Прем Шуньо - Алмазные дни с Ошо. Новая алмазная сутра Страница 28

Затем я увидела, как Ошо в наручниках, в окружении вооруженных людей, прошел через стеклянные двери. Он шел так, будто идет в Будда-холл на утренний дискурс. Он был спокоен. Заметив нас в зале ожидания, он улыбнулся. Он вышел на сцену совсем в иной в драме, в драме, в которой никогда раньше не участвовал, и все же оставался прежним Ошо. Его никогда не трогали внешние обстоятельства. Все, что происходило с ним на периферии, никак не задевало его центра. Каким же глубоким и безмятежным он был!

Затем последовало фиаско: захватчики зачитали список имен, из которых я не узнала ни одного. Ситуация становилась все более и более непонятной.

«Вы взяли не тех людей», – сказала Вивек.

Не то кино, не те люди – все это было более чем странно. Парень, прочитавший список имен, показался мне альбиносом, покрасившим волосы в красный цвет. Ощущая его сильные сексуальные вибрации, я подумала: «Должно быть, ему нравится мучить людей». Мы еще раз спросили, арестованы ли мы, но ответа так и не последовало.

Нас вытолкнули на улицу. Там уже ждали, по меньшей мере, двадцать полицейских машин с включенными красными и синими сигнальными огнями. Ошо отделили от нас и посадили в машину одного. У меня сердце ушло в пятки. Сев в другую машину, я наклонила голову и положила руку на пустое место, туда, где раньше билось мое сердце, и тут меня огромной волной захлестнуло сознание того, что происходит что-то действительно ужасное.

Полицейские ни разу на нас не посмотрели как следует. Если бы они это сделали, то не стали бы надевать на нас наручники и считать массовыми убийцами. Они увидели бы четверых милых, довольно хрупких женщин тридцати с лишним лет, не более опасных, чем котята, а также двух взрослых интеллигентных мужчин, полных такой элегантности и мягкости, которую им вряд ли приходилось встречать прежде, и Ошо… ну что сказать об Ошо? Взгляните на его фотографию, и сами все поймете.

Во время нашего ареста я просто не могла поверить, что американцы, смотревшие сюжет о нас по телевизору, не видят, как отличается Ошо от своих захватчиков и от тех, кто ежедневно появляется на телеэкранах. Я смотрела телевизор в тюрьме и видела репортаж о том, как нас везли из тюрьмы в суд и затем обратно. Почти все телевизионные программы были полны насилия и вульгарности. Но в какой-то момент на экране появлялся мудрец, святой человек, улыбающийся миру при том, что его руки и ноги были в цепях. Он держал ладони в намасте, приветствуя мир, который пытался его уничтожить. Но американцы так и не поняли, какого человека им довелось увидеть…

Нас сломя голову везли в военную тюрьму. Я никак не могла понять: может, эти люди просто сошли с ума? Улицы были пустынными и тихими, но машины ехали так, что нас бросало из стороны в сторону, мы ударялись о стены и двери, разбивая себе колени и царапая плечи. Ошо был в машине впереди нас. Его везли так же, и я ужасно за него переживала, ведь у него такое хрупкое тело и к тому же повреждена спина. Позже Ошо рассказал, как это было. «Я и сам отчаянный водитель, – сказал он. – За всю жизнь я совершил только два преступления, и оба раза это было превышение скорости. Но в тот момент это было вовсе не превышение скорости, то был какой-то совершенно новый вид езды, когда машина неожиданно останавливается безо всякой причины, просто чтобы я получил удар. У меня были связаны руки и ноги. К тому же их специально проинструктировали, как надеть мне на талию цепь так, чтобы попасть в точности в то место, где у меня болит спина. Представляете, сначала машина резко набирает скорость, а потом так же резко останавливается, чтобы заставить меня испытывать ужасную боль – и так каждые пять минут. И никто не сказал: „Посмотрите, ему же больно“».

Прибыв в тюрьму, Джайеш, чрезвычайно удивленный таким неожиданным поворотом его каникул, воскликнул с горьким сарказмом: «Кто это заказал нам такие роскошные апартаменты?»

Мы провели ночь на стальных скамейках, нам не дали ни еды, ни воды. Туалет находился прямо посреди комнаты, так что электронный «глаз» на двери мог наблюдать за каждым нашим шагом. Ошо был в такой же камере, похожей на клетку, один, рядом с ним Деварадж, Джайеш и три пилота.

Деварадж окликнул Ошо через решетку:

– Ошо?

– Мм? – послышался голос Ошо.

– С тобой все в порядке, Ошо?

– Мм, мм, – донеслось из соседней камеры. Потом пауза, и затем голос Ошо:

– Деварадж?

– Да, Ошо.

– Что происходит?

– Я не знаю, Ошо.

Следует длинная пауза, затем вновь голос Мастера:

– Когда мы продолжим наше путешествие?

– Не знаю.

– Это какая-то ошибка. Нужно все выяснить.

Третьей в ряду клеток была камера, где находились мы, четверо женщин и женщина-пилот, которая все время плакала и кричала. Я смотрела на разницу между нами с нашей центрированностью и женщиной, которая металась из угла в угол. Я чувствовала благодарность тому, что даже в такой ситуации ощущаю внутри себя то медитативное качество, которому все эти годы учил нас Ошо. Раньше у меня не было возможности ощутить его так ясно.

Хотя, конечно, и у меня случались приступы ярости. Было очевидно, что тюрьма нужна, чтобы сломать человека, унизить его и запугать, чтобы превратить его в послушного раба. В первые несколько часов нам сказали, что кофе в тюрьме не дают, потому что очень часто заключенные выплескивают его на охранников. Я была в шоке, когда услышала это заявление. Я никак не могла взять в толк, как можно вылить горячий кофе в лицо тому, кто тебе его дает. Позже я совершенно четко это поняла. Я знала точно, в кого полетел бы мой кофе, окажись он у меня в руках.

Всю ночь и весь день мы провели в наших клетках, а потом нас отвезли в суд, где должно было быть принято решение о размере залога. Нам сказали, это обычная процедура, которая займет всего двадцать минут.

Чтобы отвезти нас в здание суда, на руки нам надели наручники, а на ноги – кандалы, все это соединялось на поясе.

Двое мужчин вошли в камеру Ошо, я наблюдала за ними через решетку. Они вели себя очень грубо. Один из них ударил Ошо ногой и рывком повернул лицом к стене. Ударом он расставил ноги Ошо, а потом, вновь толкнув, повернул Ошо обратно. Это зрелище было таким же ужасным, как если бы они издевались над маленьким ребенком. Ошо не оказал ни малейшего сопротивления. Жестоко обращаться с Ошо – это все равно что проявлять насилие над цветком, хрупкость и мягкость которого вызывают благоговение.

Я видела парня, который издевался над Ошо. Я до сих пор помню его лицо. Тогда я была в ярости и при этом не могла ничего сделать. От собственного бессилия каждый раз, когда я видела этого мужчину, я смотрела на его голову и очень хотела, чтобы она взорвалась.

Вопрос залога оказался ложью с самого начала. Я заметила, что судья, женщина по имени Барбара Де Лэйни, одетая по-домашнему, ни разу не взглянула на Ошо. В какой-то момент этого «заседания» наш адвокат Билл Дейл сказал: «Ваша честь, очевидно, что вы уже приняли решение. Так давайте разойдемся по домам». Ошо обвинили в незаконном совершении полета в воздушном пространстве Соединенных Штатов. Было сказано, что он знал об аресте за нарушение эмиграционных прав и пытался оказать сопротивление. Нас же обвинили в пособничестве незаконному передвижению и сокрытию преступника.

Нам стало дурно при одной мысли о том, что, если Ошо проведет в тюрьме еще одну ночь, он может тяжело заболеть. В течение многих лет из-за диабета он соблюдал строжайшую диету и по часам принимал лекарства. Его жизнь была подчинена строгому распорядку, который никогда не нарушался. Если Ошо не будет есть определенную пищу в назначенное время, ему будет очень плохо. Кроме того, он был астматиком и аллергиком. Он реагировал на любые сильные запахи. У него мог развиться приступ от тончайшего аромата чьих-то духов или если в зале для дискурсов повесили новые шторы. К тому же его по-прежнему мучили боли в спине – у Ошо было выпадение межпозвоночного диска, которое так и не удалось вылечить. Мы попросили, чтобы Ошо перевели в больницу.

– Ваша честь, – начал Ошо, – я хочу попросить вас об очень простой вещи… – Но судья его перебила и высокомерно велела обращаться к ней через защитника.

Ошо продолжил:

– Ваша честь, мне было очень больно спать на стальной койке. Я постоянно просил охранников что-нибудь сделать, но они не принесли мне даже подушки.

– Не думаю, что у них есть подушки, – отозвалась судья Де Лэйни.

– Спать на стальной кровати – я не могу на ней спать. Я не могу есть то, что мне дают.

Мы попросили, чтобы Ошо разрешили хотя бы оставить свою одежду, потому что от тюремной у него могла развиться аллергия.

– Нет, – последовал ответ. – Мы не можем этого допустить в целях безопасности.

Слушание было перенесено на завтра, а нас должны были отвезти в Мекленбергскую окружную тюрьму. По крайней мере, мы были избавлены от этих военных клеток. Как-то в один из последних дней своей жизни Ошо сказал лечащему врачу: