Олег Шишкин - Битва за Гималаи. НКВД: магия и шпионаж Страница 4

Действительно, через несколько дней Рерих разослал всем поклонникам сверхъестественного приглашение на сеанс знаменитого варшавского медиума Яна Гузика, приехавшего в Питер якобы по просьбе самой императрицы. В Зимнем его принимал сам государь, с ним были дочери и наследник. Гузик действительно признавался одним из самых мощных в Европе вызывателей духов. Но телепат Вольф Мессинг считал его в большей степени гипнотизером, чем мастером по вызыванию духов Наполеона, Александра Македонского и Адама Мицкевича. А впрочем, какая разница, кого он там вызывал из небытия? Такие люди весьма к месту в зимний вечер, в преддверии Рождества или Крещенья.

Заинтригованные приглашением на нечто запредельное, к Рериху на Галерную устремились в тот вечер и Дягилев, и Бенуа, и Грабарь. Последний задумал нечто дьявольское: «…я условился с двумя из гостей, моими единомышленниками, кажется с Раушем фон Траубенбергом[3] и еще кем-то, кого не припомню, что я «разомкну цепь» и попытаюсь в темноте пошарить и пошалить. Нас, как водится, предупредили что «размыкание цепи— опасно для жизни» и в лучшем случае может навлечь на виновников такой удар дубиной по голове со стороны вызываемого духа, от которого не поздоровится. Кроме того, Рерих нас всех оповестил, что Янек самый сильный современный медиум и в его присутствии материализация духа принимает совершенно реальные формы, вплоть до полной осязаемости. К нему благосклонен и потому постоянно является некий горный дух, воплощающийся в образе обросшего волосами человека, но «боже упаси до него дотронуться: будет беда».

И вот огни потушены. В комнате нестерпимая духота от множества народа, составившего под столом цепь из рук. Вдруг раздаются страшные звуки: не то гитары, не то балалайки, что-то в комнате задвигалось, застучало.

— Началось, — послышался шепот.

Под столом было особенно неспокойно. Видимо, дух пыжился изо всех сил материализоваться. Я решил, что настало время действовать, потихоньку освободил свои руки от соседей справа и слева и, опустив их под стол, стал шарить. Через несколько минут я нащупал какую-то шкуру; провел руками по ее складкам, легко набрел на что-то твердое — не то темя, не то колено, которое шкура покрывала, и стал рвать ее к себе. Шкура не уступала, ее крепко держали, но возня была заметна, и через несколько минут я почувствовал сильный удар кулаком в спину, от которого вскрикнул и поднялся. Еще кто-то через мгновение зажег электричество, и все кончилось. Сеанс был сорван, вернее, был признан «не вполне удавшимся»»[4]

Устроитель гастролей Гузика, Чеслав фон Чинский, выпустил в 1911 году немало всевозможных брошюр о своих способностях к ясновидению и общению с потусторонними силами. Среди них «Магические сеансы с медиумом Яном Гузиком под управлением Пунар Бхава»[5]. Все эти сочинения вышли в серии «Библиотека мартиниста».

Первоначально Чинский хотел пригласить в Петербург другого медиума — парижского ламу Сарака, но тот ясновидец потребовал 2500 рублей и даже не за сеанс, а только за то, что он просто приедет к «северным варварам». Антрепренер был вынужден обратиться к Гузику, согласившемуся на гонорар в скромном размере 15–25 рублей. К радости петербургской публики, духи во время сеансов Гузика вели себя агрессивно, а один из участников подобных развлечений сообщил Чинскому, что ему пришлось выдержать операцию на глазе, после того как его ударил спиритический элементал.

Но раскроем один секрет — таинственного Чеслава фон Чинского делегировал в столицу России Верховный Совет мартинистов. Его благословил сам президент Каббалистического ордена «Роза и Крест» Жерар Энкос, снабдивший посланца необходимыми рекомендациями.

Девятого июля 1910 года фон Чинский вручил градоначальнику Санкт-Петербурга Драчевскому заявление о своем назначении со 2 мая того года членом Верховного Совета ордена мартинистов и Генеральным делегатом Ордена для России[6]. Однако он не предоставив устав объединения, а без него легализация не состоялась. Но энергичный Чинский развернул свою деятельность, особенно не утруждая себя обиванием пыльных порогов департаментов. Он начал с того, что провел в доме градоначальника показательный сеанс общения с потусторонними силами и действительно напугал пожилого человека. Чинский бойко пропагандировал спиритизм, теософию, называл себя учеником психиатра Шарко, укротившего эпилепсию, неврастению и психопатию. В распространении всевозможных оккультных знаний ему помогали маги и медиумы. А благосклонность царской семьи открыла для Чинского не только двери Зимнего, но и парадные подъезды домов многих знатных петербургских семей. Посланец парижских мартинистов прекрасно знал, что почти все приглашавшие его и Гузика к себе для проведения сеанса были не праздными зеваками, а русскими собратьями. Они приходили на Галерную не только затем, чтобы пощекотать нервишки общением с духами из загробного мира, а чтобы приобщиться к великой тайне Востока, заключенной в границы запретного царства Шамбалы.

Среди лиц, входивших в иерархию русского ордена мартинистов, особое место занимал художник и глава «Общества поощрения художеств» Николай Рерих. Его отец, известный столичный юрист, передал ему редчайший знак ордена розенкрейцеров — крест с берилловыми лучами. В центре сверкал отшлифованный горный хрусталь, имевший изнутри замысловатую гравировку— изображение Святого Георгия Архистратига, поражающего змия. Верхний луч заканчивался жгучими рубинами. Во время пышных церемоний крест сверкал, подобно утренней Авроре. При посвящении Рерих получил эзотерическое имя — Фуяма.

С особым пиететом в мартинистской среде говорили о жене Фуямы — Елене. Блестящая светская красавица, она пользовалась известностью и как медиум. Пророчица страдала эпилепсией и в минуты, предшествовавшие приступам болезни, пока судорога не сжимала горло, она общалась с духами и слышала голоса неземных существ. Елену Ивановну страсть как интересовало все потустороннее, тем более когда оно отзывалось в ее мыслях, в мгновения, предшествующие прорыву болезни. Завсегдатай спиритических салонов, знавшая некоторые чародейские тайны Зимнего дворца, она часто появлялась в самый последний момент перед началом демонстраций гипноза, которые устраивали бесконечные заграничные гастролеры. Были среди них и шарлатаны, но ведь были же и действительные духовидцы.

Петербургские мартинисты представляли собой особый круг людей, склонных к пышным церемониям и всевозможным экзотическим обрядам. Одним из самых экстравагантных среди них был Сергей Ольденбург, востоковед, буддолог, неизменный секретарь Академии наук, человек близкий к Генштабу и военному министру генерал-адъютанту Куропаткину. Тот часто обращался к ученому за консультациями по поводу тайных русских миссий в Тибет.

Ольденбург и его брат-мартинист князь Щербатский разработали план транспортировки в столицу древнего индуистского храма, который намеревались купить, и только неимоверные расходы на его перевозку остановили это грандиозное мероприятие.

Еще одним адептом ордена «Роза и Крест» являлся скульптор Сергей Меркуров, в будущем придворный ваятель И. В. Сталина. Он приезжал на сеансы и собрания из Москвы. Меркуров придерживался крайне левых взглядов, водил дружбу с коммунистом Степаном Шаумяном и любил вспоминать, как во время учебы в Цюрихе в 1902 году ходил слушать диспуты большевика Ленина и меньшевика Чернова. В 1911 году Сергей Меркуров ввел в ложу своего двоюродного брата— Георгия Георгиадиса, более известного как Георгий Иванович Гурджиев. Оба брата принадлежали к большой семье каппадокийских греков, обосновавшихся в Александрополе[7]. Глубокая связь Гурджиева с суфиями и дервишами Востока была для иерархии русских розенкрейцеров, несомненно, полезной.

В обрядах «Розы и Креста» участвовал и поэт Александр Блок, которого Рерих впоследствии порицал за отказ от участия в их собраниях. Но за время недолгого пребывания в ордене литератор создал блестящий образчик своих мистических увлечений — пьесу «Роза и Крест», представляющую не что иное, как драматический вариант мартинистского посвящения.

Еще одним литератором, допущенным к заседаниям ложи, был литовский поэт Юргис Балтрушайтис. Но о его роли следует говорить отдельно, а пока лишь подчеркнем, что и он тоже был посвящен в тайну мистической и недоступной Шамбалы.

Наиболее экзотической фигурой ордена являлся монгольский интеллигент Хаян Хирва. Полиглот, путешественник, посетивший Францию, Германию, Турцию, он увлекался эсперанто и мечтал о создании единого общеазиатского языка.

Особую когорту розенкрейцеров представляли петербургские врачи. Один из них — Константин Николаевич Рябинин. Он познакомился с Рерихом в 1898 году. «Общность интересов по изучению трудных и малодоступных для понимания широких масс областей человеческого духа сблизили нас», — напишет Рябинин в предисловии к своему дневнику «Миссия Николая Рериха. Развенчанный Тибет». Константин Николаевич был известен в Петербурге прежде всего как талантливый врач-психиатр, занимавшийся терапией эпилепсии.