Жак Майоль - Человек-дельфин Страница 7

Более материалистическим, но тоже ультрасовременным вариантом подобного подхода выступает версия о наличии космически-вселенской “матрицы” хромосом, генов, геномов и ритмики электромагнитных колебаний в процессе антропосоциогенеза. Иными словами, из освоенных разумом далей Вселенной на нашу планету транслировались не частицы и блоки генетического материала и не биоэлектрические коды, а лишь голографический “проект” их качественно новой системной организации. В частности, В. П. Пушкин высказался в том плане, что “жизнь была привнесена из космоса на землю не в виде молекул, а в форме постоянно действующих во Вселенной биологических полей”, гипотетического материально-энергетического субстрата, призванного обеспечить постоянное “управление работой органов со стороны Вселенной” [См.: Пушкин В. И.Энергетическая регуляция психической деятельности — комплексная проблема современной науки // Вопросы психогигиены, психофизиологии, социологии труда в угольной промышленности и психоэнергетики. М., 1980. С. 162; а также: Жданов Ю. А.Новые "плоды просвещения". Вопросы философии. 1986. № 6. Академиком Ю. В. Гуляевым и Э. Э. Годиком высказано мнение, что вокруг любого биологического объекта имеется довольно сложная картина физических полей (электрические, магнитные, инфракрасные, акустические и т. п.). При этом никаких неизвестных полей (в том числе и какого-либо особого биополя) не обнаруживается. См.: Философские науки. 1986. № 3. С. 54–55.]. Несколько иначе представляет себе зависимость “работы” сознания от космических факторов видный психолингвист Вяч. Вс. Иванов. Он считает, что творческие озарения А. С. Пушкина, Моцарта, Рафаэля выступают не столько следствием случайно-спонтанного саморазвития индивидуального мозга, сколько способностью и подготовленностью последнего к улавливанию и дешифровке информации от цивилизаций третьего типа (по классификации Н. С. Кардашева), овладевших энергией своих Галактик. Такая информация, передаваемая в виде сверхсжатых электромагнитных колебаний, не фиксируемых даже нынешней радиоаппаратурой землян, может, по мнению Вяч. Вс. Иванова, стать почвой естественнонаучного подхода к понятию гениальности и приемлемой формой для объяснения известных фактов “одномоментной” переработки мозгом одного человека громадных массивов информации [См.: Иванов Вяч. Вс. Чет и нечет. Асимметрии мозга и знаковых, систем М., 1978. С. 163.]. Видимо, Майоль тоже допускает возможность существования некоего общекосмического ретранслятора, осуществляющего недоступную пока людям суперсвязь между человеческой культурой и “разумом” дельфинов. По крайней мере ряд его реплик может быть понят именно под таким углом зрения.

И все-таки человек слишком явно отличается от других живых существ, чтобы это отличие можно было напрочь игнорировать даже в эпоху тотемизма и зарождения древнейших идеалистических религиозных мировоззрений. Но чем? Прежде всего речью! Видимо, отсюда берет начало представление о том, что речь возникла как средство компенсации некогда “потерянной” формирующимися людьми способности передавать мысли на расстояние без помощи слов, звуков, знаков.

Как же все это связать с процессом возникновения человека и человечества, о чем Ж. Майоль пишет главным образом в морфологическом аспекте, рассматривая столь полюбившуюся ему гипотезу водной обезьяны? В данной связи вспоминается книга буддийского монаха, венгра по национальности Оскара Киса Майерта “Начало было концом”, вышедшая на нескольких европейских языках. Ее ключевая идея заключается в том, что толчком к очеловечиванию обезьяны (как процессу, санкционированному “свыше”) послужило поедание ею мозга своих собратьев. Следствием данного процесса стало появление на Земле нового биологического вида, а “платой” за такого рода прогресс — утрата способности передачи мыслей на расстояние по каналам вселенского разума. У предковых обезьян, по утверждению О. Майерта, интербиологические звуки, реликты которых сохранились в виде общих для всех языков междометий, вокальных рефлекторных реакций испуга, ожога, опасности, удивления и т. п., служили сигналом для “настройки” мозга других особей на определенную, задаваемую “индуктором” волну. А дальше шла трансляция “картинных” образов (видимо, на уровне “пятен неопределенной формы”, характерных для “работы” правого, эволюционно более древнего полушария мозга современного человека) непосредственно из головы в голову. Разве это не напоминает майолевскую модель общения дельфинов между собой и дельфинихи Клоунессы с ним лично во время так романтично-трогательно описанных свиданий?

Диалектико-материалистическая концепция антропосоциогенеза выявила принципиальную обусловленность возникновения мышления и речи генезисом труда как орудийной, целенаправленной, коллективной деятельности и сознания в единстве его когнитивного и коммуникативного, чувственного и рационального аспектов.

Вместе с тем в современной научной картине этого процесса остались свои “белые пятна”, гипотезы, еще не получившие развернутой аргументации, тенденции, не нашедшие адекватного объяснения. В эти “разрывы” целостного естественнонаучного знания устремляются на поиски не только профессиональные ученые, но и непрофессиональные энтузиасты науки типа Ж. Майоля.

В частности, один из крупнейших советских психологов, Л. С. Выготский [Выготский Л. С. Мышление и речь. М.; 1934. С. 87.], сформулировал гипотезу различных генетических корней и относительно автономных линий развития мышления и речи, подтверждаемую наличием в онтогенезе (развитии ребенка) доречевой фазы в развитии интеллекта (общение и познание с помощью жестов, мимических и вокальных знаков [См. Исенина Елена Исааковна. Психолингвистические закономерности речевого онтогенеза (Дословесный период). Иваново: Иван. гос. ун-т, 1983.]) и доинтеллектуальной фазы в развитии речи (игра звуками, проба их “на вкус”, гуление). И лишь начиная с двухлетнего возраста все более отчетливо прослеживается конвергенция и взаимная обусловленность процессов развития мышления и речи. Это наводит на мысль, что в каких-то переходных формах их дивергентное развитие в силу особых причин (например, отсутствия предпосылок либо, наоборот, потребности в трудовой деятельности) могло затянуться и обернуться эволюционными тупиками или привести к гипертрофированному развитию в узком диапазоне, обеспечивающем выживаемость вида, но исключающем его дальнейший прогресс.

Теперь, вновь возвращаясь непосредственно к книге Ж. Майоля, поставим вопрос более конкретно: говорят ли дельфины? И если да, то на каком языке?

Ответ: помимо специфического “языка” свистов, щелчков, хрюканья, скрипа и потрескивания, которые дельфин издает при помощи гортани и отдушины (у него отсутствуют голосовые связки), они могут вполне внятно “поскрипывать” на английском языке. Дж. Лилли зафиксировал с помощью гидрофона попытки дельфинов в общении друг с другом повторять скрипучим “голосом” некоторые из наиболее часто употребляемых экспериментаторами рабочих фраз. Однако оснований для того, чтобы считать, подобно Дж. Лилли, что это начало пути межвидового общения их с человеком, современная наука не дает.

Известно, что потребность и определенная способность дельфинов подражать в условиях “плотного” общения с людьми человеческому голосу в живой природе достаточно распространены (в соответствующих условиях) и вовсе не уникальны. Что же касается их способности “читать мысли” друг друга (заметим от себя: для этого надо как минимум, чтобы было что читать) и тем более человека, то это особый разговор. Он связан с уточнением методологически очень важного (с точки зрения материального единства мира) вопроса об универсальном для всего живого — от Вселенной до клетки — “языке” электромагнитных волн.

Такого рода сигнальное взаимодействие дельфинов друг с другом посредством направленных электромагнитных колебаний и отражение динамичной окружающей среды путем биоэлектрического кодирования типичных образов и стереотипных ситуаций в структуре мозговой ткани — это вполне материальные процессы, и они не нуждаются в мистификации, тем более в обращении к “лишенной энергии” и тем напоминающей пресловутый “вечный двигатель” парапсихологии.

Опираясь на достижения естественных наук, ученые все более отчетливо выявляют взаимосвязь между иерархией структур биогеосферы (организмы, колонии, популяции. биоценозы) и структур во Вселенной (звезды, звездные скопления, галактики, скопления галактик), между циклами эволюционных преобразований и ритмами геофизических и космических процессов. В частности, советский ученый А. И. Пресман предпринял попытку объяснить уникально высокую эффективность информационного взаимодействия между космическими телами и земными организмами, последних между собой и регуляцию внутриорганизменных процессов наличием универсального (по крайней мере в пределах биосферы) “языка” — электромагнитных полей и излучений, чувствительность к которым у живых существ в процессе эволюции неуклонно возрастает по мере усложнения их строения и совершенствования нервной системы [Пресман А. И. Электромагнитные поля и живая природа. М., 1968.]. Кстати, длительные эксперименты американских физиков показали, согласно публикациям, что емкость перцептивного (чувственного) канала передачи информации без использования технических средств от человека к человеку не превышает 7 бит, а сама информация носит характер именно образов, а не текстов и сигналов [См.: Труды института инженеров по электронике и радиотехнике США (ТИИЭР — Труды Института Инженеров по электротехнике и радиоэлектронике), 1976, № 3 и 1992, № 3, опубликованные на русском языке.]. И то, и другое совершенно недостаточно для социального познания и общения, даже если принять гипотезу о пробуждении при этом некой способности, затерявшейся в толще архивов эволюции животного мира. Но даже в этом случае взаимодействие является энергетическим, т. е. материальным, а не идеально-парапсихологическим. И если такого диапазона коммуникации и определенного набора биоэлектрических кодов для опознания стереотипных жизнеобеспечивающих ситуаций достаточно рыбам, стаи которых безупречно выполняют синхронный поворот “все вдруг”, уходя от опасности или следуя за добычей, то на таком нервно-психическом фундаменте создание цивилизации и культуры решительно невозможно. Ж. Майоль вплотную подходит к вопросу: присущ ли дельфинам интеллект? И если да, то каковы его истоки и возможности? Связан ли он с психикой водной обезьяны и проконсула? Обусловлен ли существованием некоего вселенского или планетарного “разума”? Или аргументированно объясняется вполне материальными причинами и лежит в русле общебиологических тенденций развития животного мира?