Флоринда Доннер - Сон ведьмы Страница 43

— Никто не приходит после дождя, — повторила я и повернулась к донье Мерседес. Она молча сидела в гамаке, забросив ногу на ногу, и пристально рассматривала свои ботинки, — я думаю пройтись и навестить Леона Чирино, — сказала я, вставая.

— Я бы не делала этого, — прошептала она, не сводя глаз со своих ног.

Внезапно донья Мерседес взглянула на меня. В её глазах отражалось глубокое раздумье. Она колебалась, хмурясь и покусывая губы, словно хотела сказать что-то ещё. Вместо этого донья Мерседес подхватила меня под руку и повела в свою рабочую комнату.

Едва мы вошли, она начала метаться из одного угла комнаты в другой, осматривая по несколько раз одни и те же места, разгребая и переставляя вещи на столе, алтаре и внутри остеклённого буфета, — я не могу найти его, — наконец сказала она.

— Что ты потеряла? Может быть я знаю, где это лежит? — не выдержала я.

Она было открыла рот, но ничего не сказав, отвернулась к алтарю.

Сначала донья Мерседес зажгла свечу, прикурила сигару и раскуривала её без остановки до тех пор, пока не остался лишь окурок. Её глаза следили за пеплом, падавшим на металлическую тарелку перед ней. Затем она резко обернулась, взглянула на меня и опустилась на пол. Переставив несколько бутылок под столом, она вытащила оттуда золотое ожерелье, украшенное множеством медалей.

— Что ты… — я остановилась на полуслове, вспомнив ночь, когда она подбросила ожерелье высоко в небо, — когда ты увидишь медали вновь, ты вернёшься в Каркас, — сказала она тогда. Я никак не могла разобраться, была ли это шутка или я просто была очень усталой, когда оказалась свидетельницей их падения. С тех пор я их больше не видела и полностью забыла о медалях.

Мерседес Перальта усмехнулась и встала. Она повесила медали мне на шею и сказала: — чувствуешь, какие они тяжёлые? Чистое золото!

— Они и вправду тяжёлые! — воскликнула я, поддерживая связку руками.

Гладкие блестящие медали имели буйный оранжевый оттенок, характерный для венесуэльского золота. Они располагались по величине от десятипенсовой монеты до серебряного доллара. Не все медали были церковными. Некоторые изображали индейских вождей времён испанских завоевателей, — для чего они?

— Для постановки диагноза, — сказала донья Мерседес, — для целительства. Они полезны каждому, кто был выбран для них, — громко вздохнув, она села около стола.

С ожерельем на шее я стояла перед ней. Мне хотелось спросить её, куда положить медали, но чувство полного опустошения лишило меня дара речи. Я смотрела ей в глаза и видела в них беспредельную печаль и грустное раздумье.

— Сейчас ты испытанный медиум, — прошептала она, — но твоё время здесь подошло к концу.

На этой неделе она пыталась помочь мне вызвать дух её предка. Но оказалось, что мои заклинания не имеют больше силы. Мы не смогли заманить духа, хотя я делала это одна каждую ночь уже несколько месяцев.

Донья Мерседес засмеялась тихим, звонким смехом, который прозвучал почему-то зловеще, — дух сообщил нам, что твоё время прошло. Ты выполнила то, ради чего пришла сюда. Ты пришла передвинуть для меня колесо случая. Я же повернула его для тебя той ночью, когда увидела тебя на площади. В тот миг мне захотелось, чтобы ты пришла сюда. Не сделай я этого, ты бы никогда не нашла того, кто указал бы тебе на мою дверь. Видишь, я тоже, используя свою тень ведьмы, создала для тебя звено.

Она собрала со стола коробки, свечи, банки и образцы материи, сгребла всё это руками и медленно поднялась, — помоги мне, — сказала она, указав подбородком на застеклённый буфет.

Аккуратно расставив вещи на полках, я повернулась к алтарю и подровняла статуи святых.

— Часть меня всегда будет с тобой, — тихо произнесла донья Мерседес. — Где бы ты ни была, что бы ты ни делала, мой невидимый дух всегда будет рядом. Судьба соединила нас невидимой нитью и связала навеки.

Мысль о том, что она прощается со мной, вызвала слёзы на глазах. Это было откровение. Я считала само собой разумеющимся любить её беззаботно и легко, как любят стариков. Мне не удалось выразить свои чувства, так как в этот миг в комнату ворвалась старая женщина.

— Донья Мерседес! — закричала она, сцепив свои морщинистые руки на усохшей груди, — помоги Кларе. У неё припадок, и я не смогла привести её сюда. Она лежит, как мёртвая, — женщина говорила очень быстро. Когда она подошла к целительнице, её голос превратился в крик, — я не знаю, что делать. Доктора уже не вызовешь, а я знаю, что у неё припадок, — она замолчала и перекрестилась. Оглядев комнату, она увидела меня, — я не думала, что у тебя будут пациенты, — прошептала она виновато.

Предложив женщине стул, донья Мерседес успокоила её, — не волнуйся, Эмилия. Музия не пациент. Она моя помощница, — она отправила меня принести из кухни её корзину.

Выходя, я услышала, как донья Мерседес спросила Эмилию, навещали ли Клару её тётушки. Я подошла поближе к портьере, чтобы услышать ответ женщины.

— Они уехали только этим утром, — сказала она, — они были здесь почти неделю. Они хотят вернуться сюда. И Луизито приезжал. Он хочет забрать Клару в Каркас.

И хотя я не могла оценить, какой информацией обладает донья Мерседес, я знала, что именно она сочтёт нужным взять из дома. Я знала, что она отправит Эмилию в аптеку купить флакон лувии де оро (золотого дождя), бутылку лувии де плато (серебряного дождя) и бутылку ла мано подероза (могучей руки). Эти цветочные экстракты, смешанные с водой, служили для омовения околдованных в их домах. Это задание обычно выполняли сами околдованные.

Долина и плавные склоны южной части города, прежде отведённые под поля сахарного тростника, были очищены для индустриального центра и непривлекательных рядов современных домов. Среди них, как след прошлого, покоились останки гасиенды Эль Ринко — длинное розовое здание и фруктовый сад.

Некоторое время донья Мерседес и я стояли, рассматривая дом и облупившуюся краску на стенах. Двери и ставни были заколочены. Изнутри не доносилось ни звука. Ни один лист не шевелился на деревьях.

Мы прошли парадные ворота. Шум машин на улицах затих, приглушённый высокими стенами и деревьями, которые заслоняли жаркое солнце.

— Ты думаешь, Эмилия уже вернулась? — шепнула я, напуганная этой жуткой тишиной. Причудливые тени ветвей метались по широкой аллее.

Не ответив мне, донья Мерседес вошла в дом. Порыв ветра, пахнув разложением, бросил нам под ноги опавшую листву. Мы прошли по широкому коридору, который примыкал к внутреннему патио, наполненному тенью и прохладой. Вода сочилась из плоской посудины, которая была водружена на поднятые руки пухлого ангела.

Мы свернули за угол и пошли по другому коридору мимо бесконечных комнат. Полуоткрытые двери позволяли мельком видеть бесподобные остатки раскиданной как попало обстановки. Я видела простыни поверх диванов и кресел, свёрнутые ковры и опрокинутые статуэтки. Покосившиеся зеркала, картины и портреты были прислонены к стенам, словно ожидая того момента, когда их повесят вновь. Донью Мерседес, по-видимому, совершенно не занимал хаос, царивший в доме, и она только пожала плечами, когда я начала его обсуждать.

Она уверенно вошла в большую, слабо освещённую спальню, в центре которой стояла широкая, из красного дерева кровать, покрытая тонким, как туман, накомарником. Тёмные и тяжёлые портьеры закрывали окна, на туалетном столике стояло зеркало, аккуратно задёрнутое тёмной тканью.

Запах горелого жира, ладана и святой воды заставил меня подумать о церкви.

На полу, кровати, на двух креслах и ночном столике — везде валялись небрежно сваленные книги. Они лежали даже на перевёрнутом ночном горшке.

Мерседес Перальта включила лампу на ночном столике, — Клара, — позвала она тихо, откидывая в сторону сетку накомарника.

Ожидая увидеть ребёнка, я стояла, удивлённо рассматривая молодую женщину, возможно лет двадцати. Она полулежала, прислонясь к передней спинке кровати, все её конечности были перекошены, как у тряпичной куклы, которую небрежно бросили на кровать. Красный китайский шёлковый халат с вышитыми драконами едва прикрывал её сладострастную фигуру. Несмотря на растрёпанный вид, она была потрясающе красива, с высокими выдающимися скулами, чувственным пухлым ртом и тёмной кожей, блестевшей нежным глянцем.

— Негрита, Кларита, — позвала донья Мерседес, мягко встряхивая её за плечи.

Молодая женщина резко открыла глаза, словно кто-то силой вытащил её из кошмара. Она села, её зрачки были невероятно расширены, слёзы потекли по её щекам, но лицо ничего не выражало.

Откинув книги в сторону, донья Мерседес поставила свою корзинку около кровати, вытащила носовой платок и, побрызгав на него своим любимым средством, приложила его к носу женщины.

Духовная инъекция, как донья Мерседес называла свою смесь, по-видимому, не оказала на женщину влияния, она лишь вяло пошевелилась, — ну почему я не могу умереть в покое? — прошептала она, её голос был капризным и усталым.