разборок враждующих сторон затихали — мгновенно и безропотно, летучие мыши тут же успокаивались, как будто их обесточили — и воцарялась тишина. До наступления следующего цикла.

24. НОЧЬ В ДЖУНГЛЯХ — 2

К аяуаске индийские племена здесь любовно обращаются не иначе, как к «Растению-Учительнице». Или еще называют ее «medicina», лекарством. Некоторые западные исследователи от них не отстают и уважительного называют аяуаску энтеогеном. Под этим они имеют в виду растение — я говорила, да? — которое раскрывает в человеке божественное начало.

Но мой второй опыт общения с аяуаской сложился непросто. Значимость произошедшего прояснилась только некоторое время спустя, и как только это произошло, меня невероятно удивило, как можно было не увидеть такую очевидную вещь с самого начала.

Стемнело. Вилсон принялся свистеть-шипеть — я уже знала, что это был знак к началу церемонии. Я выползла из-под москитной сетки и заковыляла к противоположной стене комнаты: там вплотную к деревянной стене были придвинуты три распиленные доски — длинные и толстые; одна была положена на другую, так что получилась импровизированная лавка. На ней по центру уже сидел Вилсон. По бокам, справа от него и слева, на таких же досках, только покороче, расположились два моих партнера по церемонии. Все вместе они образовывали букву П, как и во время моей первой церемонии. Поскольку больше свободных сидячих мест не оставалось, я села там, где смогла умоститься — слева, в полуметре от Вилсона. В этом, согласно последующему разбору полетов — по Вилсону — и заключалась моя роковая ошибка.

Раздачу аяуаски он начал в традиционной последовательности: справа налево… хотя чем она, собственно, традиционная? Вот, скажем, читаем и пишем мы в славянских и романо-германских языках слева направо, а арабы — справа налево… но хорошо, не отвлекаемся… возвращаемся к раздаче напитка.

Шипя и посвистывая, Вилсон отмерил полторы мензурки аяуаски, вылил ее в белую эмалированную кружку и протянул напиток плотному мужчине средних лет, сидящему справа. Тот, перед тем как ее выпить, торжественно встал со своих досок, слегка наклонился над кружкой, замер, потом принялся ей что-то доверительно шептать, после чего далеко отвел правый локоть от тела и с парадным видом боевого офицера, приносящего присягу на верность родине, опрокинул в рот содержимое кружки — все, до последней капельки.

Затем наступил мой черед. Сначала Вилсон налил в кружку целую мензурку, а потом стал задумчиво наполнять до половины еще и вторую. При виде второй наполнявшейся мензурки я опасливо отшатнулась и спрашиваю:

— А не много ли это…? Я ведь только второй раз в жизни…

Я уже знала, что двое других участников церемонии принимали ее давно и были проверенными бойцами. Один из бойцов был братом Вилсона, а второй — его многолетним пациентом. Один принимал аяуаску потому, что страдал от сильных головных болей, второй — потому что страдал от сильных болей мышечных.

Тут Вилсон немного задумался над моими словами и, видимо, признав их справедливость, стал отливать обратно аяуаску из мензурки в небольшую пластиковую бутылку. Но тут и я тоже задумалась над моим собственным предложением уменьшить дозу и быстро вспомнила, что в последний раз, он же и первый, тот шаман дал мне выпить совсем немного аяуаски, ну и что из этого вышло? Хотя церемония и подарила мне многообразную гамму ощущений — я бы не побоялась сказать, ощущений эйфорически-экстатических — тем не менее, ничего внятного я для себя из первого моего сеанса все же не вынесла. Увидела дворцы — красивые, сказочные — но я же не за дворцами сюда приехала. Да и вообще, какое они отношение имели к миру джунглей? Аяуаска-то родом из джунглей, а не из Альгамбры. Кроме того, ведь у меня были другие задачи и повестка дня была другая… но ничего же из намеченного и близко не произошло. Окинув мысленным взором неоправдавшиеся надежды, я быстро добавила:

— Ну, все-таки Вы, наверное, лучше знаете, сколько мне надо…

В этом, согласно последующему разбору полетов — как по мне — и проявилась моя большая ошибка.

При этих словах его рука замерла, и он тут же перестал отливать аяуаску обратно в бутылку. Отставил ее в сторону, поднял мензурку вверх, сквозь нее посмотрел на свет свечи, определяя количество оставшегося напитка. Мензурка была заполнена на одну четверть. Решив, что будет нормально, он вылил эту порцию в белую кружку, дохнул в нее дымом мапачо, протянул ее мне и тихим голосом запел икаро. Под его пение, не дрогнув, я крепко взяла кружку в обе руки, поднесла близко к лицу и, следуя примеру моего боевого товарища, тоже, как положено, тихонько поговорила с аяуаской. В ходе беседы — правда, односторонней — я кратко, но по возможности доходчиво изложила ей программу сегодняшнего мероприятия. Все, что не случилось в первый раз, — просила я ее, — пусть произойдет сейчас.

Я догадывалась, что в ананду так просто не попадешь, и что тут есть тоже, вероятно, свои этапы большого пути. Поэтому главная сверхзадача и непритязательные практические устремления непротиворечивым образом сложились в некую эклектическую программу сегодняшнего мероприятия.

А хотела я, во-первых, повидаться с папой и мамой — они умерли больше десяти лет назад.

Во-вторых, встретиться с бабушкой — она была то ли колдуньей, то ли ведуньей и прожила всю жизнь в кубанской станице. С ее помощью, как предполагалось, можно было точнее сформулировать мои главнейшие жизненные задачи, соотнести их с достижением ананды, и, самое главное, наметить практические пути их осуществления.

В-третьих, хотелось хоть ненадолго, пусть даже только на время церемонии, слиться с одним из моих архетипов и познать его через себя, изнутри.

Каждый(-ая) из моих ориша — а их было три — воплощали разные энергии. Одна была энергией знаний, другая была энергия любви, а третий нес в себе энергию воина. Из всех ориша я больше всего хотела встретиться со второй, с золотой Ошум. Понятно, что она принадлежала миру Кандомбле, а встреча планировалась в рамках индейской церемонии аяуаски, но должна сказать, что такой синкретизм религий меня совсем не смущал. Аяуаска же раскрывает божественное начало в человеке, да? И это начало ведь может иметь разную внешнюю форму, в зависимости от уровня личного сознания, так ведь? Ну вот… а сама аяуаска в данном случае будет действовать как камертон, который даст возможность архетипу — в данном случае, Ошум — проявиться на тонкоматериальном уровне. Или наоборот, тонкому телу настроиться на высокие вибрации сознания. Так что все укладывалось в единую и целостную картину совершенно непротивленческим образом. Так мне казалось, во всяком случае.

Пункты первый и второй проходили как программа-минимум, и на этот раз я решила ей ограничиться — она и проще, и доступнее. А более углубленную программу-максимум — то есть, пункт три, подключение к моему архетипу — я решила отложить на более продвинутое будущее. Всему свое время, правильно? Правда, тогда я не задумывалась о том, что у восприятия дверей очень много, и что для каждой двери требуется свой особый ключ. Может ли аяуаска послужить ключом, который откроет дверь в мир архетипов? Вопрос…

При этом я с удовлетворением вспомнила, что вообще-то я не одна такая, кто обращается за советом и помощью в мир сопредельный. Это соображение странным образом успокаивало: из него следовало, что мой подход особой экстравагантной новизной не блещет, и что я просто следую проторенным путем. Взять хотя бы пункт один и два. Все строго в рамках традиции. Если, например, бросить беглый взгляд на азиатский континент, то всем известно, что культ предков там существовал и существует по сей день повсеместно. И динамично развивающимся азиатским странам-тиграм это совсем не помешало сделать мощный экономический рывок; скорее всего, такое подспорье им даже помогло.

Совершив краткий экскурс на Восток, моя мысль незамедлительно вернулась в родное Перу, и я подумала о юной американке-студентке, которая в гостинице в Пукальпе вручила мне имейл «своей» целительницы-француженки: она рекомендовала ее от всей души — проживала целительница, кстати, тоже в хотспоте аяуаски, в Икитосе. А подумала я про нее потому, что американская девушка шла на встречу с аяуаской именно с целью уточнить свои жизненные задачи.