Щемелинин Сергеевич - "Я" Страница 62

…Я жду, я жду свое время. Как говорится, поспешишь – людей насмешишь, а я не собирался быть смешным, поэтому не спешил и выжидал…

В одном из дворов негромко гавкнула собака – судя по звуку, пес был большой и сильный. Верный страж не спал, он ждал, что может принести ему тайга: волчья стая может зайти в село, пугливый олень может пройти вдоль опушки, или же хитрая лиса попытается пробраться в курятник, а может прийти и соболь – краса тайги, чтобы, переливаясь своей чудесной шубкой, попытаться поймать себе курочку; или вдруг бесшумная сова или же мудрый филин тихо вынырнет из мрака леса, усядется на крыше дома и будет смотреть вокруг своими громадными глазищами, вертеть головой, а потом, ухая, улетит.

Спит тайга – тяжело дышит ветер, сбрасывая снег с верхушек деревьев; а собаки ждут, чего-то ждут и не спят – кто бы ни пришел из холодной тайги, кто бы ни пришел сюда под светом луны – собаки первыми встретят его. В схватке с волком можно потерять свою жизнь, в борьбе с лисой можно получить болезненную рану, но это все ничто: главное, чтобы хозяин был доволен службой!

Собаки ждут, собаки чего-то ждут… Для них лучше лиса, чем волки, а волки лучше, чем медведь-шатун: не спит медведь в своей берлоге, злой шатается по лесу – хоть и нечасто, но бывает и такое – уходи медведь к себе в тайгу, залезь в свою теплую берлогу и спи до весны – соси свою лапу – нас не тревожь!

Много опасностей есть в тайге, но больше всего собаки боятся полосатого "хозяина": четверть тонны в тигре, а может быть и больше – он самый сильный зверь тайги. Нравится ему собачатина, вот и приходит он ночью в село по собачью душу. Страшен полосатый хищник, всем обитателям леса и села страшен он, ибо неслышно ходит он и очень силен – только человек может остановить и одолеть его!

…А я лежу в тени пихты, и снег постепенно заносит меня. Я лежу, прикрыв глаза, и вспоминаю…

Когда я был человеком, тогда я время от времени заходил в зоопарк. Там были большие загоны, в которых жили различные звери. Люди смотрели на льва и на тигра с уважением и страхом в глубине души, а вот верблюдов и слонов люди не боялись ни капельки, хотя эти животные были гораздо крупнее любого хищника. Почему же так? Ведь и те, и другие были сытые, мирные, спокойные и красивые – а все дело в том (так я понимаю ситуацию), что верблюды и слоны, если их не дразнить, всегда мирные и полезные: на верблюдах люди пересекали безводные пустыни с полыхающим солнцем над головой, а слоны переносили тяжести во время строительства и возили на себе людей, а от тигра и льва человеку пользы мало: разве что, как от санитаров, уничтожающих больных и слабых животных в дикой природе. Но важно другое: крупный хищник, когда он голоден, смотрит на человека не как на хозяина природы, а просто как на мясо – зверя не интересуют ни мысли человека, ни его чувства, ни его надежды, ни его планы будущее – вообще ничего не интересует. С голодным хищником, когда он бросается на свою жертву, нельзя ни поговорить, ни переубедить, ни отвлечь – можно только спастись или же победить. Страшен выпрыгнувший из засады зверь, рычащий и бегущий на тебя, чтобы забрать твою жизнь! Ужас, что тигр или лев могут прийти за чьей-нибудь жизнью, – вот причина уважения и боязни со стороны людей; и когда хищник, отбросив всякие колебания, первый нападает на человека, тогда страх поселяется в округе – на месте следующей его жертвы может стать каждый, и к тому же, никому не известно, когда у зверя наступает время этого самого первого раза – любой большой хищник безусловно потенциально опасен, даже дрессированный, не говоря уже о диком.

…А ночь, голодная и холодная зимняя ночь лежит над тайгой, воют волки, голодным воем выпрашивая у луны добычу, ухает филин – и я, тигр, лежу возле села и жду человека. Да, именно так – такова моя цель. Не от голода (я сыт), а потому, что зов крови кличет меня, я пришел сюда за человеком!

…Ждут собаки – что принесет им ночь? Волки далеко, все спокойно, но я – "хозяин тайги", как уважительно зовут меня местные жители, пришел по души ваших хозяев, о псы! Мое время придет, и вы будете дрожать от страха, а пока все спокойно, пока еще все спокойно, и я терпеливо жду свое время.

…Темная крылатая тень бесшумно пролетела над дворами и села на крышу одного из домов – бешено залаяли собаки, я встал, стряхнул с себя снег и настороженно замер. В когтях у птицы пусто. Я слышу, как бегают и лают собаки во дворах. Тихое село проснулось, отовсюду слышится собачий лай.

Дьявольским хохотом хохочет птица – это филин, его леденящее душу "ха-ха!" нельзя не узнать! Он явно нацелился кого-то поймать здесь, но не поймал, и теперь бессильно насмехается над собаками.

В одном из домов открылась дверь, и из нее вышел человек – в руках у него было ружье. Услышав шум открываемой двери, филин соскользнул с конька крыши и, закрытый от человека домом, улетел в ночной лес. Вот он, мой шанс: пока человек будет занят птицей, я смогу незаметно прокрасться в тени деревьев, подойдя к нему поближе, на расстояние атаки, а потом, возможно, наброшусь на него. Мужчина вышел во двор, ружье он держал в руках так, чтобы быть готовым стрелять, но стрелять было уже не в кого. Он осмотрелся по сторонам и по верхушкам деревьев, взял оружие в левую руку, нагнулся за чем-то и скрылся от моего взора за плетнем, потом выпрямился, снова взяв ружье наизготовку, и пошел, осматриваясь, вокруг дома.

Село успокаивалось, собаки уже почти не лаяли. Я крался бесшумно, но быстро – надо было успеть занять позицию напротив двери к тому времени, когда человек закончит обход; хоть я и спешил, но все же ни на мгновение не забывал об осторожности. Я успел встать под тень выбранной ели перед самым появлением человека; там, где я, затаившись, стоял, снег был глубокий, доходя мне почти до брюха. Сразу атаковать я не смогу: сначала мне нужно будет выбраться на полосу хорошо утоптанного снега перед забором.

Вскоре мужчина вышел из-за угла своего дома и пошел к крыльцу, ружье он закинул на спину – и теперь мое время пришло! Забор скрывал меня от собак, но плечи и голова человека возвышались над заснеженным плетнем. Я пошел вслед за человеком – мне нужно было пройти не так уж и много, чтобы выбраться из глубокого снега, но все равно я спешил выйти на продутую ветром малоснежную тропу перед плетнем, прекрасно понимая, что шелест моих шагов сольется с шумом валенок человека, и собаки раньше времени не услышат меня. Я подошел к забору когда и рассчитывал – как раз тогда, когда человек подошел к крыльцу.

Как все меняется в жизни: мгновением раньше – это уверенный в себе мужчина, а сейчас уже он – моя жертва!

Я специально ждал того момента, когда человек откроет дверь, и лишь потом напал, ибо сам я открыть ее не мог; поэтому, не теряя ни секунды, я молча бросился вперед – быстрыми шестиметровыми прыжками я подскочил к забору, перепрыгнул его и метнулся к цели. На собак я не смотрел – страх передо мной остановит их. Со всех сторон раздался лай, и ужас был в голосах псов – но эффект неожиданности… – его не купишь! Они опоздали, опоздали на всю свою жизнь!

Я бросился на человека сзади, рявкнул и сбил его с ног. Ружье мешало ему, он упал на порог. Я сознательно помедлил, дав ему возможность повернуться ко мне лицом. В его глазах застыл ужас и отчаяние, он все еще не верил, что это произошло с ним, именно с ним; он попытался закрыть лицо руками, но я вонзил свои клыки ему в шею. Кровь на моих губах привела меня в восторг и ярость – человек захрипел разорванным горлом – он умирал, а я метнулся в избу через открытую им дверь.

В доме было тепло и сильно пахло людьми. Я толкнул вторую дверь плечом, и она со скрипом отворилась – передо мной была большая теплая комната с каменной печью в углу и столом посередине. Обитатели избы встать еще не успели, но они уже не спали, разбуженные шумом борьбы у входа; было темно – лишь рассеянный серо-желтый свет тайги, падая в мутное оконце, освещал избу, и в этом бледном свете я завертел свою кровавую карусель.

За моей спиной собаки лаяли так сильно, что хрипов умирающего я уже не слышал; не теряя драгоценного времени, я набрал полные легкие воздуха и заревел. Я вложил в этот рев всю свою силу и ярость – в тесной комнате мое рычание было подобно грому – оно забирало храбрость, оставляя лишь ужас, парализуя волю и примиряя с неизбежностью смерти.

Я кинулся на людей, я наносил им раны в живот и горло, рвал их клыками и бил их своими кривыми когтями – это была кровавая резня. Стоны раненых и лай собак сплелись воедино в головах людей, полуоглохших от моего рева, – с такими противниками справиться было легко. Паники среди людей не было – был просто дикий безумный ужас. Теплый тошнотворный запах крови смешался с застоявшимися прокисшими запахами избы. Я прыгнул на стол и снова заревел.

Я спешил – село наверняка проснулось, и мне нужно было срочно уходить. За моей спиной молились те, кого я не успел найти и ранить вместе с теми, кого я ранил, но не добил, – да будет так – кому судьба жить дальше – тот выживет, а мне надо уходить.