Ричард Дейч - Ключи от рая Страница 49

«.. заслужил себе прозвище, которое произносят только шепотом: Князь тьмы».

ГЛАВА 18

Август Финстер устраивал «дворцовый прием» в библиотеке своего особняка. Три дамы сидели друг напротив друга в креслах, расставленных вокруг камина, держа в руках бокалы, только что наполненные шампанским. Все три были в самых роскошных вечерних туалетах от лучших берлинских салонов моды.

Финстер находил себе женщин различными путями. Его огромное состояние и личное обаяние всегда были неотразимым возбуждающим препаратом, который притягивал к нему красивых женщин, словно мед — пчел. Элль, красавица с огненно-рыжими волосами, встретила его сегодня утром, возвращаясь со съемок. Известная во всем мире фотомодель обратила внимание на мужчину, который смотрел в ее сторону, и тотчас же была сражена наповал. Прекрасная Джун пришла на собеседование в компанию «Финстер индастриз» — и ушла с приглашением. А Хайди — ну а Хайд и просто заявилась сегодня вечером без приглашения, по совету подруг, вкусивших обаяние миллиардера. Однако помимо денег, помимо обаяния было что-то еще. Все девушки это чувствовали, но никто из них не мог определить, что это такое. Все три стремились к этому загадочному нечто, которое засасывало их, но неизменно оставалось вне досягаемости, — подобно сну, к которому нельзя вернуться, пробудившись, который мучительно маячит у самой границы сознания. Это был о какое-то волшебство.

И, несмотря на то что Финстер прославился как король любовной связи, длящейся всего одну ночь, женщины стремились к нему толпами, словно поклонницы, преследующие своего кумира рок-звезду. Финстер был Элвисом, пронзающим пенисом женские сердца.

Зазвонил телефон, но Финстер не обратил на него никакого внимания. После трех звонков аппарат умолк. Финстер не любил, когда его отвлекают, — если только речь не шла о чем-нибудь крайне неотложном.

— Мы отправляемся ужинать в ресторан «Эль-Грочия», — объявил Финстер. Он неизменно посещал только самые новомодные заведения, при этом редко появлялся в одном и том же месте дважды. — Столик заказан на восемь пятнадцать.

Ответом ему стали три очаровательные улыбки. Две из них были полны счастливой признательности: «я просто в восторге от возможности быть рядом с тобой». Но в улыбке Элль читалось нечто большее: Элль знала, что в «Эль-Грочии» все столики забронированы на восемь недель вперед, и жест Финстера произвел на нее впечатление. На ее взгляд, две другие девчонки представляли собой лишь красивую картинку, годную разве что для мимолетного увлечения. Она же была другая.

— Я сочту за честь, милые дамы, если вы сами выберете место для танцев.

Голос Финстера звучал для Элль чарующим дурманом.

В дверях бесшумно возник дворецкий Чарльз, сжимая в правой руке конверт. Почтительно протянув конверт хозяину, он нагнулся и что-то шепнул ему на ухо. По природе своей Элль не отличалась любопытством, и все же ее интересовала жизнь окружающих. Хотя Чарльз говорил очень тихо, ей удалось разобрать большую часть слов. Словно прочтя ее мысли, Финстер бросил на нее молниеносный взгляд. Его мимолетная улыбка осталась теплой, но глаза наполнились ледяным холодом. Элль тотчас же стало стыдно. И страшно.

И не то чтобы она услышала что-то интересное. На самом деле все сводилось только к обрывкам фраз: «они едут сюда… как они смеют… не беспокойтесь, все в порядке… он подготовит достойную встречу…»

С улицы донесся отрывистый гудок «бентли», поданный шофером. Чарльз степенно покинул библиотеку. Финстер повел девушек на улицу, к машине. Когда шофер открыл перед ними двери лимузина, Хайди и Джун захихикали. Финстер, задержавшись, обернулся к Элль и обнял ее за талию.

Быть может, все будет хорошо. Право, ей следует избавиться от дурной привычки подслушивать; вот и сейчас она чуть не попала из-за этого в беду. Но, по крайней мере, во взгляд Финстера снова вернулось тепло. «Слава богу», — подумала Элль. Так страшно ей не было с тех пор, как в парижском бутике ее поймали за кражу блеска для губ.

— Я тут подумал, быть может, нам следует отправить этих… детей вперед, — промолвил Финстер, привлекая ее к себе.

— Я буду только рада, — только и смогла пробормотать дрожащими губами Элль.

— Почему бы тебе не подождать меня в библиотеке? Я только отошлю их и сразу же вернусь. И тогда мы сможем поужинать в милой, уютной обстановке, вдвоем.

Улыбнувшись, Элль проследила взглядом, как он направляется к машине. Затем посмотрела на звезды и, выбрав одну, загадала, как учил ее в детстве отец: «Пусть это счастье продлится до конца жизни».

Три часа ночи. Высота тридцать тысяч футов над землей. Большинство пассажиров спали. Некоторые, надев наушники, смотрели комедию 1948 года «Эббот и Костелло встречают Франкенштейна». Симон, как всегда, не в силах обрести сон, читал Библию. Хотя конец был ему уже известен — больше того, память хранила каждое слово, — он всякий раз находил какой-нибудь новый аспект, какой-нибудь урок, который, если получится, применит к своей жизни, если только ему посчастливится остаться в живых. Майкл устроился на двух соседних креслах, вытянув ноги и положив на колени блокнот. Он рисовал но памяти подробный план внутренних помещений особняка Финстера. В своем прошлом ремесле Майкл отточил до совершенства умение запоминать все с одного раза, и сейчас у него перед глазами стояли живые, отчетливые картины.

— А ты ведь меня уже не ждал, так? — тихо проговорил Майкл, обращаясь не столько к Симону, сколько к самому себе.

Симон посмотрел на него.

— Я не сомневался, что ты придешь. И он снова углубился в чтение.

Но Майкл не привык к тому, чтобы от него отмахивались так бесцеремонно.

— Ну признайся, твердой уверенности у тебя не было.

— Если честно, была, — ответил Симон, по-прежнему уткнувшись носом в Библию.

— Да я сам не знал, полечу ли, до того самого момента, как поднялся па борт самолета.

— Ты был обречен лететь со мной с того самого момента, как узнал, на что обрек свою жену. Такова твоя натура. Мне не составило никакого труда прочитать твою душу.

— Да ты ровным счетом ничего про меня не знаешь. Симон не отрывал взгляд от Библии.

— Майкл Эдвард Сент-Пьер, возраст тридцать восемь лет. Сирота. В возрасте двух лет усыновлен Джейн и Майклом Сент-Пьер. Учился в церковно-приходской школе, пел в хоре. Полная оторванность от светской жизни в детстве и отрочестве стала причиной определенных проблем. Кражи: ювелирные украшения и произведения искусства. Специализация на самых рискованных делах. Крал не ради денег, а для того, чтобы пощекотать себе нервы. В тюрьме пришлось несладко — наказание отбывал в «Синг-Синге». Жена: Мэри, возраст тридцать лет. Очень тебя любит, поражена смертельной…

— Достаточно!

Майкл не мог больше слушать, как всю его жизнь уваривают до размеров одного абзаца, подобного некрологу. Он вырос в пригороде Нью-Йорка — в Армонке, небольшом городке в часе езды от Манхэттена. Приемные родители отдали его в католическую школу, где отец Даниил вел уроки так, словно читал проповеди. В детстве Майкл был относительно примерным ребенком. Конечно, за ним водились кое-какие грешки, но ничто даже не намекало на бурное будущее. Пару раз его наказывали за распитие вина и курение, а однажды на целый месяц запретили покидать комнату за то, что он засунул упаковку хлопушек в почтовый ящик миссис Колетт, — возможно, это было прелюдией к тюремному заключению. Когда Майкл поджег бикфордов шнур и просунул хлопушки в щель ящика, то едва сдержал смех. Они с друзьями умчались вихрем, но в этом не было необходимости. Глухая пожилая лама все равно не услышала канонаду хлопков и взрывов. Она вообще ничего не услышала, а обугленные клочки бумаги на полу приняла за остатки очередной газеты, разорванной ее любимой кошкой, поэтому просто открыла дверь и вымела их на лестничную площадку. Майкла ни за что бы не поймали, если бы не его болтливый сообщник Стиви Таусиджен, который вывалил все Кении Кейсу; тот проболтался своей подружке Джен Джиллико, Джен все выложила своей мамочке, а та позвонила миссис Сент-Пьер. Майкл принял свое заточение как настоящий мужчина… Правда, его хватило только на первые два дня. После чего он, возвратившись домой из школы, быстро хватал что-нибудь съестное, удалялся к себе в комнату и вылезал на улицу через окно. Мать ни о чем не догадывалась и даже гордилась тем, что ее Майкл так стоически переносит наказание.

К несчастью, в «Синг-Синг» его отправила не мать, и не за упаковку хлопушек. Нет надобности говорить, что в его камере не было окна, через которое он мог бы удирать на улицу. Тюрьма «Синг-Синг» прячется среди холмов, которые простираются вдоль Гудзона. Тихое, ничем не примечательное исправительное заведение, которое привлекло к себе внимание всего один раз, когда здесь были казнены Этель и Юлиус Розенберг.[23] Три с половиной года, проведенные там Майклом, стали для него сущим адом. Такая длительная разлука с молодой женой была невыносимым мучением. До самого последнего месяца Майкл боялся, что окончит свой жизненный путь за решеткой, оторванный от Мэри. Клятва не нарушать больше закон, которую он дал Мэри, на самом деле была адресована самому себе. Майкл поклялся, что никогда больше не разлучится с женой, не попадет в замкнутый мирок, где она не сможет находиться рядом с ним. Ничто не могло заставить его нарушить данное себе слово. Ничто.