Людмила Шапошникова - Град Светлый Страница 43

Инквизиция и тоталитаризм начинаются с уничтожения книг. Во дворе одной из московских церквей уже жгли книги Рериха, и "действо" это показывали по телевизору.

Учение Живой Этики и рериховские идеи известны сейчас во всем мире, во многих странах есть общества Рерихов, издаются их книги. И ни одна церковь мира, будь то католическая, протестантская, лютеранская, баптистская или какая-либо иная, не додумалась до такого запрета и таких "действ". Не додумались до этого и зарубежные средства массовой информации. В России же уважаемые газеты — "Труд", "Независимая газета", "Сегодня" — предоставляют страницы таким борцам с новым мышлением, как диакон Кураев. Демократическая пресса и борец с новым планетарным мышлением — одно с другим не вяжется. Будучи в прошлом студентом философского факультета МГУ, а затем аспирантом Института философии АН СССР, будущий диакон серьезно занимался проблемами марксистско-ленинской философии и ее методологией. Методы работы, усвоенные им в то время, навсегда наложили отпечаток на его деятельность и определенным образом выделяют его среди той церковной братии, которая возросла в лоне самой церкви. Двухсторонние связи диакона как бы усилили вдвойне его энергию в борьбе против "ереси" и неугодных ему направлений мысли. В этой борьбе он употребляет до боли знакомые методы, которые были отработаны идеологическими руководителями партии: агрессивность, ложь, клевету, подмену одного другим, критику без разумной аргументации, претензию на окончательную истину и, наконец, выходки, свидетельствующие о психологической неустойчивости и завышенной оценке собственной персоны.

Одна из главных его задач — доказать, что духовно-культурное рериховское движение есть "нелегальная религиозная секта". "Религиозным рериховское движение, — аргументирует диакон, — является хотя бы потому, что выдает себя за синтез всех религий. При этом оно имеет и свой собственный культ, и свои оккультные таинства. Министерство образования России, столь любящее Рерихов, должно рекомендовать учителям не меньше трех раз в день призывать детей поклоняться идолам и, не понимая слов, образовать секту трясунов"[285]. Вряд ли надо кому-либо говорить о том, что диакон клевещет и лжет, занимаясь недостойным для него делом. Диакон нападает не только на Министерство образования, он пытается контролировать и руководить научными исследованиями Военного университета, который проявляет большой интерес и к идеям Космической эволюции человечества, и к самим Рерихам. Под все искажающим пером диакона это выглядит так: "Слухи о том, что военные не прочь создать оккультно-магическое оружие, ходили давно. Теперь тайное стало явным". Полагаю, что даже сам диакон плохо себе представляет, что такое это "оккультно-магическое оружие". В лице диакона новое научное мышление имеет последовательного противника, не останавливающегося ни перед чем. Непреходящий зуд строчить статьи-доносы на учения Востока, на философские идеи Живой Этики вызывает мысли о средневековой инквизиции, время которой, будем надеяться, уже прошло. Объемистая статья Кураева против Рерихов в "Новом мире" (№ 10, 1994) представляет собой недобросовестную комбинацию из ложных посылок, выхваченных из контекста цитат, произвольно трактуемых и сопровождаемых полуграмотными формулировками.

В этой же статье диакон договорился до предложения ввести церковную цензуру, проявив несомненную способность к генерации "оригинальных" мыслей. Мы только освободились (а может быть, и не совсем) от государственно-партийной цензуры, как нам предлагают еще одну. И то, что это делает диакон, лишний раз подтверждает сказанное выше о взаимодействии церкви с рухнувшей идеологией тоталитарного государства.

"При сегодняшней моде на религию, — пишет диакон, — не помешала бы толика церковной цензуры: книги, статьи, передачи, которые ставят своей сознательной целью положительное свидетельство о Православии, было бы полезно взвешивать на предмет их корректности и адекватности"[286].

Кажется, мы уже это проходили. Взвешивали человеческие мысли и творчество на "предмет их корректности и адекватности". В свое время взвешивала святая инквизиция, затем взвешивали нацисты и взвешивали идеологические цензоры нашей страны. Насаждали "корректность и адекватность" с помощью костров, тюрем, расстрелов и отлучения от жизни. Если церковь желает, по совету диакона, насаждать цензуру у себя, это ее сугубо внутреннее дело.

В одной из публикаций диакон Кураев хвастливо написал: "В церковной Москве нет, наверное, человека, который не знал бы, что полемика с рериховцами — моя постоянная тема"[287]. И далее он утверждает, что ведет ее не от себя, а от имени церкви. Я не собираюсь как-то оценивать это утверждение. Это дело самой церкви. Я уделила диакону столь пространное место в этой книге не потому, что считаю его кем-то выдающимся. А потому, что именно он, на данный момент, есть персонифицированное и концентрированное выражение борьбы церкви против свободы мысли, некий, я бы сказала, "символ". И чем меньше будет у церкви таких "символов", тем результативней будет ее истинная духовная работа, которая не должна соприкасаться ни с войнами, ни с борьбой, ни с "врагами веры православной". Наша жизнь, индивидуальная и общественная, управляется объективными космическими законами. На смену старому приходит новое. И никакие "символы" не в силах остановить энергетические процессы, идущие в Космосе и на планете Земля. Их не смогли остановить даже те, в чьих руках была обширная власть. В истории человечества мы находим немало таких примеров.

Стремление уходящих сил сузить пространство идущей Духовной революции ни к чему не приведет. Энергетика, сформировавшаяся в стране помимо воли и желания этих сил, работает против них. И время различных инквизиций, надо полагать, прошло.

Отношение народа к своему прошлому есть мерило его зрелости, уровня его исторического сознания. То, что мы сейчас это прошлое оплевываем, занимаясь не спокойным тщательным его исследованием, а бесплодными поисками виновных и врагов, свидетельствует о том, что ничего в нашем мышлении и в нашем сознании пока не изменилось. И сама номенклатура, стоящая у власти, и послушно следующее за ней творческое и интеллектуальное сообщество делают сейчас то же, что делали большевики во время революции и после нее. Те с большевистской прямотой отреклись от того, что было в России до социальной революции, переписали историю заново, переписывали не однажды, пока все это не утратило свой первоначальный вид и не превратилось в идеологический миф. Большевиками, в том "историческом" труде, руководило чувство "классовой справедливости", неизменная приверженность догматам марксистской теории и неистребимый синдром "первопроходцев". Нечто подобное мы наблюдаем и сейчас. В процессе очередного "переосмысления" нашей истории участвуют самые разные люди — ученые и политики, журналисты и актеры, писатели и публицисты и т. д. Более всех буйствуют на этой ниве "демократы" и "реформаторы", представляющие, в значительной степени, все ту же старую номенклатуру. Никогда еще история в России не была так беспощадно брошена под грязные сапоги политики. Принижая все, что было сделано русским народом в самых тяжелых и трагических условиях послереволюционной России, "демократы" стремятся возвысить и "очистить" себя. Сделать это по-другому номенклатурные "последыши" с истощенной социальной и духовной энергетикой не могут. Все надо так переписать, изменить и подменить, чтобы не было видно их собственных следов, идущих прямо из тоталитарного прошлого в "демократическое" настоящее. Ведь по следам узнают наследивших. Узнанным можно было бы сказать: "Мы вас узнали. Вы те, старые. Вы родом из тоталитаризма. Не бойтесь этого и не стыдитесь. Возможности человека и его Духа ограничены космическими законами, по которым он, часто не осознавая этого, живет. Оставьте историю нашего государства в покое. Займитесь настоящим делом со всеми вместе". Но вряд ли такие слова дойдут до их сознания. Они могут их просто не услышать. Слушать и не услышать. Ибо сами они говорят: "Мы — новые. Мы все сейчас сделаем по-новому, но сначала перепишем по-новому историю нашего, теперь уже не существующего, государства и затем создадим новое". Они не знают, что создать такое при том уровне сознания, каким они обладают, и при том историческом опыте, который ими накоплен, нельзя. Это сделают за них другие. Вернее, не другие, а иные. Те, которые поймут историческое и планетарное значение нового мышления, ядро которого сложилось в российском пространстве Духовной революции XX века. А пока этого еще не случилось, те, старые, переписывают историю и отвергают все, на чем сами выросли и чему поклонялись. Вдохновленные их примером, шуты и холопы на театральных подмостках высмеивают старых вождей, ибо новых высмеивать по-прежнему опасно. Свергая памятники историческим личностям, они начинают свою запоздалую и неопасную борьбу против тоталитарного государства.