Прем Шуньо - Алмазные дни с Ошо. Новая алмазная сутра Страница 33

Время шло. Я целыми днями занималась стиркой. Моя нынешняя прачечная сильно отличалась от той, что была у меня в Раджнишпураме! Здесь я стирала белье в ванной комнате, устроенной в индийском стиле. В моем распоряжении было только ведро, а из одного-единственного крана текла вода желто-коричневого цвета. Я развешивала белье и ставила вниз тазы, чтобы в них стекала вода. Гладить белье приходилось в прилегающей спальне прямо на кровати. Вскоре красивые наряды Ошо стали терять форму и белизну, потихоньку пропитываясь запахом Кулу. К счастью, через пару недель должна была начаться зима, и тогда не будет ни электричества, ни воды, только талый снег.

Ошо давал интервью дважды в день. Обычно мы сидели на улице рядом с его домом и слушали, что он говорит. Позади нас шумела река, и бледный солнечный свет озарял наши лица. Однажды я слышала, как он сказал: «Трудности делают вас сильнее». Его терпение по отношению к журналистам было просто нескончаемым. Многие представители индийской прессы перебивали его, чтобы выразить свое согласие или несогласие. Я никогда не видела ничего подобного, а некоторые из их замечаний были просто уморительными.

Нилам и ее дочь Прия приехали к нам из Раджнишпурама. Они жили с Ошо уже пятнадцать лет, с самого рождения Прии. Они обе были очень красивыми и выглядели, как две сестры. Как и многие индийские ученики Ошо, они идеально сочетали в себе черты Запада и Востока.

В тот день, когда мы все девятеро уехали продлевать визы у мистера Неджи, начальника полиции в Кулу, Нилам должна была принести Ошо обед и сопровождать его во время прогулки. Мы приехали в Кулу и прямиком отправились в полицию. Встреча была чрезвычайно приятной. Мистер Неджи с удовольствием напоил нас чаем. Видно было, что он очень рад нашему приезду. Он рассказал нам целую кучу историй про то, как местные медведи задирают нерадивых туристов. Относительно нашего дела мистер Неджи заверил нас, что проблем никаких не будет, мы пожали друг другу руки и счастливые отправились в Спан.

На следующий день, 10 декабря, ко мне в комнату зашел Деварадж и сообщил, что нам не продлили визы. У меня закружилась голова, и я села на кровать. Как же так? Меня насторожило то, что нам так быстро дали ответ. Я подумала, может быть, они сочли наш случай важным и не терпящим отлагательств. В индийских государственных инстанциях никогда ничего не делалось быстро. К тому же из-за приближающейся зимы было практически невозможно куда-либо дозвониться. Например, связаться по телефону с Хасьей в Дели было настолько трудно, что однажды она просто села в самолет и прилетела к нам, чтобы обсудить все детали, и это оказалось гораздо эффективнее. Погодные условия ухудшались, и регулярные авиарейсы в Дели были отменены.

В тот же день в Спан пожаловали полицейские. Они собрали всех иностранцев и поставили в наших паспортах штамп, на котором значилось: «Предписано немедленно покинуть Индию». Вивек, Деварадж, Рафия, Ашу, Мукта и Хардис разминулись с полицейскими буквально на несколько минут, поскольку вся компания накануне отправилась в Дели. Они хотели подать еще одно прошение в надежде, что им все же продлят визы. За день до того, как они уехали, я слышала разговор Вивек с Нилам. Оказывается, Ошо сказал Вивек, что если нас всех будут депортировать из страны, то он поедет с нами. Вивек просила Нилам: «Пожалуйста, не позволяй ему ехать с нами. По крайней мере, в Индии он в безопасности».

Хасья и Анандо пытались добиться встречи с местными властями в Дели. Тогда министром внутренних дел был Арун Неру, человек, от которого зависело непосредственное решение, но встречу с ним постоянно откладывали. Когда Хасье и Анандо все же удалось с ним встретиться, он сказал им в приватной беседе, так сказать, «конфиденциально», что им следовало бы искать виновника возникших проблем среди своих же саньясинов. Оказывается, Лакшми написала в министерство письмо, в котором подробно рассказывала об иностранных учениках Ошо. Мистер Неру зачитал несколько строк из ее письма: «Необходимости в том, чтобы иностранные ученики заботились об Ошо, нет». На самом деле, необходимость в этом была и очень большая. Это было важно даже не столько для жизни Ошо, сколько для его работы. Как-то Ошо сказал: «Мои индийские ученики будут медитировать, но ничего для меня не сделают. Мои же западные ученики сделают для меня все, но не будут медитировать». Тогда я не поняла смысла его слов. Но позже все стало очевидным.

В тот день как раз перед тем, как Ошо собирался прогуляться вдоль реки, я услышала какой-то шум. Я пошла посмотреть, что происходит, и перед въездом в Спан увидела целое столпотворение. Прямо на моих глазах служащие Спана тщетно боролись с огромной толпой пьяных сикхов, приехавших на автобусе. Эти парни были настроены агрессивно, они кричали, что хотят видеть Ошо.

Я бросилась к дому Ошо. Он уже стоял на крыльце и ждал меня. С дороги его было прекрасно видно. Едва переведя дыхание, я попросила его вернуться в дом, потому что там приехал целый автобус пьяных, безумствующих сикхов. Когда мы вошли в дом, я закрыла шторы. Начался дождь, и в комнате стало совсем темно. Я посмотрела на Ошо, он сказал:

– Сикхи! Но я никогда не говорил ничего плохого о сикхах. Глупость какая-то! Что им нужно? – Он сел на край дивана, ссутулился, тяжело опустил голову и сказал: – Этот мир безумен, какой смысл жить?

Я никогда не видела его в таком настроении. Он всегда был умиротворен. В тюрьме, да и потом, когда он узнал об окончательном закрытии его общины, он был абсолютно спокоен. Но теперь… Он не грустил и не злился, он просто устал, очень сильно устал. Он сидел и смотрел в никуда. А я стояла рядом, словно замороженная. Я не знала, что сказать и что сделать. Что бы я ни сказала, все было бы слишком поверхностным. А любой мой жест оказался бы бессмысленным. Мне в голову пришла мысль, что он волен чувствовать себя, как захочет, и что я не должна ему мешать. Так мы промолчали некоторое время, слушая, как шум дождя заполняет комнату. Мне казалось, что я стою на краю пропасти и вижу перед собой одну лишь бездонную темноту.

Не знаю, сколько прошло времени, но в какой-то момент краем глаза я заметила тоненький лучик солнечного света, пробивающийся сквозь занавески. Я подошла к окну и раздвинула шторы. Дождь кончился. Я вышла на улицу, все было тихо. Сикхи уехали.

«Ошо, – спросила я, – не хочешь ли прогуляться?»

Когда мы шли вдоль реки, меня переполняла бурная радость. Мне хотелось прыгать вокруг Ошо, словно я была маленьким щенком. Я едва сдерживалась. Он улыбался. Невдалеке мы заметили ожидающих нас саньясинов. Среди них были два наших старинных друга, самые первые саньясины Кусом и Капил. Рядом с ними стоял их взрослый сын, которого Ошо видел, когда тот был еще совсем маленьким. Ошо мягко дотронулся до мальчика и долго разговаривал с его родителями на хинди. А я тем временем наслаждалась свежим воздухом. Это был первый день моей жизни, все было таким свежим, таким новым. С этого самого дня, каждый раз, когда я чувствовала, что меня окружает тьма и безнадежность, я просто останавливалась и ждала. Просто ждала.

Вечерами я читала Ошо книги. Я читала ему Библию, или скорее сексуальную Библию, написанную Беном Эдвардом Акарлей. Это было новое издание, состоящее из трехсот страниц, взятых прямо из настоящей Библии. Просто чистая порнография! Самое смешное, что Папа, похоже, никогда не читал Библию, иначе он сошел бы с ума.

Когда мы уезжали из Раджнишпурама, каждый из нас оставил там почти все свои украшения, чтобы оставшиеся саньясины могли выручить за них хоть какие-то деньги. Когда-то Ошо подарил мне ожерелье, кольцо и часы. Теперь же в Кулу, увидев мою руку, он спросил: «А где твои часы?» Пару дней назад Кусом и Капил подарили ему золотой браслет. Ошо сказал, чтобы я пошла в спальню и взяла браслет себе. Я была глубоко тронута, ведь у него у самого ничего не было, и это был первый подарок с тех пор, как он покинул Америку. Потом он добавил: «Только не показывай его Кусом, она расстроится». У меня на глаза навернулись слезы, когда он сказал: «Когда мы обустроимся, я смогу подарить подарки всем».

Однажды утром я заметила в нашем поместье полицейскую машину и увидела, как несколько парней вошли в здание, в котором жил персонал. Я побежала к Ошо и довольно помпезно сообщила об их прибытии.

– Что им здесь надо? – удивился Ошо.

– Я думаю, что они всего лишь пешки в чьей-то большой игре, – сказала я, театрально размахивая руками.

Ошо посмотрел на меня так, что я сразу поняла: он НЕ нуждается в эзотерических рассуждениях с моей стороны. Он хотел знать, что произошло на самом деле. Чувствуя себя немного глупо, я побежала к Нилам. Новость оказалась по-настоящему плохой: все иностранные ученики Ошо должны немедленно покинуть поместье.

Полицейские уехали. Мы с Ашишем и Нирупой стали собирать вещи. Через некоторое время мы должны были лететь в Дели. Я попрощалась с Матаджи, матерью Ошо, с Тару и со всей семьей. Я плакала так сильно и много, что в итоге расстроила Матаджи. Мне казалось, что мы расстаемся навсегда.