Надежда Зима - Код Нострадамуса: книга-расследование Страница 3

Изучая яркую и полную событий биографию Мишеля де Нотр Дама, не устаешь удивляться этому человеку, его необыкновенной учености, которая сделала бы честь многим теперешним академикам, и его исключительным душевным качествам в сочетании с трезвым и необычайно острым умом. Он действительно намного опередил свое время, и это можно утверждать определенно, говорим ли мы о его пророчествах, об особенной философии или о его достижениях в области медицины. Молодой доктор-еврей, недавний выпускник университета, которому на каждом шагу приходилось сталкиваться со снисходительным отношением старших и уже потому «умнейших» лекарей, он мало обращал внимание на то, как было принято лечить в те времена, и считался только с тем, что подсказывали ему логика и здравый смысл. Именно поэтому он кинулся в самую гущу чумной эпидемии и, быстро разочаровавшись в маловразумительных методах своих коллег, начал врачевать пациентов своими собственными, изобретаемыми прямо на ходу способами, получая прямо-таки ошеломляющие результаты. Так, ему удалось остановить эпидемию в нескольких крупных городах Франции, в том числе Каркассоне, Тулузе, Нарбонне и Бордо, применяя совершенно новый подход к лечению чумы. Вместо изнурительных для больного и отнимающих последние силы кровопусканий он «выписывал» родниковую воду, свежий воздух и лекарства, сделанные им на основе целебных трав. Эти лекарства – розовые пилюли, замешанные на основе розовых лепестков и богатые витамином С, – врач раздавал пригоршнями на улицах зараженных городов, попутно втолковывая людям правила элементарной гигиены.

Через четыре года такой практики, набравшись бесценного опыта, Мишель Нострадамус вновь предстал перед педагогами Монпелье, на этот раз для того, чтобы получить докторскую степень, и это удалось ему без особого труда. Посвятив три следующих года преподаванию в университете, он откликнулся на приглашение прославленного ученого и философа Жюля Сезара Скалигера, чье имя в то время гремело по всему миру, и переселился в город Ажан, где занялся вплотную медицинской практикой. Там же он устроил наконец свое личное счастье, обзаведясь нежно любимой красавицей женой и двумя очаровательными ребятишками, чье появление на свет сделало его жизнь бесконечно счастливой. Однако так уж жестоко устроен этот мир, что за все в итоге приходится платить свою цену. Такой платой, взимаемой за несколько лет безмятежного счастья и обладание пророческим даром, для Нострадамуса оказалась потеря абсолютно всего, начиная от семьи, в которой он видел смысл своего существования, и кончая медицинской практикой.

Черная полоса в его жизни наступила в 1527 году, когда в Ажане вспыхнула эпидемия чумы. Спокойно и уверенно врач вступил в бой со своим старым врагом, и лишь когда на лицах его жены и детей показались зловещие пятна, Нострадамус понял, что опоздал и ему, спасшему тысячи человек, было не суждено уберечь самых близких. Впрочем, этот удар оказался далеко не последним. Похоронившего семью и убитого горем Нострадамуса ожидало еще немало сюрпризов от «благодарных» жителей Ажана, многие из которых были обязаны ему жизнью. Как это часто бывает, ослабевшего от невзгод человека многочисленные завистники, конкуренты и просто враги поспешили втоптать в грязь, объявив шарлатаном. Авторитет Нострадамуса как врача был подорван. Кроме того, быстренько нашлись доброжелатели, уличившие доктора в ереси, и, хотя обвинение не стоило выеденного яйца, Нострадамусу, тем не менее, было предписано предстать перед судом инквизиции в Тулузе.

Под покровом ночи врач бежал из родной страны в Италию, несколько лет скрывался от инквизиции, заново переосмысливая всю свою жизнь. Именно в этих скитаниях пробудился его пророческий дар, открывшись вследствие тех унижений и несчастий, которые ему довелось пережить и которые он выдержал достойно. Вся прошлая жизнь рухнула, а новая открывалась с чистого листа, и на этом ослепительно белом листе кто-то небрежным почерком написал слово: «Пророк». Впрочем, для самого Нострадамуса этот дар явился не столько каким-то торжественным открытием, сколько источником новых сил и бесконечной радости новорожденного, освободившегося от пеленок и получившего возможность исследовать новый, доселе неизвестный мир.

Можно смело сказать: плохую службу сослужили дожди в Провансе в середине XVI века, ставшие в конечном итоге источником одной из самых страшных эпидемий за всю историю Франции. На несколько лет смерть завладела этой страной, и когда Нострадамус прибыл в столицу Прованса, город Экс, ему показалось, что он попал в ад: трупы валялись на улицах во множестве, а из окон доносились только стоны и плач. Врачей в городе не было – все они или уже умерли, или еще умирали, другие и вовсе бежали из города, называя его «проклятым местом». В течение последующих 270 дней Нострадамус день и ночь трудился, борясь со смертельной заразой. По его приказу с улиц города убрали все трупы, а сами улицы привели в порядок. Всем больным и здоровым было предписано соблюдать строгие правила гигиены, а на знаменитые розовые пилюли врач тратил все деньги, которыми располагал, раздавая их затем бесплатно на улицах. Усилия вкупе с опытом не пропали даром: чума отступила, и Мишель Нострадамус из изгоя превратился в национального героя. Отцы города Экса даже назначили ему пожизненное содержание, а жители буквально засыпали его подарками и другими выражениями благодарности. Еще некоторое время после этого врач продолжал свои скитания, кочуя из города в город вслед за чумой, пока наконец в 45 лет не почувствовал тягу к оседлой жизни и не обосновался в городе Салоне, где женился на богатой вдове Анни Позар Гемель.

Именно с этого момента и начинается двойная жизнь повидавшего виды врача, прекрасного семьянина и заботливого отца. Точнее, жизнь не столько двойная, сколько разделенная на две такие непохожие друг на друга части. С одной стороны, жители Салона знали доктора как прекрасного специалиста и добродушного человека с хорошим чувством юмора, с которым всегда можно было поговорить по душам. С другой – по ночам в окнах этого добряка иногда до утра горел свет и, присмотревшись, можно было увидеть силуэт склонившегося над бумагами Нострадамуса, строчившего свои бесконечные послания людям, которые еще не родились.

Современники говорят, что в глубине глаз этого мудрого и очень сострадательного человека всегда читалась легкая грусть. Или усталость? Независимо от того, смеялся ли он, объяснял тайны гороскопа или делился с соседями чисто житейским опытом. Но в то же время эти светло-серые, с теплым оттенком глаза были полны решимости, привыкнув чуть ли не ежедневно заглядывать в самые отдаленные закоулки будущего, со всеми его убийствами, войнами, несправедливостью.

Невольно ловишь себя на мысли: каким же мужеством надо обладать, чтобы уметь смотреть на все это? Смотреть и не сойти с ума. А он не просто смотрел – судя по его эмоциональным записям, он являлся непосредственным участником всех открывающихся ему событий, переживая их точно так же, как впоследствии люди будут переживать их на собственной шкуре. Только врач, избавивший от страха чумы многие города, лично видевший тысячи смертей, в том числе смерть любимой жены и двоих детей, – только он мог без страха исследовать войны будущего с их многомиллионными жертвами и орудиями непостижимой разрушительной силы. И невольно напрашивается вывод, что без такого богатого жизненного опыта, щедрого на трагедии и опасности, без блестящего образования и, конечно же, главной опоры – душевного равновесия, позволившего преодолеть все преграды, Мишель Нострадамус никогда не был бы тем, кто он есть. Только уникальное сочетание всех этих факторов сформировало ум и душу пророка, сделав его своеобразным посредником между небом и землей, между прошлым и будущим.

«Говорят, что, мол, о будущих событиях истина полностью не определена. Но это, касающееся моего природного дара, данного мне моими предками, очень правдиво, Сир. Поначалу и я не думал пророчествовать, очищая душу, разум и сердце от всякой печали, заботы и злобы отдохновением и спокойствием разума, и только потом подогнал и согласовал этот природный дар с моим долгим объединенным подсчетом….» – писал пророк в одном из предисловий к своим пророчествам, и согласитесь, именно это такое понятное чувство неуверенности создает его живой человеческий портрет, так не похожий на суровый и важный лик, который часто красуется на гравюрах, но к настоящему Нострадамусу имеет весьма малое отношение. Конечно же, первое время он сомневался, не зная, приписывать ли свои видения снам или галлюцинациям, и лишь потом, когда они стали более ясными, чем сама реальность, поверил. Более того, он понял и осознал сам механизм связи с Божественным, чуждый какой бы то ни было мистики и проявляющийся только по Его волеизъявлению. Но даже тогда пророк не спешил публиковать свои озарения, справедливо полагая, что предстать перед судом инквизиции никогда не поздно.