Бхагаван Раджниш - Проблески золотого детства Страница 5

Я сказал ему: «Если вы пришли сюда, чтобы исполнить свое обещание, то я могу предсказать ваше будущее».

Он сказал: «Что! Ты можешь предсказать мое будущее?»

Я сказал: «Да. Несомненно, вы не станете Буддой, но вы станете бхикку, саньясином». Это название буддийских саньясинов.

Он улыбнулся и сказал: «Невозможно!»

Я сказал: «Вы можете побиться об заклад».

Он спросил меня: «Хорошо, сколько?»

Я сказал: «Это не важно. Вы можете поставить любую сумму, какую хотите, потому что если я выиграю, я выиграю; если я проиграю, я не проиграю ничего, потому что у меня ничего нет. Вы играете с семилетним ребенком. Разве вы не можете видеть это? У меня ничего нет!»

Вы удивитесь, узнав, что я стоял там голым. В той бедной деревне не было запрещено, по крайней мере, семилетним детям бегать вокруг голыми. Это была не английская деревня!

Я до сих пор могу видеть себя голым, стоящим перед астрологом. Вся деревня собралась, и они слушали, о чем это мы шепчемся.

Старик сказал: «Хорошо, если я стану саньясином, бхикку, — и он показал свои золотые карманные часы, инкрустированные бриллиантами, - я отдам тебе это. А что же ты, если ты проспоришь?»

Я сказал: «Я просто проиграю. У меня ничего нет; нет золотых наручных часов, чтобы отдать их вам. Я просто поблагодарю вас».

Он улыбнулся и уехал.

Я не верю в астрологию; девяносто девять и девять десятых процентов ее - чепуха, но десятая часть процента — чистая истина. Человек внутреннего, интуиции и чистоты, несомненно, может смотреть в будущее, потому что будущее не неэкзистенциально, оно просто спрятано от наших глаз. Может быть, только тонкий занавес мыслей — это все, что разделяет настоящее и будущее.

В Индии невеста закрывает свое лицо гхунгхат. Сейчас трудно перевести это слово; это как маска. Она надевает сари на лицо. Так же будущее спрятано от нас, лишь за гхунгхатом, тонкой вуалью. Я не верю в астрологию, я подразумеваю девяносто девять и девять десятых процента ее. В оставшуюся одну десятую мне не нужно верить, это истина. Я вижу, как она работает.

Старик был первым доказательством. Но вот что странно: он мог видеть мое будущее, конечно неясно, с разными вариантами, но не мог видеть свое собственное будущее. Не только это, он был готов биться со мной об заклад, когда я сказал, что он станет бхикку.

Мне было четырнадцать, и я снова путешествовал в окрестностях Варанаси с отцом моего отца. Он ехал по делам, а я настоял на том, чтобы поехать с ним. Я остановил одного старого бхикку на дороге между Варанаси и Сарнатхом и сказал: «Дедушка, вы меня помните?»

Он сказал: «Я никогда не видел тебя раньше — почему я должен помнить тебя?»

Я сказал: «Вы может быть нет, но я должен помнить вас. Где часы, золотые часы, инкрустированные бриллиантами? Я тот ребенок, с которым вы поспорили. Теперь пришло время мне спросить. Я предсказал, что вы станете бхикку, и вы стали им. Дайте мне часы».

Он улыбнулся, и вынул из кармана прекрасные старые часы, отдал их мне со слезами на глазах, и — можете ли поверить — он дотронулся до моих ног.

Я сказал: «Нет, нет. Вы бхикку, саньясин, вы не можете дотрагиваться до моих ног».

Он сказал: «Забудь про это. Ты оказался более великим астрологом, чем я; позволь мне дотронуться до твоих ног».

Я дал те часы первому из моих саньясинов. Имя моего первого саньясина — Ма Ананд Мадху — женщина, конечно, потому что я хотел, чтобы было именно так. Никто не посвящал женщину в саньясу так, как я. Не только это, я хотел, чтобы именно женщина стала моим первым саньясином, просто для того, чтобы все уравновесить и упорядочить.

Будда колебался, прежде чем дать саньясу женщине… даже Будда! Только это в его жизни задевает меня, и ничего больше. Будда колеблется… почему? Он боялся, что женщины-саньясины отвлекут его последователей. Что за чепуха! Будда и чего-то боится! Пусть эти дураки отвлекаются, если хотят!

Махавира сказал, что никто в женском теле не может достичь нирваны, окончательного освобождения. Я должен попросить прощения за всех этих людей. Мухаммед никогда не позволял ни одной женщине войти в мечеть. Даже в наши дни женщинам не позволено быть в мечети; даже в синагогах женщины сидят на балконе, не с мужчинами,

Индира Ганди рассказывала мне, что когда она была в Израиле и поехала в Иерусалим, она не могла поверить, что премьер-министр Израиля (Голда Меир) и она вдвоем сидели на балконе, а все мужчины сидели внизу, в основном зале. Она не поняла, почему даже премьер-министру Израиля, женщине, не позволено быть на надлежащем месте в синагоге; они могут только наблюдать с балкона. Это неуважение, это оскорбление.

Я должен извиниться за Мухаммеда, за Моисея, за Будду, и за Иисуса тоже, потому что он не избрал ни одной женщины в число своих двенадцати апостолов. Однако когда он умер на кресте, двенадцати дураков вообще там не было. Только три женщины остались - Магдалина, Мария и сестра Магдалины — но даже эти три женщины не были избраны Иисусом; их не было среди немногих избранных. Избранные сбежали. Великолепно! Они пытались сохранить свою собственную жизнь. В час опасности приходят только женщины.

Я должен извиниться перед будущим за всех этих людей; и моим первым извинением было дать саньясу женщине. Вы будете удивлены, узнав всю историю…

Муж Ананд Мадху, конечно же, хотел быть посвященным первым. Это произошло в Гималаях; у меня был лагерь в Манали. Я отказал мужу, говоря: «Ты можешь быть только вторым, но не первым». Он так разозлился, что покинул лагерь в тот же момент. И это не все, он стал моим врагом и присоединился к Мораджи Десаи. Позднее, когда Мораджи Де-саи был премьер-министром, этот человек пытался любыми способами убедить его посалить меня в тюрьму. Конечно, Мораджи Десаи не имел такого рода смелости; у человека не может быть ее, если он пьет свою мочу. Он был полным дураком.., опять, простите… полным идиотом. «Дурака» я берегу только для Девагита, это его привилегия.

Ананд Мадху все еще саньясинка. Она живет в Гималаях, тихо, ничего не говоря. С тех пор я всегда стараюсь выдвинуть женщин насколько это возможно. Иногда это кажется даже несправедливо по отношению к мужчинам. Но это не так, я просто расставляю все по своим местам. После веков эксплуатации женщин мужчинами, это не простая работа.

Первой женщиной, которую я полюбил, была моя теща. Вы удивитесь: Я женат? Нет, я не женат. Эта женщина была матерью Гудии, но я имел обыкновение называть ее тещей, просто шутки ради. Я вспомнил это опять после стольких лет. Я называл ее тещей, потому что любил ее дочь.

Это было в прошлой жизни Гудии. Опять же, эта женщина была чрезвычайно сильной, как моя бабушка.

Моя «теща» была редкой женщиной, особенно в Индии. Она оставила своего мужа, и поехала в Пакистан, вышла замуж за мусульманина, несмотря на то, что была брамином. Она знала, как быть смелой. Я всегда любил это качество, потому что чем вы смелее, тем ближе вы к дому. Только смельчаки становятся Буддами, помните! Те, кто подсчитывают, могут иметь хороший банковский счет, но не могут стать буддами.

Я благодарен человеку, предсказавшему мое будущее, когда мне было только семь. Что за человек! Ждать, пока мне не исполнится семь, только для того, чтобы сделать карту моего рождения — какое терпение! И не только это, он проделал весь путь от Варанаси к моей деревне. Не было ни дорог, ни поездов, он должен был долго ехать на лошади.

А когда я встретил его по дороге в Сарнатх и сказал ему, что я выиграл пари, он немедленно отдал мне часы и сказал: «Я бы отдал тебе весь мир, но у меня нет ничего больше. В действительности, я не должен был иметь даже эти часы, но только из-за тебя я хранил их все эти годы, зная, что когда-нибудь ты обязательно придешь. И когда я стал бхикку, не Будда был в мое» голове, а ты голый семилетний ребенок, предсказывающий будущее одного из величайших астрологов страны. Как же ты сделал это?»

Я сказал: «Этого я не знаю. Я посмотрел в ваши глаза и увидел, что вы не можете быть удовлетворенным чем-то, что может дать этот мир. Я увидел божественную неудовлетворенность. Человек становится саньяcином, лишь когда он чувствует божественную неудовлетворенность».

Я не знаю, жив ли еще этот старик или нет. Должно быть нет, иначе он бы искал меня и нашел.

Но этот момент в жизни деревни был самым великим. Они все еще говорят об этом пире. Только на днях человек из той деревни приехал сюда, и он сказал: «Мы все еще думаем о том пире, что твой дедушка дал деревне. Никогда прежде и никогда потом не было ничего подобного». Я рад, что так много людей радуются.

Я радовался белой лошади. Гудия бы полюбила эту лошадь. Она всегда показывала мне на лошадей, когда мы проезжали мимо них. «Смотри, — она бы сказала, — какие прекрасные лошади».

Я видел много лошадей, но не видел ни одной подобной лошади астролога. Я видел самых прекрасных лошадей, но я все еще помню его лошадь как самую прекрасную. Возможно, мое детство было тому причиной. Возможно, у меня не было возможности сравнивать их, но поверьте мне, был ли я ребенком пли нет, лошадь была прекрасной. Она была чрезвычайно сильной, должно быть в ней было восемь лошадиных сил.